И дух суровый византийства. Мы долгие годы вынужденно жили в стране, где Церковь была безгласна

13 апреля, на Радоницу, Святейший Патриарх Кирилл отслужил литию по погибшим в результате двух терактов в московском метро. Отслужил на станции Лубянка – там, где 29 марта произошел первый взрыв. Эта молитва по-разному отозвалась в человеческих сердцах. Одних тронула, у других вызывала раздражение – в действиях Патриарха увидели пиар и неуважение к гражданам, вынужденным терять время из-за перебоев в движении поездов. И новый страх: что еще случилось в метро?

По поводу последнего, если это действительно было, возразить нечего, но все же представлять дело таким образом, что в метро началась чуть ли не паника, а Патриарх служил на пустой платформе лишь в присутствии охраны, ближайшего окружения, а также специально приглашенных лиц, – значит, искажать факты. Люди были, и немало – о том свидетельствуют фотографии. Однако главное "направление удара" статьи Андрея Мельникова "Место не пусто" с подзаголовком "Излишки власти лишают Церковь популярности", опубликованной в "Независимой газете", связано не с этим. Тревоги и неудобство пассажиров – лишь предлог, цель – обвинить современную Церковь в пышном византийстве, от которого не спасает "даже моральный багаж страданий Церкви в советские годы". И в качестве примера приводится строительство храма в Екатеринбурге на месте уничтоженного большевиками Екатерининского горного собора на площади Труда без учета религиозных потребностей горожан.

Что на это сказать? Советскую терминологию и поиски популярности оставим в стороне, а вот византийство византийству рознь. Вскоре после революции Ахматова писала о его суровом духе, от Русской церкви отлетавшем. Едва ли это было справедливо по отношению к тому горькому времени, но сегодня именно суровый и властный дух дает о себе в Церкви знать. В нем чувствуются уверенность и сила. И то, что автор статьи опасливо называет Церковью торжествующей в противовес Церкви гонимой, отзывается в моем сердце радостью. Да, возможно, кому-то хотелось бы, чтоб Церковь оставалась преследуемой или, того хуже, лежала б, по выражению Достоевского, в параличе. Стала бы неким культурным, этнографическим заповедником, заполняемым по большим праздникам людьми, плохо понимающими, что в нем происходит, либо превратилась бы в неутешную вдову, в филиал общества "Мемориал". Но если выпало время – мы не знаем, сколь продолжительно оно будет, – когда люди могут открыто исповедовать веру, то грех это время не использовать и не употребить силы на созидание, строительство и проповедь. Мы долгие годы вынужденно жили в стране, где Церковь была безгласна, и ее продолжающееся возвращение в общественную жизнь, ее неотделенность от общего горя мне близки, и никакого политического расчета я в этом не вижу.

А вот расчет в том, чтобы столкнуть Церковь и "народ", есть. "Народ" – ибо словом этим очень легко манипулировать. Когда-то под давлением "народа" взрывались или закрывались храмы по всей стране. В 90-е по этой логике можно было бы вывести "народ" на манифестацию с требованием не допустить строительства храма Христа Спасителя, ибо "народ" привык плавать в бассейне "Москва", сегодня – требовать запретить возведения храма на месте прогулок горожан. Да мало ли что еще от имени "народа" можно вещать? Даже то, что, по мнению автора статьи в "Независимой газете", народ "намерен спрашивать с Церкви за все ее ошибки так же, как спрашивает за ошибки политической власти". Но если в Екатеринбурге вышли люди, протестовавшие накануне визита Патриарха против строительства храма, то ведь были и те – и их гораздо больше, – для кого визит Патриарха стал радостью, а краткая лития в Москве на станции метро – утешением.