Конкурс на свято место

"Огонек" выясняет, кто сегодня хочет стать священником, каков конкурс в духовные академии и как изменился студент-семинарист с советских времен. На вопросы отвечает профессор Санкт-Петербургской духовной академии, церковный историк протоиерей Георгий МИТРОФАНОВ.

– Отец Георгий, патриарх Кирилл активно привлекает в церковь молодежь, поэтому создается ощущение, что профессия священника очень востребована. Так ли это?

– Студентов к нам поступает все меньше и меньше. С одной стороны, сказывается демографическая яма, которая образовалась в России в 1990-х годах, когда детей физически рождалось очень мало, с другой – падает общий интерес к Православной церкви. Конкурса нет никакого, в основном приходят люди после школы или какого-нибудь технического колледжа, которым некуда поступать. Так, социальный и образовательный уровень абитуриентов оставляет желать лучшего.

– Странно, вроде бы за последнее время открылось много новых семинарий.

– Это так, если в советское время у нас было всего три духовные семинарии – в Москве, Ленинграде и Одессе, то сегодня их открыто уже сорок. Но уровень в провинциальных семинариях в подавляющем большинстве очень низкий. Наряду с Московской и Санкт-Петербургской семинариями современным требованиям духовного образования соответствуют лишь пять-семь школ. В некоторых семинариях на курсе учится по пять-шесть человек. У нас в Санкт-Петербургской семинарии сейчас в двух классах учатся по 20 человек в каждом, 10 лет назад было в два раза больше.

– Откуда тогда берутся настоятели для новых храмов, которые регулярно открываются по всей стране?

– Чтобы стать священником, у нас не обязательно иметь не только богословское, но и вообще какое-либо иное образование. Такой парадокс. Этот процесс был запущен в конце 1980-х годов, когда государство перестало вмешиваться в кадровую политику церковных властей и архиереи получили возможность рукополагать всех желающих. С тех пор священнослужителем может стать любой, кто хоть как-то ориентируется в богослужении и имеет рекомендацию от священника. В результате у нас по сей день чуть больше трети священников имеют семинарское или академическое образование, а большая часть обходится вообще без всякого богословского образования. Это привело к катастрофическому падению общего богословского, духовного и культурного уровня церковной жизни. А синодального решения, которое бы запрещало рукополагать без образования, до сих пор нет.

– Правильно ли я понимаю, что большая часть современных священников из "призыва" 1990-х годов?

– Духовенства постсоветского периода сейчас в церкви количественно больше, но качественно оно часто хуже, чем духовенство советского времени. В перестроечные годы в церковь массово хлынул поток людей. Часть из них пришла благодаря обдуманному и прочувствованному выбору, но большинство случайно. Именно из их среды и рукополагались священнослужители. Интересно, что среди них фактически не было потомственных священников – большинство священнических семей было физически уничтожено в советские годы. Поищите сейчас среди духовенства людей с фамилиями Крестовоздвиженский или Предтеченский. Пришли неофиты-самоучки, не знающие церковной традиции, которые духовно сформировались в лучшем случае на книгах самиздата. Они принесли в церковную жизнь такой специфический конгломерат идей, от которого впору хвататься за голову.

– Что это за идеи? Можете как-то охарактеризовать этот тип священников?

– По большому счету, значительная часть из них – это дезориентированные, перепуганные постсоветские обыватели, которые мечтали обрести привычную систему тоталитарной идеологии и организации. Давайте подумаем, что мог читать православный богоискатель 80-х годов? С одной стороны, в "классический набор" входил "Отечник" святителя Игнатия Брянчанинова, с другой – "Протоколы сионских мудрецов" – книга о мировом еврейском заговоре, с третьей – широко распространенная тогда книга протопресвитера Михаила Польского "Новые мученики российские" с огромным количеством ошибок. Это смесь мистической литературы и тоталитарной человеконенавистнической политизированной идеологии и формировала мировоззрение неофитов, которые, в одночасье став священниками, начали демонстрировать свои собственные идеи под видом православия. Они принесли в церковь тот дух нетерпимости, подозрительности, который характерен для многих наших священников. Постоянно ведется поиск врагов – жидомасонов, экуменистов, филокатоликов, протестантствующих, как будто все проблемы церковной жизни связаны с какими-то внешними, разумеется "темными", силами.

Впрочем, в это же время приходили и люди с настоящим внутренним духовным порывом. Многие были очень интересные и образованные, чего среди современных студентов практически нет.

– Вы уже более 20 лет преподаете, поэтому можете сравнить эти два поколения студентов с теми, кто учился в советское время.

– Отличительная черта священников советского периода в том, что, во-первых, рукоположиться было очень трудно и человек должен был действительно этого очень захотеть. Во-вторых, почти каждый священник обязательно оканчивал духовную школу. В этом была заинтересована не только сама церковь, желающая получить образованные кадры, но и государство, которое таким образом могло полностью контролировать вроде бы легальную и свободную РПЦ. Пока человек учился в духовной школе, к нему можно было присмотреться, познакомиться и даже завербовать. Окончательное решение – поступит человек в семинарию или нет, принимал специальный человек из органов – уполномоченный Совета по делам религий при Совете Министров СССР. При этом его задачей было ставить препятствия всем городским и образованным абитуриентам, отдавая предпочтение низшим социальным слоям: чем ниже – тем лучше. В первую очередь в семинарии поступали выходцы из сельской местности Западной Украины.

– Почему оттуда?

– У церкви тогда было 6 тысяч храмов, более половины которых находилось в Западной Украине. Поэтому кадров туда требовалось больше всего, к тому же религиозная жизнь там оставалась на уровне обрядоверия, что полностью устраивало власть. Но вместе с тем выходцы оттуда несли то народное благоговение и трепетное отношение к службе, которого сегодня нет. Сегодня, становясь священником, многие молодые люди вообще не осознают значимости того, что с ними произошло. Из нашей современной культуры уходит адекватное отношение к святыни – профанировать можно все. Облегченная возможность принять духовный сан породила тенденцию, когда люди считают возможным прийти, послужить и посмотреть – понравится ли, а если нет – уйти искать другую работу.

– Как вы лично смогли поступить, будучи на тот момент выпускником исторического факультета ЛГУ с красным дипломом, да еще младшим научным сотрудником?

– Живя в Ленинграде в огромной квартире, переделанной в коммуналку, я рано стал жить с ощущением, что этот город создавался для каких-то других людей, что русская жизнь до 1917 года была совершенно иной и эту подлинную русскую жизнь, о которой напоминал Санкт-Петербург, у меня отняли. И я стал искать эту жизнь через книги, через изучение истории и так обрел веру. К 27 годам, когда принял решение все бросить и поступить в семинарию, я был уже твердо верующим человеком. Близко общался с церковными людьми и знал, что единственная моя надежда на поступление – архиепископ Кирилл – ректор Санкт-Петербургской духовной академии, будущий патриарх.

– Что он мог сделать?

– Он обладал весом, административным ресурсом, чтобы договориться о поступлении абитуриента с высшим образованием. Но когда я пришел в 1985 году поступать, архиепископа Кирилла перевели в Смоленск. Я попал на прием к митрополиту Антонию, человеку, прошедшему самое страшное для наших архиереев место – Белоруссию с ее чрезвычайно жесткой политикой по отношению к церкви. Он, утонченный интеллектуал из семейства Нарышкиных, вернулся оттуда надломленным и очень осторожным. Владыка сказал: "Увольняйтесь со своей работы и устраивайтесь сторожем, потому что, если вы будете подавать документы с места младшего научного сотрудника, это будет выглядеть очень вызывающе. Но и сторожем долго работать нельзя, так как, если человек с высшим образованием долго сидит в сторожах, это потенциальный диссидент. Поэтому увольтесь с одной работы и идите на другую". Так я подал документы, а потом со мной беседовал майор КГБ, который уверял меня, что не надо смущаться – многие уважаемые священники служат и одновременно исполняют свой гражданский долг, при этом он даже называл имена священнослужителей – патриотов своей советской родины, которые и по сей день занимают в церкви заметное положение. У меня хватило твердости сказать, что для меня контакт с их организацией большая нравственная проблема, о которой я конечно же буду говорить на исповеди с духовником. И я получил почти мефистофельский ответ: "Есть вещи, о которых и на исповеди не говорят". На том и расстались. Но я, хотя и деликатно, все же дал понять, что правила их кэгэбэшно-патриотических игр разделять не буду. Я шел обратно через сад на бывшем Семеновской плацу, где гуляла моя жена с двухгодовалым ребенком, в жутком настроении. Розанов очень точно выразил это состояние словами "презираю, ненавижу, боюсь". Так что можете себе представить, какие осложнения ожидали в советское время человека, решившегося пойти на церковное служение, и как он ответственно относился к этому служению.

– А в денежном плане вы тоже готовили себя и жену к трудностям? Сейчас священники у нас не бедствуют.

– Так материально обеспеченно, как в советское время, городское духовенство не жило никогда. Когда я учился, мне предложили место в семинарской библиотеке, и в день получения зарплаты я не поверил своим глазам – 200 рублей против 130, которые тогда получал младший научный сотрудник. Правда, потом пришла бумага, которая предписывала мне вернуть 62 рубля налога.

Сейчас социальное расслоение среди духовенства очень велико – даже в городе, не говоря о сельской местности. Даже плата за требы везде разная. Сегодня многие живут очень тяжело, есть настоящие бессребреники, но многие действительно далеко не бедствуют. Некоторые девушки, например, специально хотят выйти замуж за будущих священников: и деньги есть, и статус какой-то в обществе, да к тому же сан предполагает определенные нравственные качества.

– За последние 10 лет у нас строилось и реставрировалось много храмов. Можно ли сказать, что тогда ценились священники-хозяйственники, а сейчас церковь ждет какой-то новый образ священнослужителя?

– Восстановление храмов стало для церкви большим искушением, ведь этим занялись даже не вчерашние, а еще сегодняшние советские люди. Коммунисты во всем обманули, кроме одного – они создали новый тип человека – завистливого бедняка, человека, выросшего с убеждением, что главные ценности – материальные. А так как он этих ценностей был лишен, то он гораздо более корыстен и утилитарен, чем западный обыватель. Для современного поколения священников зачастую церковь – это не тело Христово и не община людей, объединенных Христом, а прежде всего храм, в котором можно активно вступать в деловые отношения с коммерсантами и построив который нужно наладить процесс ритуально-бытовых услуг. Здесь любой человек за свои деньги вправе требовать, чтобы ему освятили машину, окрестили младенца, отпели умершего. И вроде бы ничего больше от священника никто не требует. И когда к этому деловому человеку, зачастую очень молодому, приходят люди со своей болью и страхами, ему нечего сказать.

– Каких священников ждет церковь сегодня?

– В 1980-е годы мы жили в иллюзии, что у нас есть православный народ, которому некуда пойти – нет храмов. Но вот храмы открылись, а их постоянные прихожане составляют лишь малую часть нашего народа. Нам надо понять, что сегодня мы представляем собой общество крещеных безбожников с большим количеством магических и языческих предрассудков, к которым надо заново идти проповедовать Христа. А для этого современному священнику нужно разговаривать с людьми, в том числе с интеллигенцией, на их уровне, иметь значительный жизненный опыт, понимать язык искусства и самому быть носителем той высочайшей православной культуры, которую мы, увы, зачастую не знаем. Тогда, возможно, нам удастся выполнить самую большую заповедь – пойти и научить все народы.