"Был в темнице". Русский священник в испанской тюрьме

Среди заключенных европейских тюрем немало граждан России и стран бывшего СССР. Настоятель Христорождественского прихода Русской Православной Церкви в Мадриде священник Андрей Кордочкин окормляет русских, оказавшихся в тюрьме в Испании.

"Петра от уз и темницы изведый и невредна Церкви Твоей представивый, Христе, и рабов Твоих в заточении сущих, яко Милосерд помилуй и от уз свободи, молимся Тебе, Всемилостивый Спасе, услыши и помилуй...". Мадрид-1, Мадрид-5, Саламанка, Астурия, Сарагоса, Альмерия, Кадис, Гран Канариа. Читая имена, вспоминаешь лица, судьбы. В этом прошении, которое мы читаем на каждой Литургии, вместе с другими прошениями о православных заключенных на испанской земле, ничего не говорится об исправлении преступников. В православной традиции, все прошения, которые произносятся о заключенных на Литургии или на молебнах – лишь об освобождении. В этом настойчивом требовании у Бога свободы для тех, кто оказался ее лишен, и заключается ответ христианства на "проблему тюрьмы". Свобода, и только. "Позвольте", недоуменно спросит добропорядочный гражданин. "Неужели Церковь не хочет, чтобы преступники исправились, стали нормальными людьми, такими, как мы?"

"Такими, как мы"? Не хочет.

Любой христианин, знакомый с историей Церкви, идентифицирует себя с тем, кто сидит, а не с тем, кто сажает. Новомученики XX века. Митрополит Ростовский Арсений Мацеевич. Митрополиты Московские Филипп и Гермоген. Максим Грек. Еще примеры? Мученики в Римской империи. Иоанн Предтеча. Сам Христос.

Некоторое время назад я познакомился с замечательным католическим священником, основным послушанием которого является окормление заключенных. Он сказал несколько важных вещей, которые, вместе с моими размышлениями, оформились в ясное понимание того, кто такие мы, и что такое тюрьма.

"Однажды я слышал", рассказывал он, "как один священник сказал: "Ну, заключенные, конечно, – это не самые лучшие наши прихожане...". Я спросил его: "Мы, священники, должны смотреть на заключенных глазами Евангелия, или глазами общества?". И тот промолчал. Не нашлось, что ответить".

Действительно, с точки зрения общества, в тюрьме сидят осужденные, подозреваемые, подследственные. С точки зрения Евангелия, в тюрьме сидит Христос. "Был в темнице, и вы посетили меня". И потому прав мой новый друг, который ни разу за 30 лет тюремного не спросил у заключенного, за что он сидит. Потому что это не имеет значения.

Так что же приводит человека в тюрьму? Грехи? В обществе нет такого понятия. Государство знает нарушение Уголовного Кодекса. Церковь знает грех. Но это не одно и тоже.

В современном обществе аборт или супружеская измена ненаказуемы, а кража буханки хлеба – преступление. И потому общество, которое считает, что те, кто сидят, хуже тех, кто на свободе – больно лицемерием и ханжеством. Ведь если сажать в тюрьму за грех, кто из нас останется на воле? "Якоже руб поверженный, всякая правда наша пред тобою"[1]. Прав был о. Александр Шмеман, когда писал:

"Современный человек ... конечно, совершает время от времени "дурные поступки", но это ведь "естественно", житейское дело, и никак не нарушает его самодовольства... Общество, в котором мы живем, пресса, радио и т.д. – с утра до вечера внушает нам, как мы умны, хороши, порядочны, что мы живем в наилучшем из всех возможных обществ и "христиане", увы, приняли все это всерьез, за чистую монету..."[2]

Так что так называемые "нормальные люди" – это те, до кого дольше всех доходит смысл евангельских слов: "Покайтесь". Зачем? Они ведь никого не ограбили, не убили. А в тюрьме, независимо от того, как туда попал человек, достучаться до его сердца проще.

В испанских тюрьмах почти все обитательницы женских модулей получили сроки за наркотики. Однако, по признанию местных зеков, в любой испанской тюрьме (а в русской?) можно купить любой наркотик. Однажды мне довелось совершать отпевание человека, который скончался от передозировки в одиночной камере! Весьма наивно думать, что мировой наркобизнес держится на девочках, которые прячут пакеты с кокаином в чемоданах, прилетая рейсами из Латинской Америки.

Да и вообще, кто сказал, что заключенные в тюрьме – преступники? Во-первых, многие заключенные – под следствием; их вина еще не доказана, и, быть может, не будет доказана никогда. А что, если человек задержан по запросу Интерпола государством, где заведено липовое уголовное дело, чтобы свести счеты в политике или в бизнесе? Во-вторых, бывают ошибки. Двое моих украинских подопечных оказались в тюрьме за попытку похищения ребенка, случайно встретив в парке малыша, отбежавшего от бабушки. Через год – суд. "Извините, ошибка вышла". Четверо калининградских моряков просидели четыре года (!) в ожидании суда. Суд выпустил их за отстутствием улик; выйдя из тюрьмы, они сразу же оказались в другой тюрьме. Еще бы – четыре года в Испании без документов – разве не нарушение закона? Это примеры из европейской жизни, о российской реальности за колючей проволокой боюсь и думать. Кроме того, в любой стране бывают и судебные ошибки. Тот же священник рассказывал мне о женщине, получившей двадцатилетний срок за убийство мужа. Католический епископ выделил деньги на частного адвоката, и как только дело – через несколько лет! – дошло до верховного суда, женщина была признана полностью невиновной и в тот же день оказалась на свободе.

Тюрьмы называются исправительными заведениями, но это обман; никто не становится лучше и добрее, будучи лишенным родителей, мужей, жен, детей. Что же говорить о российском обществе, где пенитенциарная система осталась, по сути, карательной, не претерпев коренных изменений со сталинской эпохи? Общество изолирует заключенных, расписываясь в неспособности сделать их лучше в своей среде, в то же время сохраняя иллюзию собственного благополучия.

Так что тюрьма – это не диагноз тех, кто в ней сидит. Это диагноз общества. Не случайно преподобный Силуан Афонский писал:

"О, Господи, сподоби нас дара Духа Святого, да разумеем славу Твою и будем жить на земле в мире и любви, да не будет ни злобы, ни войн, ни врагов, но одна любовь да царствует, и не нужны будут ни армии, ни тюрьмы, и легко будет жить всем на земле..."

Эти слова об армии и о тюрьме писал не хиппи и не утопист. Но нам сложно их принять; мы привыкли: армия – нужна, тюрьмы – нужны. Мы в плену очередной идеологии, по телевизору показывают нового врага и истина снова ускользает от нас. "Война является физическим проявлением скрытого духовного недуга человечества – братоубийственной ненависти. Земные войны суть отражение брани небесной, будучи порождены гордыней и противлением воле Божией. Поврежденный грехом человек оказался вовлечен в стихию этой брани. Война есть зло"[3]. Эти слова уже не слышны, и даже образы святых трансформируются. Вспомним святого Александра Невского: "Не воином, но князем-иноком в монашеской мантии, преподобным Алексием запомнил его православный народ. И только при Петре I начинают изображать святого князя на иконах в воинском одеянии, сделав из преподобного что-то вроде российского Марса, православного бога войны, поклонение которому связано с культом оружия"[4].

Вот и тюрьма стала для нас чем-то привычным и приемлемым. Однако Бог не лишает человека свободы. Лагерь, стены, колючая проволока – это не его почерк, в какой бы стране мы не были.

"Так что же", спросит все тот же незадачливый читатель, "нужно всех преступников амнистировать, помиловать, и выпустить на свободу?" Друг мой, ты снова меня не понял. Беда в том, что государство может и помиловать, и объявить амнистию. Но простить оно не может. Это не в его силах, оно не умеет. Не умеет потому, что не умешь ты. "Милосердие – поповское слово", говорит Жеглов. Ведь мы же хотим жить в справедливом обществе?

Но все же, о чем мы просим Бога, применительно к себе – о милости или о справедливости? И что меняет расположение нашего сердца к добру – наказание или радость прощения?

"За что ненавидишь, человек, грешника? Не за то ли, что он, подобно тебе, неправеден? Где твоя правда, когда не имеешь любви? Почему не плакал ты о нем? Но ты гонишь его. По неведению иные возбуждаются к гневу, представляя себя судьями над делами грешных ... Милосердие и правосудие в одной душе – то же, что человек, который в одном доме поклоняется Богу и идолам. Милосердие противоположно правосудию. Правосудие есть уравнивание точной меры: потому что каждому дает, чего он достоин, и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону или лицеприятия. А милосердие есть печаль, возбуждаемая милостию, и ко всем сострадательно преклоняется; кто достоин худого с ним обращения, тому не воздает злом, и кто достоин доброго воздаяния, того преисполняет с избытком. И если правосудие на стороне правды, то милосердие уже на стороне греха..."[5].

[1] Молитва из чина соборования.

[2] Об исповеди.

[3] Социальная доктрина РПЦ. Война и мир. VIII.1.

[4] Война глазами христианина. Опыт православного осмысления войны. 28 августа, 1996 г., газета "Русская мысль", N4138.

[5] Прп. Исаак Сирин. Слова подвижнические. 89, 90.