Заметки немедиевиста на полях современных монографий по истории Русской Церкви в средние века (до конца XVII в.)

Автор публикации А.И. Мраморнов делится наблюдениями над некоторыми из книг по истории Русской Церкви XIV – XVII вв., выходивших в течение последнего десятилетия. Рассматриваются труды таких исследователей, как Н.С. Борисов, К.А. Аверьянов, О.А. Абеленцева, Б.Н. Флоря, В.В. Шапошник, В.А. Колобков, П.В. Седов.

В истекшем десятилетии историография Русской Церкви ощутимо пополнилась. Новые работы, правда, преимущественно посвящались новой и новейшей истории, как периоду наиболее актуальному, связанному с современностью и ее предопределившему. Но и церковная медиевистика (церковная – по изучаемому предмету) не стояла на месте, ведь у нее есть большая традиция, восходящая к первым нашим историкам-классикам XIX в.

Как и перед историками нового и новейшего времени, так и перед медиевистами стоит общая задача – подготовить написание большой фундаментальной "Истории Русской Церкви". Но в работе медиевистов есть своя специфика, которая не всегда понятна даже другим историкам.

Как человек, не являющийся к настоящему моменту исследователем истории русского церковного средневековья (но, конечно, мечтающий и им стать), хочу поделиться некоторыми наблюдениями над некоторыми из выходивших в течение последнего десятилетия книг по истории Русской Церкви в XIV – XVII вв. Отдельные из этих изданий до сих пор не получили заслуженного отклика, что тем более уверяет в необходимости писать и размышлять о них.

Первая из привлекших внимание книг посвящена XIV в., наполненному важными для Русской Церкви событиями. Утверждение первосвятительской кафедры в Москве, возникновение нового русского монашества во главе с Сергием Радонежским и его последователями, выстраивание новой модели церковно-государственных отношений – это все XIV век.

О Сергии Радонежском писали в последние двадцать – тридцать лет (начиная с юбилея Куликовской битвы в 1980 г.) довольно много. Один из ведущих специалистов по средневековой церковной истории и большой знаток биографии преподобного Сергия – профессор Московского университета Николай Сергеевич Борисов – выпустил биографию преподобного в серии "ЖЗЛ" (но работать над этой темой начал гораздо раньше, отразив результаты своих трудов в многочисленных публикациях). Книги Н.С. Борисова достаточно широко известны. Хотелось бы обратить внимание на другое исследование о Сергии Радонежском.

Монография К.А. Аверьянова[i] наполнена небольшими, но при этом весьма важными и интересными открытиями по частным вопросам церковной истории XIV в. В ней много хронологических гипотез и споров с предшественниками и коллегами по цеху (и невольно возникает предположение, что печатная полемика с видным историком В.А. Кучкиным является в книге Аверьянова отголоском очных дискуссий, возможно, проходивших с жаром, чуть ли не до хрипоты в горле; с одной стороны, в выдержанности автору не откажешь, с другой – желание опротестовать выводы Кучкина приобретает в монографии о Сергии Радонежском какой-то навязчивый характер).

Историографичность присуща всем хорошим медиевистическим трудам, так же, как и скрупулёзнейший разбор источников, без которого едва ли возможно сказать что-то новое в работе по средневековой истории, ибо все источники у специалистов наперечет, в отличие от источников по более поздним эпохам. Характерно, что работу медиевиста Аверьянов сам сравнивает с работой следователя (с. 402).

Живо написанный научный труд по средневековой истории вполне может оказаться полезным не только для специалистов. Я не говорю о том, что любители истории с удовольствием "проглатывают" научные труды просто для своего интеллектуального развития. Хочется сказать о другом: научно написанная биография церковного деятеля может вполне использоваться как агиографическая литература, как душеполезное чтение. Возможно, тот читатель, который возьмет книгу, подобную книге Аверьянова, душевной пользы ради и пропустит ряд моментов, например "хронологические копания" автора, в целом получит более чем адекватное житие великого святого.

Хотя не стоит при этом забывать, что хронология для средневековой истории имеет первостепенное значение. Аверьянов выстраивает свои вполне убедительные версии о точном времени основания Андроникова и Симонова (с. 269 и др.) монастырей. Открытием можно считать его версию о четырех браках великого князя Симеона Гордого (с. 120 – 122), новую датировку послания Константинопольского Патриарха Сергию Радонежскому (с. 201 – 203) и др.

Даже прекрасно владея источниковой базой, медиевист вынужден делать очень много гипотетических построений по проблемам, обойти которые в своем изложении он не может, т.к. источников всё же очень мало. Аверьянов пишет об "удручающем состоянии" источниковой базы: "Разрозненные фрагменты раннего летописания в составе более поздних летописных сводов, считанное количество актов, два-три литературных памятника – вот в сущности и все, чем располагает исследователь этого времени" (с. 402).

Иногда увлеченность этими построениями не дает взглянуть на обсуждаемые вопросы либо проще, либо с другой точки зрения. Так, Аверьянов, разбирая послание митрополита Алексия к нижегородцам, направленное вместе с Сергием Радонежским, сначала корректирует датировку послания, предложенную В.А. Кучкиным, а потом приводит ещё один "аргумент". В Русской Церкви, отмечает Аверьянов, "до сих пор сохранилась традиция поминать на службах возглавляющего ту или иную епархию правящего архиерея" (с. 146, заметим от себя, что это гораздо более, чем просто "традиция"), а митрополит Алексий просил в своем послании поминать его в молитвах. "Подобное требование, – заключает Аверьянов, – могло быть высказано только после смерти суздальского владыки Алексея". Процитированные историком слова митрополита Алексия ("такоже, дети, поминайте в молитвах своих и наше смиренье, дабы Христосъ Богъ нас съблюлъ от неприязни в сем веце") не указывают на литургическое поминовение, а содержат лишь просьбу молиться о нем. Такой взгляд рушит приведенный автором аргумент, необходимый ему для уточнения датировки послания...

Вопросы церковной истории следующего века, XV-го, освещаются в другой книге, в общем носящей также биографический характер. Речь идет о монографии исследовательницы из Петербурга О.А. Абеленцевой, посвященной митрополиту Ионе – первому автокефальному первоиерарху Русской Церкви[ii]. Эта работа вовсе не случайно в 2005 г. получила Макарьевскую премию. При простоте подачи материала и небольшом объеме собственно исследовательской части она является новаторской, т.к. крупнейшая личность русского церковного средневековья до того не удостаивалась монографического изучения, построенного на глубоком знании как историографии, так и всех известных на сегодняшний день источников.

По сути дела, посвящая свою работу одной личности (а на самом деле не намного меньшее внимание уделено митрополиту-униату Исидору), Абеленцева создает скорее портрет эпохи, т.к. для столь далеко отстоящих от нас по времени исторических персонажей личностные характеристики практически стёрты.

Абеленцева – исследователь, насколько это вообще возможно, беспристрастный и объективный. Следовать строгой научности удается далеко не всем, даже самым глубоким исследователям. Тема, широта постижения которой ограничена достаточно скудным набором источников, подавляющее большинство из которых давно известно специалистам, и по которой слишком много нового не напишешь, тем не менее раскрывается Абеленцевой, можно сказать, почти фундаментально. При этом здесь нет лишнего бэкграунда, пусть и косвенно связанных с источниками, но всё-таки художественных украшений, которые часто можно встретить в работах о деятелях русского средневековья, а есть только самое необходимое. При этом даже важные наблюдения Абеленцева часто отправляет в сноски.

Недостатком книги можно считать длинные заголовки параграфов и достаточно лаконичное изложение под этими длинными заголовками. Данных итак мало, и, как представляется, незачем настолько детализировать заголовки, как будто у нас есть возможность разобрать все частные вопросы и вопросики.

Автор "Митрополита Ионы" постоянно корректирует точки зрения своих предшественников, порой таких титанов разных историографических эпох, как Е.Е. Голубинский или А.А. Зимин. Но возникает мысль: хорошо бы увидеть однажды труд, в котором историографические отсылы будут убраны в соответствующий раздел, а в основном тексте, конечно, также будут учтены (без этого невозможно научно-историческое исследование), но скрыто, по смыслу, а не видимым образом. В основном же в тексте будет только разбор источников. Однако традицию трудно побороть. Есть и прямая, объективная связь с содержанием исследования: в медиевистических работах очень трудно отказаться от выноса историографии из текста, от того, чтобы ограничиться одним обзором во вводной части исследования; напротив, это прекрасно получается при исследовании более поздней истории, когда предмет бывает настолько неисследованным, что о точках зрения по отдельным частным вопросам говорить не приходится.

Для медиевистов характерно "взвешивание" аргументов, оценивание, как принято говорить в трудах по средневековой истории, удовлетворительности их (см. например у Абельцевой в обширной сноске на с. 179). Опять же при изучении более поздней истории исследователь имеет чаще всего прямые показания источника, поэтому ему незачем "взвешивать" неясные аргументы.

Вслед за установлением автокефалии Русской Церкви наступила эпоха усиления Русского государства и одновременно – ослабления самостоятельности Церкви. Речь о времени правления Ивана III и преемственной ему эпохе Василия III. Если не учитывать классические общие труды по русской церковной истории, это интереснейшее время остается не исследованным. И только несколько лет назад А.Е. Тарасов защитил под руководством Н.С. Борисова диссертацию об этом периоде[iii]. Остается пожелать, чтобы диссертация была издана в виде монографии.

Особое место не только в нашей государственной, но и в церковной истории занимает эпоха Ивана Грозного. Споры о ней не затихают уже давно, а в последнее время – разгораются с новой силой. У этой эпохи есть свои давно признанные специалисты, такие, как член-корреспондент РАН Борис Николаевич Флоря, занимавшийся много и церковной историей. Обратить внимание хочется, однако, на некоторые другие работы.

В связи с историей Церкви большей части XVI в. особое место занимает личность святителя Филиппа. О нем и об этом периоде в церковной истории появилось несколько значимых работ. Среди них – монография В.В. Шапошника[iv], подготовленная на основе его докторской диссертации.

Докторская диссертация по русской церковной истории – вообще достаточно редкое явление, тем более не компилятивная, не заказная, а исследование настоящего ученого. Но работа Шапошника привлекает к себе внимание также масштабностью поднимаемых проблем и хронологическим охватом.

В своей работе автор пытается развеять целый ряд историографических мифов. Упор сделан на "принадлежность" ключевых действующих лиц церковно-государственной истории середины XVI в. к "нестяжателям" или "иосифлянам". Проясняются сомнительные места, порой через вопрошания, подобные такому, например: "митрополит Макарий и Сильвестр – союзники или враги?" (с. 66).

Основной акцент сделан в книге на Стоглавый собор. Личностные характеристики не стоят для автора не первом месте (митрополиты Макарий и Филипп на страницах книги не "оживают"). Зато в книге очень хорошо разобран вопрос об участии белого духовенства в соборах XVI в. (с. 155 – 157).

Историографическое в некоторых частях книги Шапошника явно заслоняет и поглощает источниковое. Разбор источников, в тех фрагментах, где он превалирует, скорее близок к пересказу, чем к обстоятельному, кропотливому анализу (достаточно бросить взгляд на многоутомительное перечисление статей Стоглава). Таубе, Крузе, Штаден, Шлихтинг – круг "независимых" источников по XVI в. весьма ограничен и в общем-то один и тот же, что у Шапошника, что у Колобкова (см. ниже), что у их великих и не очень предшественников в изучении эпохи Ивана Грозного.

Последняя глава труда Шапошника, названная "Идеологические основы Русского Православного Царства", содержит обильные цитаты из Священного Писания. Это отличает ее от традиционных медиевистических исследований (хотя, казалось бы, цитировать Библию в таких работах оправданно для самого секулярного автора). Но такое историософско-богословское отступление может многим показаться излишним и даже неуместным. Тем более, что в эту главу вплетена какая-то странная, едва ли уместная апология грозного царя (см. выводы на с. 532 – 533).

Вообще последняя глава диссонирует с остальными частями книги Шапошника, как будто она представляет собой статью автора, написанную совершенно для других целей и для другой аудитории. Достаточно обратить внимание на странное пояснение на с. 463 о том, что "Столглав" – это сборник постановлений Собора (как будто целой обстоятельной главы о Стоглавом соборе до этого в книге не было – и это во 2-м издании труда!).

Исследование церковной истории периода правления Ивана Грозного невозможно без экскурсов в историю опричнины, поэтому-то читатели не должны удивляться экскурсам в книге Шапошника, подобным его рассуждениям о том, были ли действительно виновны новгородцы в измене (с. 314 – 316). То же можно сказать и об углублении в историю новгородского купечества.

Этот принцип "контекстуальности", присутствующий и у Шапошника, в полной мере проявляется в труде другого петербуржца, В.А. Колобкова, будучи даже вынесенным в заглавие книги[v]. Хотя в название более крупным шрифтом вписан святитель Филипп.

Погибший от руки злодея в расцвете творческих и жизненных сил историк, археограф и библиограф Колобков (его книга вышла в издательстве "Алетейя" посмертно) показал редкую достоверность "Жития св. Филиппа" и разрешил "историографическое недоразумение" (с. 540), обозначив, что "в основе литературного текста лежали подробные фактографические материалы о московском периоде жизни Колычева документального характера". Они были составлены в кругах, близких к митрополичьей канцелярии, которая в обычных обстоятельствах готовила такие материалы для включения в официальный летописец.

Автор исследования о житии Филиппа[vi] очень подробно остановился на опричнине и, между прочим, на всех ее подоплеках: политической, внешнеполитической, экономической, религиозной. Порой, читая книгу, как-то даже забываешь о фигуре митрополита Филиппа. Но, пожалуй, это был правильный ход. Разве Церковь – сообщество, живущее в гетто, в абстракции от общественных процессов и человеческих чувств? Конечно, нет. Работа Колобкова рассказывает о дошедших до нас примерах того, как людям страшной эпохи царя-маньяка приходилось делать нравственный выбор, жить в страхе и уповать лишь на одного Бога...

Изучая следующий XVII в., естественно, трудно и, пожалуй, даже невозможно обойтись без обращения к истории раскола, но совершенно определенно можно будет ещё написать серьезные работы, в которых раскол не будет выходить на первый план и фигурировать в названии и ключевых словах книги.

У нас, к сожалению, нет современных фундаментальных работ по церковной истории XVII в. Я бы даже уточнил: чисто по церковной истории. Но можно ли представить политическую историю средневековья без церковных сюжетов? Очевидно, что нет. Не обошлась без них наиболее капитальная работа по XVII в. из числа вышедших в последние годы – монография опять же петербургского исследователя Павла Владимировича Седова "Закат Московского царства"[vii]. Писать о ней подробно нет смысла: она уже неоднократно отрецензирована и обсуждена[viii]. Книга эта грандиозна, и ее по праву можно назвать энциклопедией русской жизни периода царствования царя Феодора Алексеевича.

Скажем лишь о церковных сюжетах этой книги, так как в целом это не церковно-исторический труд. Так, весьма характерно уже то, что для решения проблем политической истории автором привлечены источники, вышедшие из церковных ведомств – отписки епархиальных владык и монастырских стряпчих, свидетельствующие ярко о жизни общества, о столичных событиях, придворных перипетиях. Седов много цитирует документы, но в отличие от некоторых его коллег (в том числе упомянутых выше) у него цитаты не отягощают изложение, а прекрасно его дополняют.

Книга Седова содержит интереснейшие церковно-исторические сюжеты. Некоторые факты впервые введены в научный оборот, некоторые удачно актуализированы: о том, что царь Феодор был первым русским монархом, причастившимся в алтаре (С. 238), о симпатиях этого царя староверам (С. 256), о проекте учреждения папства в России и симпатиях бывшему Патриарху Никону (С. 427 и далее) и т.п. На фоне того, что, как отметил сам же Седов, "церковная история второй половины XVII в. изучена в несравненно меньшей степени" (С. 422), эти актуальные исследовательские очерки должны привлечь внимание всех изучающих историю Русской Церкви...

Что же за зверь такой – медиевист – и... "с чем его едят"? Это для пишущего эти строки было всегда не до конца ясным местом. Очевидно только, что медиевисты как интеллектуальная прослойка нужны не только исторической науке в узком понимании (сообществу специалистов), но и всей культурно-образованной части общества, так как они культивируют некие совершенно необходимые понятия о более ранней, чем современная, эпохе (в некоторых аспектах порой было больше правды, чем ныне), а начинать отсчет всего сущего от какой-то даты, которая просто близка нашему времени – это преступно-модернистский ход.

Медиевисты натренированы в плетении словес. Очень во многих работах даже профессиональный историк, но не медиевист, легко теряет смысловую цепочку. Дело в том, что порой эти цепочки слишком длинны, перегружены цитатами из источников. При чтении многих медиевистических работ (справедливости ради скажем: не только их) часто хочется задать вопрос: "Вот Вы, господин исследователь, процитировали источник, и что? В чем был смысл такого обильного цитирования?" Кроме того, дотошный разбор вопросов, не влияющих на общий вывод, спор вокруг них – одна из "вредных привычек" исследователей русского средневековья.

Но в то же время думаешь: угадывать факты, имена в формулярах документов, из которых они специально вычищались – вот непростая и заслуживающая особого уважения и признания работа! И чем больше "погружаешься" в историю русского церковного средневековья, тем больше хочется стать медиевистом. Но хороших медиевистов, как показывает практика многих десятилетий и уже даже веков, много не бывает...

В современной медиевистике еще не преодолены язвочки историографического (и даже скорее – общекультурного) прошлого, когда исследование "темной" эпохи средневековья непременно соединялось с осуждением церковности и религиозности в целом. Есть общие черты обозреваемых работ: крещение до сих пор разные авторы упорно именуют обрядом. Представление Церкви о крещении как о таинстве никак не может проникнуть в работы профессиональных историков!

До сих пор мало чисто источниковедческих исследований, в которых бы раскрывалась картина актуального знания о состоянии источников допетровской Руси. Например, каков потенциал ввода новых данных о России XVI и XVII вв.? Может ли современная наука четко его оценить? Ответы на эти вопросы должны быть даны исследовательскими коллективами, а не одиночками-исследователями.

Подытоживая, скажем, что медиевистика (за всю я не решаюсь говорить, а имею в виду в данном случае науку, занимающуюся русским средневековьем) – сложнее наук об эпохах, более близких нам. Для "вхождения" в нее требуется колоссальный опыт работы с источником, главным образом с источником летописным. Поэтому краткого пособия "как стать медиевистом", на мой взгляд, взгляд немедиевиста, быть не может.

Нашему обществу очень нужна медиевистика. Объективная, профессиональная, знающая и частная.

P.S. Как раз когда я с большим вниманием изучал упомянутые выше современные труды об эпохе Ивана Грозного, еще шли громкие дискуссии вокруг фильма "Царь" режиссера Павла Лунгина. О нем сказано уже слишком много, чтобы вдаваться в подробности. У фильма есть некоторые объективные недостатки, отмеченные как его защитниками, так и его резкими критиками. Но самое главное его достоинство в том, что, не заботясь об исторической точности, его создатели с помощью художественных приемов передали предельно точно нравственный урок эпохи, ее ужасы и страхи.

Для людей, непредвзято мыслящих и имеющих четкую систему нравственных понятий, осознающих ценность жизни человека как Божьего творения и преходящий характер земных политических и социальных учений как результата деятельности слабого человеческого ума, закалка в виде чтения работ по средневековой истории в соединении с просмотром подобных сильнодействующих кинопроизведений необходима, пожалуй, лишь в качестве профилактического средства.

Для остальных это жизненно необходимо. Иначе снова наступит время, когда общество само себя съест. Не дай Бог.

[i] Аверьянов К.А. Сергий Радонежский. Личность и эпоха. М.: Энциклопедия российских деревень, 2006.

[ii] Абеленцева О.А. Митрополит Иона и установление автокефалии Русской церви. М. – СПб.: "Альянс-Архео", 2009.

[iii] Тарасов А.Е. Религиозные аспекты политики московских князей во второй половине XV – первой трети XVI вв. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2007.

[iv] Шапошник В.В. Церковно-государственные отношения в России в 30-80-е годы XVI века. 2-е изд. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006.

[v] Колобков В.А. Митрополит Филипп и становление московского самодержавия: Опричнина Ивана Грозного / Под общ. ред. С.О. Шмидта. СПб.: Алетейя, 2004.

[vi] Упомянем также иную работу, посвященную житию святителя Филиппа: Лобакова И.А. Житие митрополита Филиппа: Исследование и тексты. СПб: Дмитрий Буланин, 2006. В серии "ЖЗЛ" опубликована биография митрополита Филиппа, принадлежащая перу Д.М. Володихина.

[vii] Седов П.В. Закат Московского царства: Царский двор конца XVII в. 2-е изд. СПб., 2008.

[viii] См. например, дискуссию в журнале "Отечественная история" (ныне – "Российская история"): 2008. №. 1. С. 181 – 192; 2008. № 4. С. 170 – 178.