"Слава Богу, я в Бога не верю..."

"Слава Богу, я в Бога не верю..." Такие слова сказали мне осужденные хозяйственной обслуги, которые помогали строить часовню в следственном изоляторе. Здесь уже был когда-то храм, но этаж, где он находился, уже снесли, и потому мы уговорили начальника дать добро построить часовенку прямо во дворе. Это был седьмой начальник, к которому мы обратились. Первые шесть нам отказали.

В обслугу можно попасть только за особые заслуги перед начальником следственного изолятора. Чаще всего либо потому, что ты специалист в какой-то области, либо по блату. Мои были специалистами. Уже потом, после строительства часовни в честь иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радосте", они оба приняли крещение и досрочно ушли домой. Крестивший их протоиерей Андрей Верещагин, часто посещающий следственный изолятор, отметил, что, уходя, осужденные посетили часовенку, поблагодарили его – за участие в их жизнях – и Бога – за их новую жизнь, сказав: "Спаси, Господи". Больше я их не видел, да и в камеры через срок, который чаще всего уже известен, они не вернулись.

Отбыв срок, многие осужденные, по известной уже всем статистике, опять спешат на нары – словно дети, которые торопятся в детский лагерь спустя год, потому что там оставили своих друзей и желают новой с ними встречи. Эти так же. Правда, оставляя в "лагерях" от нескольких месяцев до десятков лет.

Почему осужденные чаще всего вновь попадают в ту же систему, из которой они вышли, отбыв наказание? Казалось бы, ну что хорошего может быть в собранной в одном месте массе мужиков? Зачем обделять себя, отказываясь от общения с родными и близкими, от встречи со своими детьми, от нормальной работы? Почему такой большой процент осужденных возвращается на тюремную баланду и под охрану надзирателей, проходя снова и снова то, что уже проходили? Чаще всего причины этого во многом психологические: осужденные сменяют свою прошлую, во многом суетную, жизнь, где есть место борьбе, на спокойное сидение на нарах, игру в нарды и карты, накалывание наколок для окончательной самоидентификации как людей особой системы, откуда они не спешат выходить. Некоторые застревают там до гроба. Удобное удобство.

Первый психологический слом человека происходит уже тогда, когда он оказывается в следственном изоляторе, где жизненные условия для него непривычны и новы. Плохой сон, лязг замков, крики охраны, передача информации в другие камеры по особым технологиям... Даже прием пищи и помывка в бане здесь другие. Но человек – существо, быстро привыкающее к новым обстояниям, умеющий принять их и начинающий жить по новым законам, встраиваясь в систему, даже становясь ее патриотом. Я видел на стенах камер СИЗО разные надписи, в которых люди желают себе счастья и тут. То же и в наколках, которые колют. Иллюзия счастья – без покаяния. А ведь без искреннего покаяния невозможен возврат человека в общество. Но для этого необходим труд самого человека, его воля, умение и желание принять ситуацию и, покаявшись в грехе, вернуться домой с чистой совестью и душой.

Загрузить увеличенное изображение. 640 x 427 px. Размер файла 54717 b.

Неоднократно видел, как подследственный через какое-то время укреплялся, хотя совсем недавно он был изнеможенным от недосыпания и других мытарств человеком. И вдруг – преображается. Это происходило еще и потому, что человек находил оправдание своей ситуации, находил поддержку сокамерников и, если возможно, с воли – от родных и близких. Но часто именно близкие отворачиваются, потому что считают, что человек заслужил наказание и их молчание будет дополнительным ему уроком. И это тоже "укрепляет" человека: он начинает осознанно превращаться в волка-одиночку. Уже потом, научившись жить в информационной изоляции, человек привыкает к личному одиночеству, которое ему даже нравится. Ему кажется, что, благодаря этому, он стал более сильным, мужественным и стойким. Этот самообман, транслируемый человеком все то время, пока он пребывает в исправительной колонии, корежит его психику, превращая его из человека общества – в одиночку, в самоличника, то есть с некоей личиной, от которой есть ключ, но часто уже окончательно выброшенный неверием в себя и других. И часто найти этот ключ сложно как самому сидельцу, так и тем, кто хочет ему помочь, – ключ в руках, в сердце и в душе осужденного, который ему необходимо помочь достать, Бога ради.

Жестокая действительность меняет человека, система оказывает огромное влияние на него. Системе же нет дела до осужденного, в основе работы – контроль за жизнью, получение своевременных сигналов-стуков на события, которые могут произойти: разборки, избиения, побеги, суицид. Как в детском доме. Система отлично умеет контролировать, а вот ковать нового человека ей пока сложно. Когда часто общаешься с начальниками исправительных учреждений, за спинами которых, как правило, висит "икона Дзержинского", понимаешь, что и они тоже находятся в кризисе. Их задача – таким образом выстроить работу, чтобы иметь контроль над всем и вся. Потому что в системе их работы контроль – самое главное. Все другие воспитательные и иные формы работы не являются главными, так же, как и отношение к людям. Тюремные психологи рассказывают, что им крайне сложно разобраться с осужденными, потому что неясно, когда они говорят правду, а когда лукавят. Осужденные тоже много чего знают об этой жизни, они тоже психологи.

И все-таки самым лучшим способом изменения сознания осужденных считаю уверовние в Бога. Ведь тогда возможно, и отбывая наказание, начать новую жизнь. Для этого осужденным крайне необходимо общение со священниками, ведь душа в маете. Пожалуй, священник – это единственный человек, который действительно может оказать влияние на осужденного, на изменение его сознания, на его мировоззрение. Часто именно попав в тюремные узы, люди приходят к Богу. Неоднократно приходя в камеры вместе с батюшками, видел: осужденные ждут именно его. Был свидетелем, как люди не только просили окрестить их или исповедовать, но и рыдали, как дети, не сдерживаясь, от накопившихся на душе проблем, мытарств. Страдающая душа желает измениться. И самое большое количество заявлений от осужденных – с просьбами встретиться со священником. Сначала сотрудники исправительных учреждений не осознают всю важность этого контакта, но уже потом, видя, какие происходят изменения в среде осужденных, даже настаивают, чтобы иметь возможность приема священников в их учреждении. И эта работа становится системной. И все ждут встречи. В камерах часто силами самих осужденных делаются иконостасы – небольшие, из бумажных икон, но люди делают это осознано. Значит, это им надо. И часто просят принести им и крестики, ведь многие попадают в СИЗО с серебряными, а их сразу снимают и выдают потом, после либо оправдательного приговора, либо отбытого срока. Драгоценные металлы могут стать разменной монетой, а система этого не допускает. Вот и одевают люди простые медные крестики. Смиряются.

Длительное время работая с пенитенциарной системой, видел, как трудно ей дается попытка изменения сознания осужденных, даже за счет нескончаемых концертов и футболов. А когда начинаешь заводить разговор о том, что было бы хорошо построить на территории храм, это чаще вызывает скепсис: зачем? Ведь они играют в нарды и футбол. И уже потом, когда храм или часовня возводится, надобность психологов как таковых отпадает, потому что своей волей осужденный выбирает храм, общение со священником. И меняется не только осужденный, но и персонал. Он незаметно для себя, проходя мимо часовенки, замедляет свой шаг, в нем приостанавливается его борение с теми, кто следит за ним из-за зарешеченных окон. Взгляд на крест останавливает жесткость. И придает человеку новый смысл жизни. Но это возможно лишь тогда, когда в Боге будут жить и те, кто охраняет, и те, кого охраняют.

PS. Спустя полгода, как часовня была возведена во дворике следственного изолятора, мне позвонил его начальник и сказал, что во вверенном ему учреждении в камерах сократилось количество преступлений на 60%. И теперь, когда я ему звоню, он говорит: "Спасибо, брат; верю, что во Христе". А один осужденный, которого видел среди тюремных прихожан, со временем стал священником.