К вопросу о терроризме

Теракты в московском метро показали, что в нашем обществе практически ничего не изменилось за шесть лет. Именно столько отделяет нас по времени от событий в Беслане – предыдущего террористического акта, вызвавшего широкое освещение в СМИ. По-прежнему люди задаются вопросом: есть ли у террористов лицо, религия и национальность? И не просто задаются, но и стараются ответить на него. Причем точно так же, как шесть лет назад.

Фактическое отсутствие анализа дискуссии о религиозной принадлежности террористов в предыдущие годы привело к тому, что, зайдя в тупик, она просто отошла в сторону, потому что схлынул накал страстей. Но теперь мы видим ее возвращение в том же самом виде. И скорее всего рискуем увидеть еще не раз, если не выясним, где она стопорится. Одни говорят, что мировой терроризм выходит за религиозные и национальные рамки. Другие – что у него мусульманское лицо. При рассмотрении этих мнений мы сталкиваемся с идейным моделированием. Модель может хорошо работать в рамках заданных параметров, но за их пределами она начинает сбоить. У каждой из этих моделей – свои цели и задачи, начальные условия и уравнения их описывающие. И задаются они в соответствии с той идеологией, которой руководствуются. Именно заидеологизированность этих моделей не дает им объективно описывать реальность.

Модель №1: "террористы не имеют религии".

Эта модель была создана для того, чтобы предотвратить межконфессиональную и межнациональную рознь, назовем ее "моделью терроризма без лица". Необходимость этого ясна. Теракты в московском метро уже спровоцировали стычки с теми, кто в сознании людей ассоциируется с террористами: лицами кавказской национальности, мусульманками, ходящими по Москве в традиционных платках и другими. "Уже через три часа после второго взрыва мне позвонили ребята из Адыгеи, которые сейчас учатся в Москве. Они рассказывали о том, что в общежитии уже успели разнять несколько драк на этой почве, известны случаи избиения мусульманок около других станций метро, доведенными до отчаяния гражданами", – пишет в журнале "Юношеской восьмерки" Александра Погорелова. Председатель Совета Ассамблеи народов России Рамазан Абдулатипов заявил, что слышал из ряда СМИ о нападениях на кавказцев после терактов, но подтверждения этой информации у него нет. Понятно, что те, на кого вылился людской гнев – не имеют никакого отношения к террористам и террору. Более того, они в данном случае находятся на одной стороне со всеми.

Не стоит забывать, что в бесланской школе №1 в 2004 году оказались в заложниках и дети-мусульмане. А террористические акты, непрерывно сотрясающие в последнее время Северный Кавказ, направлены против тех же кавказских мусульман. В нашем сознании этот регион каким-то странным образом отделяют от всей России. "Скажем честно – комментирует эту ситуацию для "Российской газеты" Леонид Радзиховский – мы считаем, что террор – это то, что "в России". А "Россию" субъективно воспринимаем отнюдь не в границах РФ, а ... без Северного Кавказа! Во всяком случае, непрерывные теракты и боевые действия "там" воспринимаются совершенно иначе, чем взрывы "здесь"". Получается терроризм не жалеет ни верующих, ни неверующих, ни христиан, ни мусульман. Кроме того, по данным следствия две девушки, предположительно сопровождавшие смертниц в метро, были славянской внешности.

"Модель терроризма без лица" используется в первую очередь государственной властью, которая естественно не заинтересована в дестабилизации страны, основанной на разжигании межрелигиозной розни. В деле борьбы с террористическим подпольем на Кавказе союзниками выступают лояльные Кремлю мусульмане, как национальные и религиозные лидеры, так и простые люди. Они тоже апеллируют к тому, что у терроризма нет национальности и религии. Президент Чеченской республики Рамзан Кадыров заявил, что террористов, взорвавших бомбы в метро нельзя считать ни северокавказскими, ни московскими. "У них нет ни национальности, ни регионов, ни религии", – добавил он. К нему присоединился лидер Башкирии Муртаза Рахимов, а также все официальное исламское духовенство России.

Но у этой модели есть один, но существенный минус: террористы, стоящие за последними терактами на территории страны, исповедуют ислам. И это модель объяснить уже не может.

Модель №2: "террористы имеют мусульманское лицо".

"Нам в очередной раз скажут, что у террористов нет национальности и религии. А иные даже и о том, что у нас с мусульманами один Бог. Я бы за публичное озвучивание последнего утверждения извергал вон", – написал в своем блоге известный московский священник. Возмущение священника можно понять – ведь люди ответственные в России за большую часть терактов называют себя мусульманами и исполняют все предписанные обряды, причем иной раз гораздо ревностнее любого среднестатистического мусульманина. Идеология радикальных исламистов находит основание и идейную подпитку в Коране. Так появляется модель "терроризма с исламским лицом".

Правда, представители официального духовенства мусульман России говорят о несовместимости действий террористов с исламским вероучением и утверждают, что мусульманами они не являются. "Мы вновь утверждаем: террорист не может быть мусульманином, а мусульманин не может быть террористом. Экстремизм и терроризм не имеют никакой опоры в Коране и Сунне", – заявил на днях глава Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин. Интересно, что еще восемь лет назад российский исламовед Александр Игнатенко говорил об опасности такого подхода. "К сожалению, исламское духовенство – не только в России, но и за рубежом, – если как-то и борется против этого экстремизма, делает это таким образом, что, по сути, уходит от реальной борьбы. Делается это очень просто – разводятся понятия "экстремизм" и "ислам". "В исламе нет экстремизма, – говорят они, – значит, экстремисты – не мусульмане", – сказал он в интервью "Независимой газете". Как видим, риторика духовенства с тех пор мало изменилась, а проблема осталась.

Потому что институционально экстремизм, с которым мы сталкиваемся, связан именно с исламом. Проповедь радикальных идей идет не где-нибудь, а в мечетях и медресе. Убитые боевики объявляются их последователями шахидами. В своих воззваниях экстремисты апеллируют к исламским максимам и используют исламскую терминологию. И если ислам, который проповедуют экстремисты, является, по словам официального духовенства, искаженным или вовсе не является исламом, то нам не предоставляются критерии, по которым можно отличить правоверных мусульман от радикальных элементов. Для примера, в православии в таком случае радикальная группа была бы отлучена от Церкви, а ее учение предано анафеме. Это было бы не только способом отмежевания Церкви от радикальных элементов, но и критерием, показывающим неприятие церковным сообществом анафематствованных идей и действий.

Эту модель используют недовольные миграцией представителей кавказских республик и стран Средней Азии в центральные регионы России и в частности в Москву, националисты, а также нередко православные публицисты. Но и у нее есть свои минусы. Во-первых, она возлагает на всех мусульман коллективную вину за действия террористов. Все мусульмане становятся потенциальными террористами в глазах адептов этой модели. Так, например, публицист Владимир Букарский пишет: "Понятно, что строительство мега-мечети в центре Москвы станет плевком в память всех жертв сегодняшнего теракта. Эта мечеть с минаретом высотой в 75 метров станет отправным пунктом для тысяч новых шахидок-смертниц". Очевидно, что при такой риторике происходит подмена понятия. С посылкой "все террористы мусульмане" происходит инверсия, и теперь она читается как "все мусульмане – террористы". Но разве каждый мусульманин – потенциальный террорист? У нас нет оснований считать так, тем более что большинство мусульман, включая официальное духовенство, осуждает действия террористов. И в нашем обществе все-таки действует принцип презумпции невиновности.

Во-вторых, эта модель часто подменяет вопросы миграционной политики, вопросами борьбы с терроризмом – отнюдь не гастарбайтеры взрывают бомбы. В-третьих, она уводит в тень немусульманский терроризм: ирландский, баскский, тамильский и другие проявления экстремизма, в том числе и русского, развившегося на почве межнациональной розни.

Что делать?

Террор – это оружие страха, а страх – это эмоция, и повышение градуса эмоциональности общества играет на руку террористам. Эмоциональные высказывания по поводу мусульман в СМИ, которые транслируются через интернет, телевидение, радио или прессу, искусственно добавляют остроты к и так уже высокому естественному эмоциональному фону после теракта. Выигрывают от этого только террористы, поскольку "эмоциональными осколками" после взрыва поражается еще больше ни в чем неповинных людей, чем они рассчитывали. Для экстремистов главное дестабилизировать ситуацию в стране, поскольку их главной мишенью является федеральный центр. А нагнетание межрелигиозной и межнациональной ненависти – это то, что нужно.

Основная версия теракта в Москве, по крайней мере, в общественном сознании связывается с северокавказским исламистским подпольем. Отсылка же к исламу в сознании людей указывает на религиозное противостояние. Но можем ли мы говорить, что на Северном Кавказе идет межрелигиозная война? Давайте посмотрим, против кого террористы направляют свои акции. На Кавказе основной удар на себя принимает лояльная федеральному центру местная власть, представители официального духовенства и мирные жители – все они в основном мусульмане. Можно говорить о том, что официальный российский ислам является главным союзником федерального центра на Кавказе и принимает на себя главную нагрузку в борьбе с экстремизмом, в том числе и идеологическую внутри самого исламского сообщества.

Получается, что антиисламская риторика в СМИ действует и против противников и против союзников. И модель "терроризма с исламским лицом" в данном случае играет на руку террористам, поскольку совершенно неоправданно расширяет потенциальный круг противников государства до всех мусульман в целом, переводя политическое по своей сути противостояние в религиозное. Естественно, что под давлением такой точки зрения, если она вдруг станет преобладающей, практически все мусульмане переводятся в оппозицию власти. Такую деятельность можно назвать даже не столько неконструктивной, сколько откровенно опасной, поскольку она раскалывает общество, вместо того, чтобы сплачивать перед лицом общей опасности.

Понятно, что у средств массовой информации нет самостоятельных ресурсов, чтобы раскрыть преступление, однако возможность направить свои усилия на нейтрализацию страха в обществе или снижение эмоционального уровня при последствиях террористического акта у них существует. Но это, наверное, самое простое, что можно сделать. Возникает вопрос: а смогут ли современные российские СМИ выступить в роли фактора, укрепляющего гражданское общество, в которое, подчеркнем, входят и российские мусульмане? – Функцию служения СМИ обществу пока еще никто не отменял. Смогут ли они, не прибегая к крайностям модели "терроризма без лица", показать, что мусульмане являются такими же гражданами страны, а Северный Кавказ – частью России? СМИ должны быть готовы дать аудитории образцы взвешенного рационального осмысления террора. В очередной раз уклонится от этого – значит просто оставить проблему тлеть в недрах общества. А тление рано или поздно может вызвать пожар.