Обновленческое движение в Православной Церкви 1920-х годов не было однородным явлением. "Живая Церковь" Владимира Красницкого, "Союз церковного возрождения" епископа Антонина (Грановского), "Союз общин Древлеапостольской Церкви" (СОДАЦ) Александра Введенского и Александра Боярского, множество более мелких групп и союзов – все они действовали сами по себе. Основную массу движения, вопреки расхожему мнению, составляли обыкновенные русские священники, оказавшиеся в этом стане более или менее случайно, главным образом потому, что принадлежность к нему служила хоть какой-то гарантией от ареста. Среди этой массы нередки были, конечно, прохвосты, карьеристы и агенты ГПУ. Но цвет движения составляли идейные модернисты, идеалисты-интеллигенты, ютящиеся в захудалых приходах, живущие впроголодь, не признанные ни властью, ни народом и окончившие жизнь, как правило, в сталинских лагерях. Соль движения составляли идеологи и вожди, ярко являющие все добродетели и пороки обновленчества.
Лидеры новой Церкви
Начнем с лучших. Александр Боярский – сын священника, пламенный проповедник в рабочей среде. С юности и до самой смерти – убежденный христианский социалист и реформатор. Его программа христианской демократии (работа "Церковь и демократия", 1918 год) и сегодня звучит удивительно современно. Вот вкратце ее тезисы. Церковь – не политическая партия. Признание свободы совести. Отрицание единоличной власти и сословий, смертной казни и агрессивной войны. Труд – основа жизни. Государственный строй как соборный (коллективный) разум. Замена капиталистической собственности на кооперативную и общинную. Несовместимость христианства и богатства (капиталист, желающий руководствоваться христианскими нормами, разорится ровно через два дня, замечает Боярский). Последний пункт – исключительно мирные методы борьбы со злом. Человек последовательный и кристально честный, Боярский стал единственным из ведущих лидеров обновленчества, окончившим жизнь как мученик в 1934 году.
Самая, пожалуй, мощная, цельная и колоритная фигура движения – епископ Антонин (Грановский). До революции – убежденный либерал, принимающий активное участие в работе Религиозно-философского общества, в качестве цензора пропускающий в печать самую крамольную литературу. В 1905 году совершил в Казанском соборе панихиду по жертвам Кровавого воскресенья 9 января; тогда же опубликовал статью о дьявольском происхождении самодержавия. Знаток древних языков, по сохранившимся переводам восстановивший древнееврейский текст Книги пророка Варуха.
Убежденный проповедник христианского социализма и человеческого братства, епископ Антонин после церковного переворота 1922 года и ареста Патриарха Тихона принял приглашение обновленцев и стал во главе Высшего церковного управления (ВЦУ), но скоро откололся от них, сложил с себя сан митрополита и в сане епископа возглавил основанный им "Союз церковного возрождения". Служа в Заиконоспасском монастыре Москвы, задумал глубокую литургическую реформу. Перевел богослужение на русский язык, дополнив его некоторыми моментами из древних (коптской и сирской) традиций, устранил иконостас и стал совершать литургию (как сейчас в католических церквах) посреди храма. Вместо наемных хоров ввел общенародное пение. Упразднил церковный этикет, отменил награды духовенства (камилавки, набедренники, палицы), а также епископские митры и саккосы, оставив лишь омофор, панагию и посох (атрибуты, имеющие сакральный, символический смысл). Восстановил древний апостольский обычай выборов епископа.
В то же время епископ Антонин не навязывал никому новых обрядов, настаивая лишь на праве их существования. Будучи защитником строгого аскетизма, клеймил обновленцев за нападки на монашество и моральное разложение. Протестуя против гонений на Церковь, слал советскому правительству такие обращения, которые невозможно повторить печатно. Жестоко бичевал за трусость и разгульную жизнь "Сашку Введенского" (священника Александра Введенского, одного из лидеров обновленчества). Как огня боялся епископа и Владимир Красницкий. "Я приехал посмотреть нового Лютера, а увидел нового апостола Павла", – сказал об Антонине один немецкий пастор. Умер епископ 14 января 1927 года. "Бывают люди, которые настолько опережают свое время, что так и сходят в могилу, никем не понятые, никем не оцененные, "слишком ранние предтечи слишком медленной весны", – замечает о нем биограф.
Глава Ленинградской епархии Николай Платонов – человек совершенно иного склада. До революции сочинитель шумных патетических речей о "всемирном еврейском кагале" и "спасении русского народа". После февраля 1917 года – те же речи и статьи, но уже о "народной свободе", "путях демократического развития" и "недобром старом царском времени". Произнеся в присутствии Патриарха Тихона пламенную проповедь о нем, "путеводном светоче России", "Патриархе-подвижнике и крестоносце", получил должность настоятеля в Андреевском соборе в Ленинграде. Но после недолгого ареста в 1923 году "Савл обращается в Павла" (или наоборот) – бывшая гроза "живоцерковников" вдруг является ярым борцом за "Живую Церковь" и обличителем тихоновцев. Эту бурную мятущуюся жизнь венчают два перевоплощения: в 1938 году – снятие с себя сана и превращение в антирелигиозного пропагандиста, и в 1942-м, перед смертью, – публичное раскаяние и причащение. Во всех этих метаниях и истерических речах (по очереди черносотенных, обновленческих, антирелигиозных) – не только беспринципность, но и мучительный надрыв, желание убедить не столько других, сколько самого себя, замечают исследователи.
Одно из самых зловещих имен в послереволюционной истории российского православия – протоиерей Владимир Красницкий – фигура, ставшая символом советской Церкви всех ее последующих лет и воплощений. В юности активный деятель Союза русского народа, черносотенец чистейшей воды. В 1922 году – инициатор церковного переворота, организатор ВЦУ и партии "Живая Церковь" (прямых, по мысли Красницкого, аналогов ВЦИК и ВКП (б)). Характерная риторика: "выслать за контрреволюционную деятельность за пределы епархии", "просить гражданские власти принять меры против контрреволюционной агитации". На короткое время он становится настоящим диктатором ВЦУ в центре огромной, широко разветвленной сети, действующей на всей территории СССР. Но неожиданное освобождение из заключения Патриарха Тихона положило конец "Живой Церкви", развалившейся буквально за несколько дней. Сам несостоявшийся диктатор возвращается в Ленинград, где, забытый всеми, служа в маленьком приходе на Серафимовском кладбище, умирает в 1936 году. Воистину, не было человека, сделавшего больше для дискредитации обновленческого движения и в то же время менее соответствовавшего его интеллигентскому духу, чем Красницкий. Но (и в том парадокс истории!) без него обновленческий переворот вообще не мог бы состояться.
Наконец, бессменный вождь движения – священник Александр Введенский. Внук крещеного еврея-кантониста, фанатично религиозный с детства, друг Мережковского и Гиппиус, человек-легенда, "Александр Блок от православия", имя которого знала вся Россия, а фантастически талантливыми речами во время диспутов восхищались даже его заклятые враги-тихоновцы. Человек порыва и необузданных страстей, поэт, музыкант, великий честолюбец, любитель денег и женщин, пламенно верующий и без памяти самовлюбленный. Белый клобук, мантия, окружение духовенства... В кадильном дыму, под белым клобуком – актерски бритое лицо, огромный нос с горбинкой, полные губы... Говорит, размахивая руками. То и дело слышится: "Паскаль", "Бергсон", "на столбцах "Фигаро"... Амплитуда как оратора беспредельна: иногда – лектор, способный положить "на лопатки" десяток ученых, иногда – трибун, обличающий Савонарола, а иногда в его словах вдруг завеет "кротость и тихость Святого Духа". И конечно – магическая власть над аудиторией. "Какой ужас, какая гибель в душе без Христа!" – восклицал Введенский, и слушателей действительно охватывал ужас...
О полноте и характере его религиозного чувства говорит статья (одна из многих, написанных им в первые революционные годы), представляющая собой настоящий гимн литургическому творчеству и "огненному экстазу" священника-демиурга: "Экстаз – вот высшая форма молитвенного воспарения. Когда в душу входит Христос, тогда говорит праведник. "Я погибаю от любви и схожу с ума", – закричал однажды Иоанн Златоуст в церкви... "Отойди от меня, оставь одного, потому что я опьянел от Христа", – сказал Сергий Радонежский своему ученику после причастия... Влить в небесную литургию молитвенный порыв, молитвенную радость, молитвенное творчество, чтоб она была подлинным радостным порывом в вечность... чтобы небо было низведено на землю... чтобы Христос подлинно, живо и действительно объединил всех и вся – вот главное... Все остальное (и церковные реформы в том числе) лишь прилагается".
Да, духовный экстаз, "каждая литургия, как праздник Пасхи" – это, конечно, важно. Но первоочередное – политика. "Если страстная тоска по правде, ощущение безвыходности, бессмысленности обыденной жизни, переплавленные могучим ораторским талантом, создавали изумительные, потрясавшие слушателей проповеди, то идейная спутанность, смещение моральных ценностей, свойственные декадентству, способствовали поразительной беспринципности, свойственной этому сложному человеку", – отзывается о Введенском один из его учеников.
От обновленчества к сергианству
Были и другие имена и движения в орбите обновленчества – весьма любопытные и откровенно фарсовые. Среди первых "Союз религиозно-трудовых общин" священника Евгения Белкова, деятельность священника Петра Блинова в Сибири и обновленческого лидера Урала Василия Челябинского. Среди вторых – "Свободная трудовая Церковь" епископа Владимира (Путяты) (призывающего к слиянию всех религий, незамедлительному уничтожению зла и достижению бессмертия на "научной почве") и особенно курьезный "царицынский раскол" Илиодора Труфанова (в дореволюционное время близкого к Распутину деятеля "Союза русского народа"). В 1920 году бывший иеромонах Илиодор вдруг объявился в Царицыне, и, окруженный толпой почитателей, провозглашая здравицы "красным славным орлам, выклевавшим глаза самодержавию", объявил себя "Патриархом всея Руси", создателем "новой Церкви". Эпизод, ярко являющий правоту тех, кто видит сущность живоцерковничества в "модернизированной победоносцевщине".
"Илиодоровщина", конечно, курьез, но ярко являющий главную "ахиллесову пяту" обновленчества, отвергающего "зло капитализма" и "имперской Церкви" лишь для того, чтобы поклониться большевистской диктатуре. Моральный релятивизм обновленцев и стал тем путем, которым последовала Церковь сквозь дальнейшие испытания ХХ века. На этой дороге было несколько важных вех. Гибель петроградского митрополита Вениамина (Казанского) в 1922 году, перечеркнувшая возможность иного пути для Церкви. А позднее – гибель митрополита Петра (Полянского), законного наследника Патриарха Тихона, "самого непоколебимого и стойкого иерарха из всех, которых имела русская Церковь со времен патриарха Ермогена". Причиной ареста митрополита Петра стало подложное письмо некоего епископа Николая (Соловья), в котором тихоновцы обвинялись в монархическом заговоре. Это письмо было оглашено Введенским на втором обновленческом Соборе 1925 года. Устранение митрополита Петра открыло прямую дорогу к власти Сергию (Страгородскому), который, как известно, тоже поначалу оказался в стане обновленцев, а после освобождения Патриарха Тихона примкнул к патриаршей Церкви. В то же время, помогая чекистам уничтожать Церковь, обновленцы рыли могилу и самим себе. В 1937–1938 годах были арестованы и физически истреблены наиболее видные их лидеры: Петр Блинов, митрополит Ростовский Петр (Сергеев), Василий Челябинский.
Активная деятельность обновленцев (сохранивших после освобождения Патриарха Тихона около 30% православных приходов в стране) продолжалась до самой войны. Жизнь их совсем не была легкой. Те, кто не сотрудничал с НКВД (а таких было большинство), жили впроголодь, подвергаясь постоянным атакам староцерковников (обновленцев постоянно избивали, а порой просто изгоняли из приходов). На этом фоне особенно контрастно выделялась помпезная и роскошная жизнь обновленческих верхов (до 1931 года главным религиозным центром движения был храм Христа Спасителя в Москве). Не зря епископ Антонин, кивая в сторону Введенского и его соратников, предупреждал: "обновление Церкви надо делать чистыми руками", "себя прежде обновить надо"...
Обновленцам не хватило не только нравственной чистоты, но и веры в свои идеалы. Не испугавшись перейти все границы канонов и захватить церковную власть, они спасовали в главном. Исключая епископа Антонина, никто из них так и не решился на реальные реформы. Богослужения в обновленческих храмах ничем не отличались от прежних, и вся их деятельность свелась в итоге лишь к политической борьбе с "тихоновцами". Даже введения нового стиля отстоять не удалось. Но интересно, что фиаско потерпел и Патриарх Тихон, который, вернувшись из заключения, отменил все решения обновленческого Синода, одобрив лишь одно – переход на новый стиль. Тихон согласился с тем, что мера эта давно назревшая и необходимая, и сам совершал богослужения по новому стилю в течение двух месяцев. Но... церковный народ просто-напросто бойкотировал новый стиль, не приходя на праздничные богослужения, и Патриарх вынужден был сдаться. Такую твердость веры кто-то назовет "торжеством православия", но нам она кажется сомнительной победой. С завидным упорством отстояв старину, тот же церковный народ легко смирился с полным подчинением кадровой политики Церкви органам власти, окончательно установившимся уже при патриаршем местоблюстителе митрополите Сергии (Страгородском).
Послесловие
До сих пор мы анализировали главным образом грехи обновленчества, но где же та высшая интуиция, что действительно зажигала сердца и рождала искренний, неподдельный энтузиазм? Завершим наш краткий обзор рассказом о случае, произошедшем в 1921 году в Колпине, в храме, где служил священник Александр Боярский. В день Святителя Николая (19-го декабря) у женщины украли хлебные карточки на всю семью. Боярский только что совершил раннюю обедню. Узнав о краже, он, уже наполовину разоблаченный, вышел из алтаря и крикнул на весь храм: "Стойте! Слушайте!" – и с необыкновенным жаром стал говорить о горе женщины и детей, оставшихся без хлеба, о кощунстве такой кражи в день памяти святителя. В заключение, указав на образ, он с силой произнес: "А теперь пусть тот, кто украл, положит карточки к подножию иконы Николая Чудотворца!" Наступила напряженная тишина. И вдруг... поднялась из толпы чья-то рука с карточками. Толпа расступилась перед ним, как перед архиереем. На солею вышел рабочий парнишка и положил к подножию образа святителя Николая карточки...
Этот реальный отклик на человеческое несчастье, живая связь священника и народа (столь резко контрастирующие с церковным официозом) обнажают то лучшее в движении обновленцев, что и сегодня заставляет нас обращаться к его опыту.
Дух и идеи обновленчества живы, конечно, и сегодня. Тем более интересно, хотя бы бегло, взглянуть на портреты обновленцев, узнавая в них черты нынешних популярных "медийных" священников и представителей церковного "бомонда".
Источник: НГ-Религии
