Доктор филологических наук Дмитрий Яламас, специалист в области палеографии и кодикологии, профессор кафедры византологи и неоэллинистики филологического факультета МГУ рассказал об особенностях хранения архивных документов и рукописей в Греции и в России и о том, как и зачем сегодня читают архивы.
– Дмитрий Афанасьевич, где в Греции хранится большинство памятников церковной письменности – в государственных или церковных хранилищах?
– Памятники письменности делятся на две категории – рукописи и документы. Это два разных жанра. Документы – памятники, которые отражают, например, отношения архиереев с монастырями, правительствами государств, допустим, их переписка. Рукописи – это кодексы, рукописные книги, которые включают памятники словесности древности, средневековья и более позднего времени. Очень многие греческие рукописи сохранились в монастырских библиотеках.
Они сохранились там во многом благодаря тому, что государство их не трогало, и ученые были вынуждены либо ехать работать в монастырях, либо просить у монахов, если это возможно, предоставить микрофильмы или рукописи на цифровом носителе.
Очень много греческих рукописей сохранились на Афоне. На Святой горе библиотеки с ценными рукописями и старопечатными книгами есть в 19 монастырях – т.е. во всех, за исключением монастыря Симонопетра, где все рукописи сгорели во время пожара.
Фактически это рукописи, собранные за целое тысячилетие – с 10 века вплоть до начала 20 века. В богослужебной практике они не участвуют, потому что даже скоропись того времени трудно читать. Так что их хранение на Афоне – чисто музейного профиля.
– В каком состоянии находятся афонские рукописи и достаточно ли хороши условия хранения?
– Состояние приличное, и условия хранения хорошие. Конечно, эти библиотеки – это не современность в том смысле, что они всегда так хранились – и 150 и 200 лет назад. Всегда было ощущение, что старые книги – нечто ценное, что надо хранить бережно и отдельно от того, что используется ежедневно. В русских монастырях было так же.
– А как же новые технологии?
– Они на Афоне тоже есть, вплоть до двигающихся по рельсам стеллажей. Проблема другая – в том, что монахи-библиотекари – не профессиональные библиотечные сотрудники и обязаны в первую очередь следить за своей монашеской жизнью. У афонских библиотекарей другая логика: нет привычной рабочей недели, государственных выходных. Утром они идут на утренние службы, вечером – на вечерние и так далее. Нереально попросить монаха не идти на литургию, чтобы открыть тебе библиотеку.. Поэтому исследователь вынужден исходить из распорядка монастырской жизни.
Во многих обителях библиотекой занимается один человек, и это тоже проблема. Если он заболеет или выйдет в мир по каким-то монастырским делам, все будет закрыто. Это проблема, с которой надо смириться.
– Но есть же какие-то выходы? Как быть исследователям – женщинам?
– Многие рукописи афонских библиотек сфотографированы, так что можно пользоваться микрофильмами. Например, в Салониках во Влатадском монастыре в микрофильмах есть очень много афонских рукописей. Да и в других библиотеках их можно изучать, что называется, в светских условиях.
Конечно, ученому нужна живая рукопись. Микрофильм может дать только текст, но никакой археологической информации. А ведь надо изучать пергамен и бумагу, измерять, листать и так далее...
– Где еще, кроме Афона, хранятся памятники церковной письменности?
– В других греческих монастырях. Большая коллекция хранится в монастырской библиотеке на Патмосе. Там очень дружелюбные монахи. Мне как-то понадобилась одна рукопись – и они ее сфотографировали и отправили очень оперативно и с удовольствием.
И еще одно крупное собрание находится в Метеорах. Там условия несколько похуже, но, тем не менее, рукописи хранятся в отдельных помещениях и, в общем, все устроено как положено. Только Метеоры более далеки от современных технологий, чем Афон и Патмос. И сохранили все в более традиционном виде. В этом отношении Патмос и Афон ничем не уступают государственным хранилищам.
– Кто занимается поддержанием состояния рукописей и финансированием библиотек?
– В принципе, этим занимаются церковные люди, сами монахи. Но если нужна помощь – например, реставрация рукописей или установка новой аппаратуры, – они нанимают специалистов. Государство очень часто дает на все это дотации. Так что тут есть сотрудничество Церкви и государства, но ответственность за сохранность лежит на монастырях.
– Афон славится фотографическим архивом...
– Да, это прекрасный архив! Афонская фототека начитывает более 40 тысяч снимков – со времени начала фотоискусства до 30-х годов 20 века. В Греции нет ни одного подобного фотоархива, где все было бы собрано так хорошо и подробно. Они часто делают выставки.
Фотоархив собирает и фотографические стекла, и старинные аппараты, и пузырьки с химикатами... Получается целый музей фотографии. И они часто делают выставки.
– Этим занимаются сами монахи?
– Да, в основном – монах Иустин из Симонопетры. В Симонопетре нет рукописей, но зато есть фотоархив. Он не пострадал во время пожара. Но просто не с самого начала людям пришло в голову собрать снимки в единую коллекцию. Были фотографии в кельях, разных монастырях, где-то в скиту... А теперь они постарались это объединить. Оригиналы, которые остались в других монастырях, перефотографировали.
Там есть фото трех типов – виды монастырей, фото разных ценностей (икон, рукописей, мощей) и самые любопытные – фотографии из афонской жизни. Это какие-то потрясающие лица 50 – годов 19 века, например... Это трудно описать словами, надо просто видеть.
– Сейчас архив продолжают пополнять?
– Да. Причем сейчас они решили расширить коллекцию: собирают старинные карты и гравюры, которые были сделаны на Афоне или касаются Афона, напечатанные на Афоне книги. У них даже есть коллекция засущенных растений Афона! Так что под "шапкой" фототеки монахи пытаются собрать все, что касается культуры Афона, кроме икон и рукописей.
– В Греции есть церковные ценности, которые хранятся в государственных музеях?
– Кончено. Очень много памятников письменности есть, например, в Национальной библиотеке.
– Возникал ли вопрос об их возвращении Церкви?
– Нет, не возникал, потому что они оказались там по более естественным причинам, чем, скажем в России после революции 1917 года. Например, в церквушке были ценные иконы или рукописи. А церквушка стоит пустая, на вершине горы... Естественно, ценности собрали в музей и заменили современными предметами. Или это вещи из семейных коллекций, которые в музей передали добровольно.
– Неужели не возникало никаких спорных моментов даже в период Второй мировой войны или в то время, когда Греция находилась под властью мусульман-турок?
– Два раза возникли проблемы с отбиранием рукописей с Афона. Менее серьезный из них – когда во время Второй мировой немцы захватили Афон, установили там свою комендатуру и туда пристроились классические филологи, которые очень хорошо разбирались в рукописях и не отказали себе в удовольствии кое-что приобрести.
Но в более больших масштабах проблемы возникали раньше – при русских путешественниках, которые не уходили с Афона без покупки или иного приобретения. Существовала целая традиция русских путешественников – не паломников! – которые имели колоссальные коллекции афонских рукописей. Сейчас эти памятники письменности хранятся в государственных российских библиотеках.
Вся эта история началась при Алексее Михайловиче и патриархе Никоне, которые отправили на Афон Арсения Суханова, чтобы устроить в Москве библиотеку.
Самым большим приобретателем рукописей был епископ Порфирий (Успенский), который дошел от того, что устроил себе коллекцию интересных почерков и датированных рукописей. Он открывал рукопись, видел интересный почерк – вырезал страничку и делал альбом. И довольно много рукописей и фрагментов тоже взял...
– А турки не уничтожали церковные документы, рукописи?
– Турок все это не интересовало, потому что они в принципе были равнодушны к христианской культуре.
– Не возникало ли конфликтов с разделом церковного имущества, когда в 1833 году произошло отделение Элладской Церкви от Константинопольского Патриархата?
– Не думаю. Отдельные случаи могли быть, но в основном все осталось при тех же епархиях, при которых находилось до разделения. Перешли епархии – перешло имущество.
– В Греции много славянских рукописей?
– Если мы говорим не про Афон, то нет. Бывают только отдельные случаи.
– А где хранится большинство греческих рукописей и документов в России?
– Самая большая коллекция – в Санкт-Петербурге в Публичной (Российской национальной) библиотеке, их там около тысячи. Дальше – Государственный Исторический музей (больше 500) и Российская Государственная библиотека, т.е. "Ленинка" (чуть меньше 400). Еще есть в библиотеке Академии наук в Санкт-Петербурге. Семь рукописей есть в Научной библиотеке МГУ, две – в Кремле. Как-то мне пригодилась одна греческая рукопись в Иркутске.
Каждая греческая рукопись в России имеет свою историю. Многие рукописи болтливые – умеют рассказывать свою историю: есть библиографические записи, пометы...
Они как отдельные люди: у каждой – своя жизнь. А вообще все делятся на две категории – те, которые были привезены сюда и те, которые были здесь созданы.
Я занимаюсь историей братьев Лихудов – основателей первого в России высшего учебного заведения – Славяно-греко-латинской академии. Когда они приехали сюда в 1685 году, привезли с собой некоторые рукописи и столкнулись с необходимостью преподавать греческую грамматику, а для этого были нужны учебники. Ученики стали переписывать учебники Лихудов – вот и получилось, что рукописи – греческие, но созданы были в России.
Большинства этих рукописей находится в "Ленинке", в фонде 173 МДА. Многие – в Санкт-Петербурге. Но в Петербурге большинство лихудовских рукописей – периода, когда они преподавали в Новгороде. В принципе, это собрание Новгородской духовной семинарии, но сейчас оно хранится в петербургской Публичной библиотеке.
А еще здесь, в России, хранится колоссальное количество важнейших греческих документов, которых нет в Греции, – переписка русских государственных деятелей с представителями греческого духовенства – патриархами, настоятелями монастырей и так далее.
– Почему таких документов нет в Греции?
– По логике, конечно, должны были сохраниться, допустим, ответы на письма. Но дело в том, что в России было православное государство и велись архивы, а греки жили под турецким господством, и переписка с русским царем или патриархом была делом опасным. Поэтому греки были вынуждены прятать или уничтожать эти документы. Кое-что сохранилось, но очень многое утрачено.
Однажды, изучая переписку иерусалимского патриарха Досифея с Петром Первым, я нашел письмо, в котором Досифей жалуется Головину и говорит, что страсть русских к собиранию архивов когда-нибудь греков погубит. Придет кто-нибудь, даст взятку, раскроет все эти архивы – и греческих иерархов за переписку с московским правительством просто-напросто повесят. А они тут, в Москве, архивы собирают!
– Что это была за переписка греческих иерархов с русскими царями?
– Огромная часть писем в начале второй половины 17 века касается дела патриарха Никона. Тогда восточные патриархи приняли в нем деятельное участие и помогли Алексею Михайловичу разрешить эту тяжелейшую не только церковную, но и государственную проблему. И их письма хранились как важнейшие государственные документы. А патриархи безумно боялись султана.
Поэтому, когда был назначен суд над Никоном, в Россию приехали только два из них – Александрийский и Антиохийский, и то якобы просить милостыню у московского царя. И турки действительно не узнали, для чего они приезжали на Русь. Хотя, думаю, что подозревали.
– А каких вопросов касалась переписка патриарха Досифея с Петром Первым?
– Когда греки находились под турецким господством и не имели государственных лидеров, их роль выполняли архиереи. Они как бы олицетворяли греческую нацию, и самым сильной личностью из них во второй половине 17 века был иерусалимский патриарх Досифей.
В его время латиняне по согласованию с турецкими властями отобрали у православных святые места В Иерусалиме. И Досифей, будучи деятельным человеком не мог этого просто так оставить. У него родилась идея вернуть грекам эти святые места с помощью Петра Первого.
В Иерусалиме он ничего не мог сделать, поэтому переехал в Константинополь – центр османского государства – и начал действовать. Сидя в Константинополе и иногда в Яссах (в сегодняшней Румынии), он вел активную переписку с Петром и был чем-то вроде постоянного местного "представителя" Петра. И Петр абсолютно принимал эту его роль.
Когда приезжали российские послы, они тут же шли к Досифею, и он советовал, с кем надо говорить и как.
Мало того. У Досифея были свои люди при султане – драгоманы (дипломаты-переводчики), и чтобы еще больше помочь Петру, через них он на время за определенные суммы одалживал документы, переписывал, шифровал и тайно отправлял Петру. Причем шифры менялись, и я был вынужден каждый раз их "взламывать".
Петр был в курсе переписки султана со всеми и даже иногда получал письма к себе из рук Досифея раньше, чем их привозил официальный представитель султана! Причем письма эти были с личными комментариями Досифея, так что Петр был абсолютно подготовлен к визитам турецких посланников и знал, чего стоит остерегаться. В какой-то момент, например, Досифей заподозрил, что султан хотел строить козни против казаков, потому что боялся их, и предупреждал Петра, чтобы он не поддавался на провокацию.
Сейчас эти документы хранятся в Москве, в Архиве древних актов.
Я впервые открыл их в конце 80-х, и в одном письме прочитал, как Досифей жалуется Петру, что письма с русскими гонцами идут из Константинополя в Москву целых три недели. А я тогда, через 300 лет после Досифея, посылал из Москвы письма родителям, и они шли и четыре, и пять недель. А для Досифея три было слишком долго!
– Чем закончилась эта история?
– Досифей умер. А его преемник – племянник Хрисанф – был человеком ученым, но не таким жёстким политиком. Сначала он продолжал переписку с Петром, но постепенно она сошла на нет.
– Разве большевики не уничтожали церковные рукописи?
– Возможно, кое-что уничтожено, но, в принципе нет. Катастрофа была с иконами, но не с памятниками письменности. У большевиков было ощущение, что рукописи и документы – это какая-то государственная ценность. Поэтому их конфисковали, распределили по библиотекам, переформировали коллекции и оставили.
Гораздо больше рукописей пострадало во время пожара 1812 года.
– Правда, что не все наши архивы разобраны и каталогизированы?
– Они разобраны по коллекциям и делам, но не каталогизированы. Это очень большая работа, которая требует немалое количество квалифицированных специалистов. Первая попытка была предпринята при Екатерине Второй, когда она приказала Миллеру и Николаю Николаевичу Бантыш-Каменскому, разобрать этот архив. Они распределили документы по странам – "Отношения России с Францией", "Отношения России с Грецией" – и так все, фактически, и осталось.
– Сейчас кто-нибудь этим занимается?
– Что касается отношений России с Грецией, в Российском государственном архиве древних актов это фонд 52, им занимается мой научный руководитель Борис Львович Фонкич. Уже в довольно продвинутом состоянии у него находится первый том каталога.
Но не всем странам "повезло" в этом плане так, как Греции. И многие находятся в худшем состоянии, так как нет специалистов.
– Вы преподаете греческую палеографию. Много ли студентов – византологов выбирают направление работы, связанное с архивами?
– Немногие, но многие и не нужны. Во всем мире мало людей занимаются этим делом. Если бы наша кафедра каждый год выпускала десятки таких специалистов, был бы перебор. У русистов тоже самое. Не каждый историк языка будет палеографом. Это узкая специализация, требующая конкретное количество людей, которые любят архивную пыль.
– Вы работали в архивах Греции и России. В чем специфика архивов разных стран?
– В России мне приятнее работать, хотя случаются отдельные печальные истории. Здесь вокруг всего этого существует какая-то романтика. В архивах, музеях, библиотеках работают люди, которые посвятили этому делу жизнь. Хранители очень доброжелательны. Они всегда хотят помочь, иногда начинают болеть о твоей работе, спрашивают: "Как продвигается? Что ты там нашел?".
– Недавно в России начались дискуссии по вопросу о возвращении церковного имущества, которое находится в музеях, Церкви...
– Я очень много слышал разговоров вокруг этого, и у меня сложилось впечатление, что на самом деле спора нет. Ситуация не такая острая, какой ее хотят представить журналисты. Все прекрасно понимают, глубоко уважают друг друга. Я все-таки оптимист, и думаю, что проблема решится, потому что не прозвучали претензии ни с одной, ни с другой стороны. Конфронтационные моменты бывали со стороны третьих лиц – не музейщиков и не церковников. И вопрос не в том, кто победит, а в том, чтобы хорошо, дружно, грамотно между собой договориться, чтобы не осталось неразрешенных проблем.
Такой юридический, культурный и исторический вопрос на таком уровне ставится впервые, и его решение может стать эталоном и для других стран.
В Вашей стране люди умеют разумно и уважительно разговаривать. У Вас есть горький исторический опыт понимания того, к чему может привести конфронтация, поэтому люди научились уважать друг друга. Люди, у которых возникают разногласия, умеют слушать друг друга и, если надо, делать шаг навстречу. У церковников и музейщиков достаточно высокая культура для того, чтобы такие глобальные вопросы, как этот, были решены оптимально.
Источник: Татьянин день
