Живое обсуждение судебного процесса над выставкой "Запретное искусство" выявило факт общественного сознания. Расходясь во всем остальном, практически все сходились на том, что сама-то выставка – редкостная халтура. Чаще употреблялось даже и другое слово.
Разногласия – и чрезвычайно живые – касались иных вопросов. Есть ли Бог, а если даже и есть (Его бытие многие горячо оспаривали), то сколь угодна ему РПЦ и есть ли вообще данные нам в ощущениях христианские деноминации, которые Богу угодны. Кроме споров собственно религиозных были и политико-правовые.
Уместно была выбрана обвинением ст. 282 УК РФ или же совсем неуместно и не следует ли при взгляде на ее юридическое качество и возможные издержки от применения упразднить ее вовсе. С соответственной отменой всех приговоров, по ней вынесенных. Кроме конкретной 282-й обсуждался и вопрос, может ли хотя бы и тяжкое, но ненасильственное оскорбление вообще быть предметом уголовного разбирательства и публичного обвинения или же тут довольно и гражданского иска, т. е. в слова и жесты, какого бы качества они ни были, государство не вправе вмешиваться в принципе. Одни видят в таком отрицании необходимое утверждение свободы и личностной автономии, другие видят перенос конфликтов во внегосударственную сферу, причем в такую, которая не будучи регулируема государством, в настоящее время не регулируется также и обычаем. Иное дело, когда оскорбление влечет за собой вызов на поединок в соответствии с дуэльным кодексом – при устойчивости такого обычая суды мало занимаются делами об оскорблениях, иное дело, когда все отдается на волю самодеятельности.
Возможен и спор о том, до какой степени следует вообще оскорбляться и требовать любого рода сатисфакции. Возможен такой взгляд, при котором никто не заставлял А. С. Пушкина изучать присвоенный ему диплом ордена рогоносцев и драться на дуэли вместо того, чтобы спокойно отнестись к нему как к художественной акции и дожить до глубокой старости в звании человека, далеко опередившего свое время в отвержении косных предрассудков насчет чести и всего прочего.
Наконец, весьма сильными являются и споры о том, должен ли художник, т. е. всякий человек, объявивший себя таковым, получать безусловный иммунитет в случае совершения им действий, которые на нехудожника навлекли сильные порицания или даже уголовные преследования. В отстаивании этого иммунитета многие деятели современного искусства весьма последовательны, утверждая в итоге, что даже выражение словесных претензий к такого рода действиям есть признак крайнего невежества и опасной склонности к средневековью и фашизму (их деятели не особо и разделяют). "Ужаснулся Поток, от красавиц бежит, // А они восклицают ехидно: // Ах, какой он пошляк! Ах, как он неразвит! // Современности вовсе не видно!"
Впрочем, иммунитеты должны распределять по принципу "Это нога – у кого надо нога". В то время как один из фигурантов процесса Ю. С. Самодуров expressis verbis отстаивал право художника на кощунство, его коллега А. В. Ерофеев полагает, что есть кощунство и кощунство – "Полотно Дейнеки "Сбитый ас" – человеконенавистническое произведение. Там сбитый лётчик падает на металлические надолбы, и его голова сейчас разлетится, как арбуз. Я бы запретил – очень прямолинейно сделано, автор смакует момент смерти, гибели другого. Это произведение заслуживает запрета. Работы Глазунова, академистов, воспевающих войну, или воинственные работы Алексея Беляева-Гинтовта – да, стоило бы запретить". То есть Христос в Гефсиманском саду, представленный Микки-Маусом, – это то, что необходимо и полезно всякому культурному человеку, тогда как гибель немецкого аса (писано в 1942 г.), да и вся батальная живопись вообще – это в лучшем случае в запасники.
Когда же речь идет о своих, то слова "провокация" и "арт-акция" являются безусловной индульгенцией, причем не только дают отпущение грехов, но и предписывают преклонение всякому, кто претендует на то, чтобы войти в царство современности
С последним, т. е. с вхождением в царство, получилось, правда, не очень важно. Подавляющее большинство людей, осуждающих процесс как таковой и отстаивающих принцип безусловного невмешательства государства в художественный процесс, при этом, однако, присовокупляли, что сами-то экспонированные произведения суть редкостное г..., притом унылое. Речи в том роде, что графическим-де редактором я владею не хуже запретных художников, составить такой коллаж может всякий, а если всякий этого не делает, то не потому, что технически к этому не способен, а потому что ему уже не двенадцать лет, чтобы к портретам в школьном учебнике пририсовывать рога.
Утверждение принципа безусловной свободы – причем любой ценой и вне зависимости от издержек – на примере изделий такого рода и такой ценности ближе к принципу fiat libertas, pereat mundus. Внутреннего противоречия тут нет. Если ценность безусловная, вопроса об издержках не существует. Иное дело, что в силу людского несовершенства объявление маловысокохудожественного пакостничества тем истинным оселком, на котором проверяется приверженность высочайшим ценностям свободы, – прием, редко приносивший желаемые результаты.
"И чудакам, как он, ведь жить на свете нужно" – да, в ряде случаев это работает. Но у творцов изделий претензии на иммунитет совершенно сверхчеловеческие, а принцип "и сверхчеловекам, как он, ведь жить на свете нужно" – это уже какая-то ни с чем не сообразная риторика.
Источник: Взгляд
