Старообрядцы в Москве

Ведь суть не в обрядах,

Не в этом – вражда,

Для Божьего взгляда

Обряд – ерунда.

Нам рушили веру

В дела старины,

Без чести, без меры,

Без всякой вины.

..........................

Варлам Шаламов. Аввакум в Пустозерске.

Вечером 5 июля 1682 года Грановитая Палата Московского кремля стала свидетельницей последнего "генерального" сражения в беспощадной войне между собой двух ветвей русского православия: сторонников древних религиозных обрядов – старообрядцев, с одной стороны, и приверженцами реформы патриарха Никона – с другой, которых первые называли "никонианами".

Инициатором, а вернее возбудителем этого словесного состязания была старообрядческая оппозиция, возглавляемая суздальским протопопом Никитой Добрыниным, прозванным за свое красноречие Никитой Пустосвятом (дважды он приносил покаяние и был прощен, но лишен священнического сана за поддержку старообрядчества). Оппозицию активно поддерживали стрельцы, включая тайно и их руководителя – князя Ивана Хованского, возглавлявшего после бунта стрельцов в мае этого же года Стрелецкий приказ. Составивши челобитную "от лица всех полков и черных слобод" ("Великая челобитная" Никиты), оппозиционеры ходили по улицам и площадям Москвы, взвинчивая толпы людей.

Опасаясь повторения кровавых событий еще совсем недавнего Стрелецкого бунта (май 1682), патриарх Иоаким (1674-1690) решился пойти на уступку – дать возможность бунтарям излиться в открытом состязании. Однако открытая полемика на площади перед Архангельским собором среди огромной толпы сторонников старообрядцев, добровольно охраняемых стрельцами, грозила перейти в бойню. Патриарх счел за благо перевести полемику в закрытое пространство в Грановитую палату, вход в которую был доступен только вождям оппозиции и незначительному числу их сторонников, где в присутствии царской семьи, архиереев и боярской думы и начался этот диспут. (Грановитая палата – одно из древнейших гражданских сооружений Кремля, предназначенное для официальных приемов 1487-1491 гг.).

Давние события в Грановитой палате до сих пор трактуются противоборствовавшими сторонами по-разному. Но бесспорно одно – дерзкая, оскорбительная для царской семьи выходка Никиты Пустосвята, потерявшего над собой контроль, набросившегося с кулаками на своего оппонента – архиепископа Холмогорского, остановила дискуссию. Оппозиционеры были выдворены из Палаты.

Ночью выборные представители стрелецких полков, обильно угощенные пивом и медом, отказались от защиты старой веры и выдали "отцов-руководителей". Никита как главный из них 11 июля был казнен, остальные биты кнутом и разосланы по тюрьмам в дальние монастыри. "Великая челобитная" Никиты сохранилась, текст её был издан по автографу в 1878 г. Н.И. Субботиным в IV т. "Материалов для истории раскола за первое время его существования" (М., 1878).

Но только после казни в сентябре того же года главного покровителя стрельцов и приверженца старой веры кн. Ивана Хованского и его сына Андрея, обвиненных в попытке захвата царской власти, и окончательного усмирения все еще бунтующих стрельцов, царевна Софья (1657-1704) приступила к решительным мерам по приведению к покорности приверженцев старых обрядов.

По существу 1682 год стал исторической чертой, окончательно лишившей оппозицию надежды на возможность мирного возврата к старым обрядам.

Это был уже конец третьего этапа в истории возникновения наиболее массовой религиозной оппозиции к официальной церкви, получившей в русской истории название "Раскол". После этого года можно говорить о Расколе как о уже состоявшемся факте, как о движении широких масс, приобретшем очень опасный для государства религиозно-политический характер.

Словарь Даля характеризует термин Раскол как "отступление от учения и правил церкви". Однако в русском расколе, как признает ныне и сама церковь, не было и нет отступлений от догматов и канонов православия. Вся суть противостояния сводилась к отличиям в исполнении отдельных не канонизированных в практике восточного христианства обрядов.

Еще при патриархе Иосифе (1640–1652) образовался в Москве кружок, объединявший духовных и светских лиц, получивший в истории название "ревнителей благочестия" – людей, стремившихся к установлению единообразного богослужебного чина, к устранению унаследованных от прошлого местных различий в порядке совершения служб и обрядов, в составе святых, в разнообразии богослужебных текстов. Не менее важна была и борьба с пьянством, с низким уровнем культуры клира, особенно периферийного.

Главой кружка был протопоп кремлевского Благовещенского собора, царский духовник Стефан Вонифатьев (умер в 1656 г.). Видную роль в деятельности кружка играли провинциальные священники: Иван Неронов, Аввакум Петров, Логгин, Даниил и др. Сам царь, Алексей Михайлович (1629 –1676) и близкий к нему боярин Ф.И. Ртищев (1626-1673) были членами этого кружка. Ф.И. Ртищев – неординарный для своего времени человек: дворецкий, окольничий, глава ряда приказов, усилиями которого, его воздействием на царя в России появились первые благотворительные учреждения: больницы, богадельни, приюты – первый российский филантроп и меценат.

Он был еще и основателем Андреевского монастыря в Москве, где открыл одну из первых в России школу для обучения славянскому и греческому языку, словесным наукам, риторике. Школу, ставшую потом основой Славяно-греко-латинской академии, открывшейся в Москве в Заиконоспасском монастыре. Идеологию "ревнителей благочестия" поддерживал и другой, очень близкий к царю, боярин, его бывший воспитатель Б.И. Морозов, женатый на сестре царицы – М.И. Милославской.

Первоначально и Никон (в миру Никита Минич, 1601-1681), до своего патриаршества (1652-1658), разделял воззрения ревнителей. Сблизившийся лично с некоторыми из них; он, будучи Новгородским митрополитом, действовал в духе их воззрений. Его кандидатура в патриархи встретила со стороны ревнителей энергичную поддержку.

Деятельность членов кружка блюстителей православия, добивавшихся напрямую устранения прямых нарушений богослужебного чина, можно проиллюстрировать на примере их борьбы за "единогласие" – порядок, по которому установленные для каждой службы богослужебные тексты священнослужители произносили в определенной последовательности, каждый из них в свое время, чередуясь в установленной последовательности с хором.

Фактически же в первой половине XVII века общим явлением в церковной службе стало "многогласие", когда из-за нежелания прихожан выстаивать многочисленные продолжительные церковные службы священники были вынуждены все делать одновременно: священник читал свое, дьячок свое, хор пел свое.

Попытки некоторых ревнителей благочестия, направленных усилиями С. Вонифатьева протопопами в провинциальные города, поднять благочестие принудительными мерами успеха не имели. Аввакум (Петров) – протопоп Юрьевца-Поволжского, избитый возмущенными прихожанами, побыв в городе всего лишь несколько недель, вынужден был бежать в Москву.

Сам царь, примыкая к ревнителям в общей постановке задачи о необходимости реорганизации церковной службы, улучшения нравственности клира, однако, полагал, что характер вносимых изменений должен был обеспечить не только унификацию церковной службы по всей России, но и привести её в соответствие с чинами и обрядами, принятыми во "вселенской" Константинопольской церкви.

Стремление это было обусловлено изменившимся внешнеполитическим положением России в первую половину XVII века, связанное с событиями в Польше. Смерть в 1632 г. польского короля Сигизмунда III – создателя Брестской унии, и избрание на престол Владислава IV – бывшего претендента на российский, способствовало легализации на Украиине православной церкви. Усилиями Петра Могилы (1597-1647), легального главы Киевской митрополии с 1633 г., православной церкви были возвращены ряд её святынь, таких как Софийский собор, Выдубецкий монастырь и др.

Казацкие восстания в Украине, поддерживаемые крепостными холопами, привели в 1653-1654 гг. к присоединению левобережной Украины к России на основах федерации – выборность всего начальства, вплоть до гетмана. (В 1653 г. Земский собор принял решение о принятии Украины под свое покровительство, а 8 января 1654 г. Украинская Рада в Переславле одобрила это решение и принесла присягу на верность царю).

Однако, Киевская митрополия в лице митрополита Сильверста (1648–1658), преемника П. Могилы, поддерживаемая Константинопольским патриархатом, отказалась от подчинения Московскому патриарху, как требовали это царь и Никон. Россия вынуждена была временно отложить вопрос о юрисдикции Киевской митрополии. Некоторой компенсацией этой потери послужил переход в Московскую патриархию Смоленской и Полоцкой епархий, земли которых после успешных действий русского войска в Польше в пятидесятых годах были присоединены к России.

В перспективе Алексей Михайлович, воскрешая забытую идею "Москва – третий Рим", видел возможность объединение православных народов Восточной Европы и Балкан под эгидой России, превращения Москвы в центр вселенского православия. Вместе с тем это направление соответствовало и реализации конкретной насущной задачи – закрепления за Москвой присоединявшейся к ней Малороссии.

А для этого, как полагал царь, необходимо было обеспечить тесное единение русской церкви с греческой и придерживающейся греческой – малороссийской. Достичь этого единения, по его мнению, можно было только путем согласования русской церковной практики с греческими образцами. Представляется, что эта мысль, была внушена и будущему патриарху и принята им, после чего Никон изменил свой первоначально отрицательный взгляд на православие греков, изменил свое отношение к деятельности "ревнителей благочестия".

Со своей стороны и Никон приносил на патриарший престол собственную программу, далеко выходившую из рамок обрядовых вопросов. По установившемуся в Москве ранее порядку, церковное управление находилось под постоянным и непосредственным надзором государственной власти. Царь сам назначал и смещал патриархов, созывал духовные соборы, направлял их деятельность, даже изменял их решения, а иногда и сам издавал церковные законы.

Никон же представлял себе организацию церковной власти по аналогии с государственной, только вместо царя предпочитал видеть во главе церкви патриарха, облеченного такими же неограниченными полномочиями. По существу его замысел сводился к изменению соотношения "царства" и "священства", к приоритету в церковных вопросах "священства" над "царством. После присоединения к Московскому патриархату белорусских епархий он уже титуловал себя патриархом "Великой и Малой и Белой России, а в перспективе, вероятно, видел себя и в роли "вселенского" патриарха.

К тому же зачастившие в Москву представители высшего духовенства восточных православных церквей постоянно культивировали в умах царя, патриарха и их окружения идею о будущем главенстве Руси над всем православным миром. Семена упали на благодатную почву.

Можно поэтому сказать, что реформы, начатые Никоном при полной поддержке царя и его ближнего боярства, решали, прежде всего, политические задачи: для царя – это удовлетворения имперских амбиций – единое православного царство; для патриарха – властолюбивое желание, главенство над русской церковью, над всем восточным православием.

Но можно сказать, что были и объективные причины для проведения реформ. И причина эта – в острой необходимости централизации Русского государства, в состав которого уже входили как регионы с православным населением западной ориентации (вновь приобретенные бывшие польско-литовские земли) так и исконно российские – бывшие русские феодальные княжества, во многом утратившие единство религиозной обрядности в удельные времена. Для этого процесса неизбежно требовалась выработка религиозной единой идеологии и обрядности.

Сложность этой задачи была в том, что православие Русь приняла, когда византийская церковь следовала Студийскому уставу, ставшему основой и для русского ("двоеперстное знамение"). Однако, в XII-XIII вв. в Византии получил широкое распространение другой устав – Иерусалимский, основанный на типиконе, созданном еще Саввой Освященным, в котором уже имелось ряд обрядовых отличий, в том числе: троеперстное знамение, "трегубая аллилуйя", отменялись поклоны на коленях и т.д.

Царь и патриарх стояли перед проблемой – навязать всему православному миру (который давно уже принял нововведения греков) принятые в России обряды либо подчиниться господствовавшим в странах Востока. Алексей Михайлович и Никон пошли вторым путем.

Начало этого процесса связано с письменного распоряжения патриарха Никона разославшего 14 марта 1653 г. свое единоличное (без решения архиерейского собора) предписание, об изменение двух обрядов: поклонов и перстосложения при крестном знамени. "Творить в церкви" вместо "метаний на колену" "поклоны в пояс" и креститься "тремя персты".

Это ничем не мотивированное распоряжение, шедшее вразрез с постановлениями Стоглавого собора (1551 г.), регламентировавшего столетие назад все стороны русской религиозной жизни, затронуло наиболее привычные обряды, вошедшие по существу и официально в степень догматов, считавшиеся и духовенством и верующими показателями истинности русского православия.

Естественно, что оно вызвало резкий протест среди наиболее энергичных представителей тогдашнего духовенства, главным образом провинциального. Открыто это высказали протопопы Аввакум и Даниил, подавшие челобитную царю, в которой обосновали несоответствие нововведений установлениям русской церкви. Осуждали решение патриарха и другие члены кружка "ревнителей благочестия": протопопы Иоанн Неронов, Лазарь, Логгин, дьякон Федор.

Никон решительно самыми жесткими мерами пресекает протест своих бывших друзей и единомышленников: Неронов оказался в далеком монастыре под Вологдой (впоследствии монах Григорий), Аввакум – в Сибири, Даниил, лишенный сана – в Астрахани, где заморен в земляной тюрьме, Логгин – протопоп Муромский публично расстрижен. Кружок ревнителей благочестия прекратил свое существование. Его глава С. Вонифтьев, по существу сторонник реформы, но не никоновских методов воздействия на несогласных, принял монашество и ушел на житие в монастырь.

Однако только директивные предписания самого ли патриарха или даже архиерейских соборов не могли быть самодостаточными для повсеместного внедрения новой религиозной практики во всей России. Необходимо было идеологически обосновать изменение обрядов, снабдить клир богослужебной литературой, предписывающей новые обряды как обязательные. Нужно было срочное исправление старых богослужебных книг.

Начало этого процесса относится к 1649 г., еще при патриархе Иосифе (1642-1652), и связано это начало было с приездом в Москву Иерусалимского патриарха Паисия, обратившего внимание царя, патриарха Иосифа и Никона, бывшего в то время новгородским митрополитом, на расхождение греческих и московских обрядов.

Под влиянием Паисия было принято решение направить сведущего человека для приобретения современных греческих книг. Выбор пал на иеромонаха, келаря Троице-Сергиевой лавры Арсения Cуханова (в миру Антон Путилин Суханов, 1600-1668), трижды посетившим ближневосточный регион. Вместе с Паисием он в июне 1649 г. выехал в Яссы, побывал на Афоне и, вернулся в декабре 1650 г. в Россию.

В 1651 г. им было предпринято второе путешествие на Восток. На этот раз он посетил Константинополь, ряд островов Греческого архипелага, проник в Египет и Иерусалим и через Малую Азию и Кавказ вернулся в июне 1653 года.

В третий раз Арсений был направлен на Восток, чтоб доставить в Москву возможно большее количество древних греческих рукописей, которые необходимы были Никону для предпринятого им исправления богослужебных книг. Щедро раздавая милости, он сумел вывезти из Афона и других мест около 700 рукописей, которые до сих пор считаются украшением Московской синодальной библиотеки.

Но в отчетах своих Арсений Суханов отстаивал мнение, что греки русским не указ, мотивируя тем, что в России православие – господствующая конфессия, в то время как подчиняющиеся турецкому султану греки вынуждены пользоваться богослужебными книгами, напечатанными в католических типографиях, из-за чего православие греков испорченно. Его сочинения получили широкое распространение у старообрядцев, дав им сильное оружие против новшеств Никона.

Начатое в 1652 году собирание древних книг и документов продолжалось и дальше. В 1653 году к этому собранию присоединяются еще более пятисот книг, привезенных из различных монастырей.

Официально необходимость исправления богослужебных книг объяснялась де-факто на соборе 1654 г. тем, что в старопечатных книгах было много ошибок, вставок, несоответствий греческому чину богослужения. Первоначально в основу исправления хотели положить древние харатейные (рукописные) славянские и греческие книги. Но практически это направление не могло быть реализовано, из-за того, что рукописей было мало, и при этом одна отличалась от другой, а справщики (редакторы) далеко не всегда могли в них разобраться.

В начале 1654 года Печатный двор переходит под полный контроль патриарха. В Москве на Никольской улице до наших дней сохранилось построенное в начале XIX века здание бывшей Синодальной типографии, в комплексе которого сохранились фрагменты древнего Печатного двора, в котором еще Иван Федоров печатал своего Апостола.

Справщиками в Печатном дворе Никон определил своих ближайших советников – ученых-монахов, выходцев с Украины, греков. Однако среди справщиков была и такая фигура как Арсений Грек, получивший образование в Италии, по тому времени вполне соответствующий своей ученостью, но в нравственном отношении вызывавший резкое непринятие ревнителей благочестия, не без основания обвинявшегося в неоднократной перемене религии – католик, униат, православный, мусульманин. Его участие, как одной из ключевых фигур, уже само по себе компрометировало идею исправления книг.

Да и в целом состав справщиков, состоящий в основном из лиц, ориентированных на Киевскую школу (Епифаний Славеницкий и его ученики), также способствовал усилению недоверия возникшей оппозиции ко всей идее пересмотра богослужебных книг.

Собор, созванный весной 1654 г. (после принятия Украины под власть Алексея Михайловича) в царских палатах и проходивший под председательством царя, оказался "коренным переворотом" в русской православной жизни. Никон, огульно провозгласивший решительно все русские обряды, несоответствующими современным греческим, добился от покорного ему большинства участников собора, решения об исправлении богослужебных книг "по старыми харатейным славянским и греческим".

Единственный архиерей, не согласившийся с решением собора – епископ Павел Коломенский, был лишен Никоном права священнослужения и сослан на заточение в далекий Палеостровский монастырь, где и погиб безвестно. С московской оппозицией священнослужителей было покончено.

Но собор 1654 г. не решил однозначно проблем реформы. Еще только предстояло унифицировать чины и обряды русской православной церкви с практикой константинопольской, с подведомственной ей в то время украинской церковью.

Наученный неудачным опытом проведения своих новшеств в порядке личных распоряжений Никон, после расправы с бывшими друзьями, в течение ряда следующих лет осуществляет задуманную им унификацию.

Однако исправления волею патриарха и с согласия царя были осуществлены не по правилу, предписанному собором ("по старыми харатейным славянским и греческим книгам"). Осуществлялись они по современным греческим книгам, отпечатанным в Венеции, а затем корректировались по славянским требникам для литовско-русских униатов, отпечатанных также в Италии. Окончательная редакция устанавливалась внесением отдельных поправок, на основании некоторых древних славянских и греческих рукописей. Утвержденная Никоном редакция эта направлялась в Печатный двор для тиражирования.

Решения об изменении чинов и обрядов были утверждены архиерейскими соборами в марте 1655 г, в апреле 1656 г., членами которых они и были формально одобрены: одними – из подобострастия, другими – из страха перед патриархом. Значительную роль в этом сыграл антиохийский патриарх Макарий, прибывший в Москву со свитой в начале 1655 г., ставший главным советником Никона по церковно-обрядовым вопросам.

Новый служебник, утвержденный собором 1656 г., стал отправной точкой предпринятой царем и патриархом реформы. Изменения коснулись не только обрядов, суть которых достаточно широко известна: замена двоеперстия на троеперстие; восьмиконечного креста – на четырехконечный, в том числе и на просформах; хождения во время крестного хода по солнцу на хождение против солнца; семи просфор во время божественной литургии на пять и т. д.

Существенное значение для служителей церкви и верующих имели и изменения в прохождении самой службы, в том числе и в литургии, что повлекло за собой значительное сокращение время прохождения церковной службы и необходимости в "многогласии".

Избрав с самого начала средством проведения реформы власть, Никон, имея поддержку царя, вел дело торопливо, самовластно и круто, требуя немедленного отказа от старых обрядов и точного исполнения новых. С согласия царя, Никон в официальных документах начинает в это время называться "Великим государем" – титулом, которым когда-то по праву отца царя Михаила, назывался патриарх Филарет.

Это был период наивысшего взлета патриарха Никона – первым периодом формирования религиозной оппозиции, началом движения, названным потом расколом.

Власть патриарха казалась прочной и незыблемой, вследствие огромного значения, каким он пользуется в государственных делах. Во время польско-литовских походов (1654-1656) Алексей Михайловича Никон оставался заместителем царя в Москве. К нему на утверждение поступали важнейшие государственные дела, причем в формуле приговоров имя Никона ставилось на месте царского: "святейший патриарх указал и бояре приговорили". От государева и своего имени он объявляет распоряжения приказам и рассылает грамоты к воеводам по делам гражданского и даже военного управления. Бояре ежедневно обязаны были являться к патриарху на совет.

Грубое отношение Никона ко всему его окружению, беспредельная жестокость по отношению к подчиненному ему духовенству, неуемная жажда богатства и любовь к роскоши, превратившая его во второго после царя богача России, стали причиной ненависти к нему ближних к царю бояр, большинства архиереев.

Но главной причиной неизбежного падения Никона было неуемное властолюбие – его представление о приоритете "священства над "царством", противоречившее не только сущности московского самодержавия, но всей истории восточного христианства. Естественно, с этой позицией Никона царь примириться не мог.

Уже в 1657 г. для Никона стало явственным ухудшение отношения царя к нему, что и подтолкнуло его на необдуманный шаг. В июле 1658 года он на литургии в Успенском соборе Кремля демонстративно снял с себя архиерейское облачение, надел черную мантию и монашеский клобук, взял вместо посоха простую клюку и отправился в Воскресенский монастырь, названный им "Новым Иерусалимом", ожидая, просьб и унижений со стороны главы государства для возвращения на патриаршество.

Роковая ошибка Никона. Алексей Михайлович не стал упрашивать Никона не покидать первосвятейшеского престола. В 1660 г. под влиянием недоброжелателей Никона им в Москве был созван архиерейский собор для рассмотрения дела об оставления Никоном кафедры. Постановлено было следующее: "Никону чужду быти патриашаго престола и чести, вкупе и священства, и ничем не обладати". Но единодушия на соборе не оказалось, часть членов его было против решения собора. Епифаний Славенецкий, защищая патриарха, доказал, что он подсуден лишь поместному собору. Царь, к неудовольствию врагов Никона, согласился с этим мнением.

Это был второй этап взаимоотношений реформаторов и оппозиции, начавшийся с уходом Никона с патриаршества. Этап, когда оппозиция, полагая, что реформа дело рук Никона, надеялась на её отмену, а царь, сменив гнев на милость, полагал возможным примирение с её вождями. Возвращен из ссылки инок Григорий (Неронов) – поселили в Кремле, одарили деньгами, даже прочили в царские духовники. Протопоп Аввакум, возвращенный из сибирской ссылки, живет у боярыни Морозовой и вновь подает царю челобитные, возвращен в Романов протопоп Лазарь. В Москве усилилась агитация ряда видных деятелей оппозиции, среди которых дьякон Благовещенского собора Федор, Никита Пустосвят, боярыня Морозова со своим окружением становится одним из центров противостояния реформе.

Но Алексей Михайлович, приняв на себя главенство над церковью, и не помышлял об отступлении от реформ. Убедившись, что борьба оппозиции против Никона была лишь составной частью борьбы против реформы, он вновь возвращается к репрессиям.

Решающим этапом продвижения всей затеянной религиозной реформы стал собор декабря 1666 – июля 1667 года. Особенность этого собора состояла в том, что, Алексей Михайлович предполагал организацию этого собора на уровне вселенского. Но вселенского собора не получилось, ибо на него не приехал патриарх Иерусалимский, а три других патриарха – Константинопольский, Александрийский и Антиохийский оказались ко времени проведения собора безместными – их кафедры занимали уже другие люди.

С точки зрения канонического права Собор 1666-67 гг. не имел статуса вселенского, но по своей значимости он все же получил именование Большого Московского собора – приняв ряд важнейших для своего времени радикальных решений, он стал этапным моментом на пути реорганизации церковной службы. Руководил собором сам царь.

Одним из первых деяний Большого собора стал суд над патриархом Никоном, обвиненным лично царем в самовольном оставлении патриаршей кафедры, в оскорблении царского величества, в самовольных и своекорыстных действиях при управлении церковью. Длился этот суд почти две недели, В последний день суда Никон, явившийся на собор еще в патриаршем одеянии, лишенный священнического сана, покинул его в одежде простого монаха, отправившись на долгие годы на строгое заключение в отдаленный северный монастырь (Ферапонтов). Лишь в 1681 г., царь Федор Алексеевич, следуя настойчивым просьбам своей тетки – царевны Татьяны Михайловны, разрешил освободить его из заключения и поселить в им же основанный Новоиерусалимский монастырь. Но до него Никон так и не доехал – скончался в Ярославле и был погребен со всеми почестями иерарха в присутствии царя.

Осуждены были собором, опять же по настоянию царя, и два высших иерарха: крутицкий митрополит Павел и рязанский архиепископ Илларион, отстаивавшие положение о том что "священство выше царства". И хотя последующие патриархи Иоаким, Адриан также твердили об этом, реального значения это уже не имело, а при Петре I вопрос вообще был снят с повестки дня.

Радикальными были решения Большого собора и по обрядовым разногласиям с оппозицией, и, прежде всего, тем, что не только повторно, после собора апреля-июля 1666 г., признали правильность исправления церковных книг и обрядов, но и отменили постановления Стоглавого собора об этих обрядах, как необоснованные. Признав сторонников старых обрядов еретиками, предав их анафеме и отлучив от церкви, собор не только признал наличие церковного раскола, но и лишил раскольников гражданских прав.

После Собора 1666-1667 гг. преследования старообрядцев носит уже государственный характер. Уже не патриарх Никон своей волей наказывал вождей старообрядчества (расколоучителей), а государство в лице царя, правительства расправляется с наиболее активными сторонниками отмененных обрядов.

Жестокая действительность не оставляла для фанатичных приверженцев старины – для клира, для мирян – другого выхода как уход семьями, а то и целыми селениями, в глухие места. Свое влияние на развитие событий оказало и то, что начало Большого собора, пришлось на 1666 год от Рождества Христова. Хотя в России общепринятым тогда был счет времени от сотворения мира, летоисчисление от Рождества Христова иногда все же использовалось и то, что старые обряды были прокляты в году, связанном с числом Антихриста, (666 по Апокалипсису + 1000 лет христианских) ассоциировалось у старообрядцев с началом эпохи Антихриста – "конец света". Не пахали, не сеяли, бежали в глушь, в леса. Это время начала самосожжений при угрозах со стороны властей.

Город Боровск. Боровско-Павнутьевский монастырь – Аввакум дважды в 1666-1667 гг.

по несколько месяцев был его узником

Период от Соборного постановления и до Диспута, о котором говорилось выше, был третьим периодом в борьбе двух направлений в русском православии. Периодом, в котором идейные вожди дореформенных обрядов еще пытались, еще полагали возможным отстоять перед главами государства: царями Алексеем, Федором, княжной Софьей, перед патриархами свои позиции.

Еще оставались активные очаги сопротивления, для которых борьба была всем смыслом жизни. Их участники, обреченные всем ходом истории на гибель, на мученическую смерть, остались в памяти народной как символы величайшего духа, редчайшие образцы самоотверженности. В сущности, в этот период у этого движения два было два символа, два знамя: боярыня Морозова и протопоп Аввакум – духовный отец – духовная дочь.

Боярыня Морозова – Феодосия Прокопьевна Морозова (1632-1675) – дочь окольничего Прокофия Федоровича Соковнина (умер в 1662 г.), носившего титул "наместника" калужского. Семнадцатилетней девушкой была выдана она замуж за Глеба Ивановича Морозова, вдовца – брата царского воспитателя, близкого к молодому царю всесильного Бориса Ивановича Морозова. Красавица боярыня, примеченная царем, была введена им в царский двор и стала подругой царицы (верховой) дворцовой боярыней. Через год у Феодосии родился сын – Иванушка, отцом которого, как полагают многие историки, был Алексей Михайлович.

В 1662 г. почти одновременно умирают оба брата Морозовых – вначале Борис, а затем и Глеб. Морозова до совершеннолетия сына становится хозяйкой огромного родового имущества, богатство которого было соизмеримо с богатством хозяев русского севера – со Строгоновыми. Казалось, перед нею открываются просторы счастливой и беззаботной судьбы. Но молодая вдова неожиданно для всех решила избрать удел, подобный монашескому. Впоследствии она приняла постриг.

Перестроив домашний уклад своей жизни по монастырскому образцу, Феодосия Прокопьевна открыла двери своих роскошных московских хором перед нищими и монахами, юродивыми и убогими, щедро раздавая им свое богатство. Быстро стала ярой сторонницей всех гонимых за "старую веру". С фанатичной страстью слушала она проповеди главы раскольников – протопопа Аввакума. Воротившись в 1664 г. из ссылки, он вместе с женою жил у боярыни Феодосии. Самоотверженность женщины, вступившей в борьбу с официальной церковью и царской властью, в условиях той эпохи, обернулась религиозной экзальтацией.

Пример "благочестивой" боярыни вдохновил, увлек в раскол её младшую сестру Евдокию (в замужестве княгиня Урусова), дворянку, жену стрелецкого полковника, Марию Данилову, разделивших её судьбу. Конфликт с духовной властью знатной, приближенной ко двору боярыни обеспокоил не только высшее духовенство, но и самого царя.

В 1666 г. у нее отобрали все имущество, богатейшие имения конфисковали и отписали в казну. Однако заступничество царицы на первый раз спасло Морозову, получившую обратно даже часть вотчин. В 1670 г. Морозова принимает постриг под именем инокине Феодоры и полностью отходит от светской жизни. В 1671 г. и сама Ф. П. Морозова, и ее сестра и Мария Данилова за проповедование раскольнических идей, были арестованы. Уговоры патриарха и других архиереев, угрозы пыток, перспектива дыбы и сожжения на костре не смогли сломить их упорства.

Не решаясь публично казнить женщин, царь ссылает их на постоянное заключение. По бытующим версиям первоначально они содержались в остроге небольшого подмосковного городка Боровска – знаменитого своим суровым Боровско-Павнутьевским монастырем. Но поскольку они и там ухищрялись рассылать свои воззвания и будоражить старообрядцев их поместили в холодную глубокую яму на медленное умирание от голода.

Боровск. Часовня на предполагаемом месте

земляной тюрьмы боярыни Морозовой

Урусова умерла 11 сентября 1875 г., Морозова – 2 ноября, Мария Данилова – 11 ноября того же года. Жития этих мучениц были составлены еще в последней четверти XVII века. Но облик боярыни Морозовой, пожалуй, больше всего ассоциируется у россиян с тем поразительным впечатлением фанатического экстаза – несгибаемой силы духа, каким он представлен на выдающемся по эмоциональности и колориту полотне В.И. Сурикова "Боярыня Морозова", хотя полотно не достоверно исторической правде этого события.

Образ боярыни Морозовой продолжает волновать и в наше время творческих людей. В декабре прошедшего года в Большом зале Московской консерватории с успехом прошла премьера оперы Родиона Щедрина "Боярыня Морозова", либретто которой основано на "Житии протопопа Аввакума", написанное им самим. В перестроечные времена на предполагаемом месте гибели женщин был возведен памятник им – часовня.

Хронологически гибель боярынь Морозовых близко совпадает с окончанием другого эпохального события в истории раннего старообрядчества –– восстания монахов Соловецкого монастыря – "Соловецкое сидение" (1668-1676 гг.).

Крупнейший центр религиозной жизни на Русском Севере на протяжении многих веков – Соловецкий Спасо-Преображенский ставропигальный монастырь был основан в 30-х годах XV века на островах Белого моря. Покорение Россией Новгорода в 1478 сделало монастырь богатейших собственником земель, промысловых угодий и лесов, крупнейшим землевладельцем Поморья. Крепость, возведенная в XVI веке для защиты от нападения шведов (стена из природных валунов длинной – 1084 м., толщиной до 7 м., высотой – до 11), снабженная большим числом пушек, превратила монастырь в мощный форпост на подступах к Онежской губе, ведущей в глубь России.

Его отдаленность от центра и труднодоступность сделало его с одной стороны местом ссылок, куда Московское правительство отправляло своих политических противников и религиозных отступников, с другой стороны надолго сохранила в монастырской братии дух новгородской вольности. Так и в момент возникновения смуты в монастыре находилось более сотни противников реформы Никона, сосланных туда после собора 1656 года.

Начало Соловецкого противостояния относится к 1658 г., когда в монастырь были присланы новопечатные книги, а братия составила приговор о неприятии их, как несоответствующих старой вере. Направленный из Москвы для усмирения братии и продолжения реформы другой игумен вынужден был бежать из монастыря. Дважды после собора 1667 г. пыталось правительство мирным путем овладеть ситуацией в монастыре, направляя туда то одного, то другого настоятеля с новопечатными книгами, однако монахи восприняли это как объявление войны.

Один из наиболее влиятельных среди сосланных в монастырь клириков – архимандрит Саввино-Сторожевского монастыря Никанор, вызванный на собор притворно выразивший согласие постановлениями собором и получил разрешение вернуться в обитель, но по возвращению скинул греческий клобук, опять надел русский и стал во главе соловецких раскольников.

Царю была отправлена знаменитая "Соловецкая челобитная", излагавшая кредо старой веры и изобличавшая ереси новой.

Для того чтобы заставить Соловецкий монастырь принять исправленные книги, потребовались войска. Началось знаменитое "Соловецкое сидение", затянувшееся на восемь лет. В первое время власти не могли послать больших сил на Белое море из-за движения Стеньки Разина. После подавления бунта под стенами Соловецкого монастыря появился большой стрелецкий отряд, начался обстрел обители. Но в осажденном монастыре начались разногласия между умеренными и сторонниками решительных действий. Большинство монахов надеялось на примирение с царской властью. Меньшинство во главе с игуменом Никандром и миряне требовали "за великого государя богомолье отставить", а про самого царя говорили такие слова, что "не только написать, но и помыслить страшно".

В монастыре перестали исповедоваться, причащаться, отказались признавать священников. Эти разногласия предопределили падение Соловецкого монастыря. Стрельцам никак не удавалось взять его штурмом, но перебежчик монах Феоктист указал им отверстие в стене, заложенное камнями.

В ночь на 27 января 1676 г., в сильную метель, стрельцы разобрали камни и проникли в монастырь. Через два дня в ночь на 30 января скончался Алексей Михайлович, в чем старообрядце видели особое проявление "божьей милости". Большинство защитников обители погибли в неравном бою. Руководители восстания, в том числе и Никанор, были казнены, оставшиеся в живых рядовые участники разосланы по другим монастырям.

Но оставался еще один очаг возмущения, призывы которого для сторонников старых обрядов имели пророческую силу.

В далеком северном Пустозерске (не далеко от устья Печеры) в земляной тюрьме томились сосланные туда по решению собора главные вожди оппозиции: священники Аввакум и Лазарь, дьякон Федор и инок Епифаний, продолжавшие свою борьбу за старую веру. Главой группы был уже тогда легенда старообрядчества Аввакум. Из этого отдаленного уголка на всю Россию раздавалась его страстная, могучая речь. Он то обращался к властям с увещанием обратиться к старой вере, то писал к своим единомышленникам, ободряя их, возбуждая их фанатизм, призывая к страданиям за истинную веру, наставляя их, как устроить свою жизнь, разрешая различные их недоумения.

Духовный отец мятежных боярынь Аввакум Петрович (1620/21-1681) за 60 с небольшим лет своей жизни, испытал на себе все ужасы беспощадной борьбы с ним, принципиальным бескомпромиссным ревнителем благочестия, всех структур тогдашнего общества – от толпы верующих до подавления всей силой государственной машины.

Почти аскет и книжник в юности, человек угрюмого и строгого нрава, он в 21 год дьякон, в 23 – священник, рано приобретший известность как ревнитель православия, занимавшийся изгнанием бесов.

Строгий к самому себе, он беспощадно преследовал всякое "беззаконие" и отступление от церковных правил, вследствие чего около 1651 г. должен был бежать от возмутившейся паствы в Москву". О его деятельности протопопом в 1652 г. в Юрьевеце-Поволжком, едва не закончившейся трагедией, уже говорилось выше.

В конце того же года начинает служить в Москве в Казанском соборе. В это же время он принимает участие в деятельности кружка "ревнителей благочестия", о котором уже было сказано выше. Единство взглядов протопопа Аввакума и Никона в этот период подчеркивает и тот факт, что подпись Аввакума стоит под челобитной царю с просьбой назначить Никона патриархом. Аввакум, слывший ученым и лично известный царю, участвовал еще при патриархе Иосифе (1642-1652) в "книжном исправлении".

Однако с начала никоновской реформы Аввакум стал одной из первых жертв преследования, которому подверглись противники Никона. С его совместной с костромским протопопом Даниилом челобитной царю и начинается открытая борьба членов вонифатьевского кружка с Никоном. Аввакум оказался в числе самых ярых противников реформы, а вскоре вообще становится лидером движения "древлего благочестия", объединившего всех, кто выступал за сохранение старой веры.

Несколько месяцев спустя Аввакум был посажен в тюрьму при Андроньевом монастыре, а затем выслан в Тобольск, где он с семьей прожил до 1655 года. От более сурового наказания – расстрижения, его спасло лишь заступничество царя.

Через два года по новому указу Никона его с семьей включили в состав экспедиции сибирского землепроходца Афанасия Пашкова в Даурию, посланном туда для завоевания "даурской земли" (Забайкалье). До 1661 г. состоял он при воеводе Пашкове, доходил до Нерчинска, до Шипки, до Амура, претерпевая не только все лишения тяжелого похода, но и жестокие преследования со стороны воеводы, которого он обличал в разных неправдах.

Падение Никона позволило его друзьям уже в 1662 г. вернуть протопопа в Москву. Первые месяцы возвращения его в Москву были временем большого личного торжества Аввакума; сам царь выказывал к нему необыкновенное расположение. Но, убедившись, что Аввакум не личный враг Никона, а противник его реформ царь посоветовал ему через одного ближнего боярина если уже не "соединиться", то по крайней мере, молчать.

Для Аввакума компромисс был невозможен; колебание его могло быть только минутным. Ободренный своей фанатичной женою (он в 1638 г. женился на 14-летней Анастасии Марковне, ставшей его верной спутницей и матерью восьми их детей), он принимает активное участие во всех действиях старообрядческой общины, укоряя и ругая архиереев, называя еретическими новые обряды. Это время может считаться самой горячей порой его деятельности. Пользуясь большой свободой, он действовал и словом, и писаниями: где можно, он вступал в споры с "никонианами", писал против них обличительные послания, подавал царю челобитные об отмене "еретических" новшеств. Это время и его тесного общения с "духовной" дочерью – боярыней Морозовой, в доме которой он жил со своей семьей.

В 1664 г. Аввакум сослан был в Мезень, где он пробыл полтора года, продолжая свою фанатическую проповедь, поддерживая своих приверженцев, разбросанных по всей России, окружными посланиями, в которых именовал себя "рабом и посланником Иисуса Христа".

В 1666 г. Аввакум привезен был в Москву, где его 13 мая 1667 г. после тщетных увещаний на соборе, расстригли и анафематствовали в Успенском соборе, в ответ на что, Аввакум тут же возгласил анафему архиереям.

И после этого не отказывались еще от мысли переубедить Аввакума, расстрижение которого было встречено большим неудовольствием и в народе, и во многих боярских домах, и даже при дворе, где у ходатайствовавшей за Аввакума царицы было в день расстрижения его "великое нестроение" с царем. Вновь происходили увещания Аввакума уже пред лицом восточных патриархов в Чудове монастыре, но Аввакум твердо стоял на своем.

В июле 1667 г. был вынесен окончательный приговор собора о "расколоучителях", преданных затем "градскому суду". Аввакум был наказан кнутом и сослан в Пустозерск. Ему даже не отрезали язык, как попу Лазарю и иноку Епифанию, с которыми он, да еще и дьякон Федор стали "соузниками" в почти 15–летнем сидении в срубе и в земляной тюрьме на хлебе и воде в Пустозерске.

Но и в этих условиях, он, неустанно продолжая свои проповеди, рассылая грамоты и окружные послания, не без влияния которых началось и держалось Соловецкое восстание. Наконец, дерзкое письмо его к царю Феодору Алексеевичу, в котором он поносил отца царя Алексея Михайловича и ругал патриарха Иоакима, решило участь узников Пустозерска – решением собора 1681 г. по царскому указу 14 апреля 1682 г. Аввакум и троих его соузников были сожжены в срубе.

Царь Федор Алексеевич Романов (1676-1682).

По его указу Аввакум и его соузники были 14 апреля 1682 г.

сожжены живьем в срубе.

Почти 200 лет тому назад город Пустозерск, брошенный своими последними жителями, исчез с лица земли. Освоение Русского Севера пошло другими дорогами. Теперь только одинокий колокол на высоких деревянных сваях звучит в тундре на месте сожжения неистовых мучеников старообрядства – забота местных краеведов. Да в селе Григорове под Нижним Новгородом стоит каменное изваяние протопопа Аввакума – работа скульптора В.М. Клыкова.

Памятный знак с колоколом на месте сожжения

в бывшем Пустозерске – 1989 год.

Но остались нетленными его думы и мысли – литературное наследство выдающегося "расколоучителя". Перу Аввакума принадлежит более 80-ти литературных и публицистических произведений, большая часть которых была написана в пустозерской ссылке в условиях, когда не только писать, но и выжить было трудно. И хотя все его произведения, проникнуты одной главной идеей – защитой старой веры, историко-филологические исследования этих выдающихся памятников литературы XVII в., начатые еще в XIX веке, продолжаются и в наши дни.

Хотелось бы сказать еще об одном литературном, но уже современном, памятнике неистовому Аввакуму – стихотворному: Варлам Шаламов "Аввакум в Пустозерске", строки из которого и приведены в эпиграфе (само произведение см. приложении).

После казни Аввакума и его соратников, события 5 июля 1682 г. в Кремле были последней легальной попыткой реставрации старой веры. Конфликтующие стороны окончательно разошлись.

Не могла царевна Софья, воспитанница Симеона Полоцкого, выпускника Киевско-Могилецкой школы, даже если бы хотела, изменить предшествующую религиозную политику царской власти. Её кратковременное правление (1682–1689 гг.) было временем окончательного завершение эпопеи присоединения Украины, и что не менее важно, присоединения к Москве Киевской митрополии. Событие это, совершилось в ноябре 1685 г., посвящением в Успенском соборе Кремля в митрополиты Гедеона (кн. Четвертинского), новоизбранного киевского митрополита, чего Москва добивалась еще с 1654 года.

При Софье в 1686 г. был заключен "вечный мир" с Польшей. Россия получила навсегда Киев, уступленный раньше по Андрусовскому миру (1667) только на два года. Польша окончательно отказалась от левобережной Малороссии.

Не могла царевна Софья – дочь благоверного царя Алексея Михайловича, пренебрегшая в борьбе за свою власть всеми принятыми тогда нормами теремной жизни незамужней царской дочери, сама сторонница западного (польского) культурного влияния на русскую жизнь, повернуть реформу вспять. Это противоречило бы всему ходу исторического развития России: её дипломатическим интересам, укреплению её военной мощи. Да и её фаворит – глава правительства во все годы её правления – "западник" князь В.В. Голицын в полной мере может быть назван первым высокопоставленным "западником", открыто демонстрирующим свои пристрастия.

Им пришлось бороться не только со старообрядцами, но и с официальной церковью, с патриархом Иоакимом, настаивавшим на удалении из Москвы католической миссии, на запрете строительства в Москве иноверческих храмов, на изгнании из армии офицеров-иноверцев – борьба с резко возросшим влиянием западноевропейской культуры.

Да и предшествующее царствование её брата – царя реформатора Федора Алексеевича, которого в полной мере можно назвать "предтечей" Петра I, было временем не утихающей борьбы со старообрядчеством.

Для правительства год 1682 стал годом ужесточения борьбы со всеми проявлениями оппозиции религиозной реформе. Еще один собор, созванный патриархом Иоакимом в том же году после описанных июльских событий, разработал систему репрессий против старообрядчества, реализацию которых возлагалась на правительство царевны Софьи. Царская грамота того же 1682 г. давала епископату новые расширенные полномочия по борьбе с "расколом". Была разработана целая система их розыска и наказания, вплоть до казни через сожжение особо упорствующих.

Апогеем гражданского законотворчества против старообрядчества стали двенадцать статей царевны Софьи, утвержденных боярской думой – год 1685. Вот лишь 2 выдержки из этих статей:

– за сопротивление Церкви, упорствующие в расколе, подвергаются пытке и сожжению в срубах;

– проповедники самосожжения и перекрещивания, считающие никониан "нехристями", подлежат пыткам и сожжению, даже в случае раскаяния.

Закон этот, объявивший огульное запрещение существованию самого старообрядчества, предусматривающий лишь одну меру наказания – смертную казнь сожжением в срубе с конфискацией имущества в пользу казны, по своей жестокости и беспощадности, не уступал карательным мерам католической средневековой инквизиции.

Для оппозиции же 1682 год закончился уходом вождей первого поколения старообрядчества с исторической сцены. Все легальные методы борьбы за сохранение старой религиозной практики, за которыми они видели неизменность самой "святой Руси", были исключены. Начинался период массовой миграции. Разуверившаяся в царской власти, в патриархах, консервативно настроенная часть населения, верная древним обрядам, уходила в места труднодоступные. Благо Россия была большая. Раскольники двинулись в малообжитые, глухие места: на Дон, в Поморье, в Заволжье, в Сибирь. Значительная часть их ушла за кордон: в Польшу, в Литву, в Австрию, в Турцию.

Таким образом, 1682 год можно считать той исторической чертой, после которой можно говорить о расколе, как уже о религиозно-политическом движении, опасном для государства, подавить которое репрессивными мерами правительство так и не смогло, а других путей оно тогда не видело и не искало.

Первое поколение старообрядцев не пыталось каким-либо образом официально оформиться, поскольку со дня на день ожидало конца света. Вновь оживились эсхатологические тенденции. Время прихода сатаны удлиняется на 33 года – возраст Иисуса Христа. Усилилась практика самосожжений – точной статистики этого явления нет, но бытует цифра, говорящая о том, что до 1690 г. в самосожжениях погибло свыше 20 000 человек. Одним из первых "пророков" самосожжения, как средство избежать печати "антихриста" был протопоп Аввакум, но было оно и средством противостояния правительственным войскам.

Но время шло, мир продолжал существовать, и в идеологии старообрядцев наряду эсхатологической тематикой, на первый план начали выдвигаться внутренние разногласия, связанные с разделением староверия на два основных направления: поповщину и беспоповщину. Поскольку единой старообрядческой организации никогда и нигде не было, каждое из них в последствии также дифференцировалось на отдельные группировки (согласия, толки) со своими центрами.

Памятник Аввакуму на его родине – село Григорово

под Нижним Новгородом

Но это, как и многое другое, в истории старообрядчества, в том числе и отмена проклятий и анафемы Большого Московского собора 1667 г., было уже потом. Об этом в другой раз.

03.05.2007 г.

©Григорий Бокман

Приложение:

Варлам Шаламов (Varlam Shalamov)

АВВАКУМ В ПУСТОЗЕРСКЕ

Не в бревнах, а в ребрах

Церковь моя.

В усмешке недоброй

Лицо бытия.

Сложеньем двуперстным

Поднялся мой крест,

Горя в Пустозерске,

Блистая окрест.

Я всюду прославлен,

Везде заклеймен,

Легендою давней

В сердцах утвержден.

Сердит и безумен

Я был, говорят,

Страдал-де и умер

За старый обряд.

Нелепостей этот

Людской приговор:

В нем истины нету

И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,

Не в этом – вражда.

Для Божьего взгляда

Обряд – ерунда.

Нам рушили веру

В дела старины,

Без чести, без меры,

Без всякой вины.

Что в детстве любили,

Что славили мы,

Внезапно разбили

Служители тьмы.

В святительском платье,

В больших клобуках,

С холодным распятьем

В холодных руках

Нас гнали на плаху,

Тащили в тюрьму,

Покорствуя страху

В душе своему.

Наш спор – не духовный

О возрасте книг.

Наш спор – не церковный

О пользе вериг.

Наш спор – о свободе,

О праве дышать,

О воле Господней

Вязать и решать.

Целитель душевный

Карал телеса.

От происков гневных

Мы скрылись в леса.

Ломая запреты,

Бросали слова

По целому свету

Из львиного рва.

Мы звали к возмездью

За эти грехи.

И с Господом вместе

Мы пели стихи.

Сурового Бога

Гремели слова:

Страдания много,

Но церковь – жива.

И аз, непокорный,

Читая Псалтырь,

В Андроньевский черный

Пришел монастырь.

Я был еще молод

И все перенес:

Побои, и голод,

И светский допрос.

Там ангел крылами

От стражи закрыл

И хлебом со щами

Меня накормил.

Я, подвиг приемля,

Шагнул за порог,

В Даурскую землю

Ушел на восток.

На синем Амуре

Молебен служил,

Бураны и бури

Едва пережил.

Мне выжгли морозом

Клеймо на щеке,

Мне вырвали ноздри

На горной реке.

Но к Богу дорога

Извечно одна:

По дальним острогам

Проходит она.

И вытерпеть Бога

Пронзительный взор

Немногие могут

С Иисусовых пор.

Настасья, Настасья,

Терпи и не плачь:

Не всякое счастье

В одеже удач.

Не слушай соблазна,

Что бьется в груди,

От казни до казни

Спокойно иди.

Бреди по дороге,

Не бойся змеи,

Которая ноги

Кусает твои.

Она не из рая

Сюда приползла:

Из адова края

Посланница зла.

Здесь птичьего пенья

Никто не слыхал,

Здесь учат терпенью

И мудрости скал.

Я – узник темничный:

Четырнадцать лет

Я знал лишь брусничный

Единственный цвет.

Но то не нелепость,

Не сон бытия,

Душевная крепость

И воля моя.

Закованным шагом

Ведут далеко,

Но иго мне – благо

И бремя легко.

Серебряной пылью

Мой след занесен,

На огненных крыльях

Я в небо внесен.

Сквозь голод и холод,

Сквозь горе и страх

Я к Богу, как голубь,

Поднялся с костра.

Тебе обещаю,

Далекая Русь,

Врагам не прощая,

Я с неба вернусь.

Пускай я осмеян

И предан костру,

Пусть прах мой развеян

На горном ветру.

Нет участи слаще,

Желанней конца,

Чем пепел, стучащий

В людские сердца.

В настоящем гробу

Я воскрес бы от счастья,

Но неволить судьбу

Не имею я власти.