Христианину невозможно спрятаться

В годы государственного безбожия далеко не все христиане публично исповедовали свою веру.

О жизни тайных христиан ХХ века рассказывает Алексей Беглов, старший научный сотрудник Центра истории религии и Церкви Института всеобщей истории РАН, кандидат исторических наук.

Разрушение храма Христа Спасителя

– Алексей Львович, расскажите, пожалуйста, кто такие тайные христиане ХХ века?

– Христианину невозможно спрятаться в любых условиях. Поэтому говорить о таком явлении, как тайные христиане, мне кажется, неправильно.

Конечно, во времена гонений на Церковь верующие люди вели себя скрытно на работе и в других общественных ситуациях. Однако у них всегда был свой круг общения и храм, в котором они вели себя достаточно открыто. Как правило, у них не было также секретов от семьи, близких, трудно было укрыться от соседей. Так что тайных христиан – если под этим мы понимаем своего рода глубоко законспирированных "разведчиков", эдаких штирлицев – не было ни во времена Римской империи, ни в советские времена.

– Но если в селе церковь была закрыта, то прихожане собирались где-то в глухой избушке и проводили там богослужения. И делали это тайно...

– Как раз на селе об этих "тайных" богослужениях обычно было известно достаточно широко. Особенно в селах, где служили по домам, никто не скрывался.

Да и скрыться было практически не возможно, если мы учтем, что по праздникам у какого-то дома на молитву собирались от нескольких десятков до нескольких сотен человек, а до 1950-х годов кое-где даже сохранялись подворные обходы на Рождество и Пасху – так было, например, в Рязанской области. Во время этих обходов священники ходили по домам со святой водой, служили молебны.

– Как местная власть относилась к подобным явлениям?

– Как правило, власть тоже прекрасно знала, где собираются верующие. И даже иногда поощряла домашние моления, поскольку для нее было гораздо важнее, чтобы в официальной статистике не фигурировала открытая церковь.

А кто где молится, местным властям было все равно. Поэтому в советские времена были очень распространены коллективные моления в домах, у святых источников, в лесных избушках и т.п. Это была нелегальная, запрещенная советским законодательством церковная жизнь. Однако она далеко не всегда была тайной, то есть скрывающейся от посторонних глаз.

– Как в миру проходили домашние службы? Как и кем они были организованы? Как люди о них узнавали?

– Если под домашними богослужениями мы понимаем вообще службы, проходившие вне храмов или зданий специально для этого предназначенных, то в 1930-е и 1940-е годы это было довольно распространенное явление. Верующие собирались для молитвы или в своих домах, или у источников, которые почитались святыми, или даже у разрушенных церквей, часовен, монастырей... Особенно это явление было распространено в сельской местности.

Теперь нужно разобраться с тем, что это были за богослужения. Нужно иметь в виду, что их далеко не всегда совершали священники, ведь многие из них были репрессированы, а те, что уцелели, вели очень замкнутый образ жизни.

Были в СССР целые области, где верующие не видели священника в течение многих лет. Понятно, что без священника нельзя совершать Литургию, трудно отслужить всенощную. Хорошо, если в деревне живет монахиня, которая знает устав, может организовать хор и руководить богослужением. А если ее нет, остается петь те песнопения, которые все знают наизусть, а их не много, или читать псалтирь или акафисты. Фактически, акафисты стали наиболее распространенной формой таких упрощенных домашних богослужений.

Организаторами таких служб были, как правило, местные хранители церковных традиций. В любой деревне был такой человек. Это мог быть бывший церковный староста, который унес к себе домой после закрытия церкви наиболее почитаемые иконы, монахиня разогнанного монастыря, поселившаяся в деревне, просто верующая женщина, которая следила за церковным календарем и накануне церковных праздников напоминала об этом односельчанам... Через них люди и узнавали о предстоящем богослужении.

В городах такие службы совершались гораздо реже. Хотя и в небольших городках были свои хранители традиций такие же, как в деревне.

В одном западносибирском городе мне рассказывали историю о том, что у них жила одна старушка, в доме которой вплоть до середины 1980-х годов совершались домашние богослужения. И верующие знали об этом и собирались к ней на праздники, тем более, что в Сибири было очень и очень мало действующих церквей.

Перед смертью эта женщина попросила не продавать ее дом (она была одинокой), а устроить в нем настоящую церковь. И действительно, скоро ситуация вокруг Церкви изменилась, и это стало возможно, теперь в ее доме устроена церковь, и проходят настоящие богослужения, со священником.

Богослужения же тайных священников вообще были редким явлением, поскольку их самих было немного. На них – и до войны, и в послевоенные годы – собирались только те, кого приглашал сам священник или его близкие. Таких людей часто было не больше, а то и значительно меньше десятка, и собирались они с соблюдением всех возможных мер предосторожности. Не здоровались друг с другом на улице, стучали условленным стуком, входили по особому знаку и так далее.

– Монашествующие тоже не скрывались?

– Монашество и священство как раз были тайными.

Внешне человек мог жить обычной жизнью: ходить на работу в какое-нибудь советское учреждение, скажем, научно-исследовательский или учебный институт, но при этом принять тайный постриг или тайно совершать богослужения.

О монашестве знал очень узкий круг лиц – духовник и монашеская община.

Тайное священство также было открыто очень узкому кругу – епископу, который рукополагал священника, и прихожанам, которых насчитывалось не больше одного – двух десятков человек. Хотя, конечно, сослуживцы и соседи обычно догадывались, что рядом с ними находится церковный человек.

Степень погружения могла быть самой разной. Многие монахи и монахини, изгнанные их монастырей, совершали богослужения или руководили хором...

Другие монахи работали на обычных предприятиях, занимались общественной работой. Например, тайный монах и священник Иоанн (Вендланд), будущий митрополит Русской Православной Церкви, геолог по образованию, жил в 1930–1940-е годы в Средней Азии, где вел кружки для детей в домах пионеров по своей специальности.

Понятно, что условием полного погружения в советскую действительность была партийная принадлежность, членство в комсомоле, что для верующих было неприемлемо. Поэтому очень часто для них существенные повышения по службе были невозможны.

Как пример можно упомянуть тайную схимонахиню Игнатию (Пузик), которая была специалистом по лечению туберкулеза, профессором-фтизиатром. Несколько раз стоял вопрос о выборе ее в члены Академии медицинских наук СССР, однако ответственные лица не давали на это добро, называя ее идеологически невыдержанным кадром. Конечно, они не знали о ее монашестве, но понимали, что она – верующий человек.

– Церковных людей можно было узнать по внешнему виду и поведению?

– Далеко не всегда. Как правило, начиная с 1930-х годов, внешний вид верующих людей и даже монахов в общественных местах был вполне светским.

Вообще люди старшего поколения, пришедшие в Церковь до 1960-х годов, в быту привыкли маскировать любые проявления религиозности. Они не носили в публичных местах слишком длинные юбки и не носили платки. Даже появилась такая категория – "беретные старушки".

Было не принято приветствовать друг друга в церквах. Кстати, поэтому для них было шоком, когда молодые люди, пришедшие в Церковь в 1980-е годы, стали бросаться целовать друг друга в храмах. В советские времена было не принято так откровенно показывать, с кем ты общаешься, кто тебе близок.

Хотя, конечно, как я уже говорил, окружение все равно догадывалось о том, что рядом с ними верующий человек. И даже могло провоцировать церковных людей на определенные высказывания и действия. Например, могу вспомнить рассказ одной тайной монахини, которая в молодости, в 1930-е годы работала в одном учреждении. Ее коллега по работе регулярно обращалась к ней с фразой: "Ну, ты сегодня совсем как монашка выглядишь", хотя внешне естественно та ничем не отличалась от своих сослуживцев. Эта фраза была, конечно, провокацией.

– Обычный уклад для монахов – это общежитие. Какой образ жизни вели тайные монахи в советские времена, была ли возможность жить общиной?

– Монашеские общины существовали. Хотя это было небезопасно. Одно дело – если ты просто верующий человек. В этом случае тебе тоже грозили различные опасности, но если ты священник или монах, уровень опасности сразу был гораздо выше, потому что тайный приход или монашеская община – это уже "антисоветские организации".

Особенно до войны, в 1930-е годы принадлежность к таким организациям влекла за собой очень тяжелые последствия, вплоть до репрессий.

Вместе с тем, во время гонений на Церковь было крайне важно сохранить традиционные аскетические практики монахов: храмовую и келейную молитвы, Иисусову молитву, духовное наставничество старцев, чтение духовной литературы и т.д.

Конечно, форма монашеской жизни претерпевала изменения. И самое значительное из них коснулось послушаний, то есть работы. Возможности работать на нужды братства, как в обычном монастыре, не было. Поэтому послушание выражалось скорее во внутреннем отношении инока к светской работе как к монашескому подвигу.

– Что нам известно о тайных монашеских общинах?

– До 1940-х годов православные монастыри в советской России не могли существовать официально.

Короткий период в 1920-е годы существовали монашеские артели, которые образовывались после формального закрытия монастырей. Однако уже к концу 1920-х годов такие артели были закрыты. Вместо них появлялись небольшие нелегальные монастыри, первые из которых возникли в Петрограде в 1922 году.

К подобной общине, но уже в Москве принадлежала упоминавшаяся мной тайная схимонахиня Игнатия. Большая часть монахов этой общины не жили вместе. Они ходили в приходскую церковь, где служил их духовник, периодически собирались в квартире старшей по постригу сестры, которую они называли "скитом".

Члены общины работали в светских учреждениях и большую часть того, что зарабатывали, они вкладывали в братство. Например, монахиня Игнатия оставляла в семье (она жила с матерью) официальную заплату, а все, что зарабатывала сверх этого, отдавала в общину. Это были премии, гонорары за научные монографии по медицине, которых у нее было много, за публичные лекции и пр. Какую часть доходов монах отдавал в общину, в каждом случае решалось по-своему.

– На что шли эти взносы в отсутствии монастырского хозяйства?

– Как правило, деньги направлялись на помощь сосланным духовникам, братьям и сестрам, которые оказывались в заключении.

– Сильно ли сократилось число монахов в советские времена? Многие ли отреклись от монашества?

– Точно посчитать это невозможно. Но известно, что даже после закрытия монастырей большая часть иноков, так или иначе, продолжала вести монашескую жизнь.

Допустим, закрыли женский монастырь в какой-то сельской местности. Монахини расселялись небольшими группами по окрестным деревням и маленьким городкам и продолжали вести совместное хозяйство и выполнять молитвенное правило. Так, на месте бывшего монастыря возникало несколько так называемых домашних монастырей. К ним присоединялись новые люди – как послушники или тоже принимая постриг. То есть даже если кто-то уходил из монахов, шел процесс компенсации.

Поэтому сказать, что в советские времена число монахов значительно уменьшилось, нельзя (а дореволюционное монашество насчитывало, если не ошибаюсь, 30 тыс. человек, не считая послушников и послушниц).

– Как тайные монахи и священники проповедовали? Какие инструменты для этого использовали?

– Надо сказать, что до конца 1920-х годов легальная церковная проповедь была еще широко распространена.

Она сохранялась и позднее в открытых церквах, но их становилось все меньше. Ведь первая мощная волна закрытия церквей пришлась на рубеж 1920-х и 1930-х годов, а вторая волна, после которой практически все храмы оказались закрытыми, прошла в 1937–1938-м годах.

Вместе с тем, у Церкви были отняты практически все инструменты просветительской деятельности – еще в первые годы после революции были отняты типографии и закрыты журналы и газеты.

В ответ на это в 1920-е годы возникло явление церковного самиздата. Люди сами переписывали ценные дореволюционные книги, записывали проповеди своих наставников и пр.

По мере нарастания репрессий основной формой проповеди становился уже не самиздат, а личное общение – на коммунальной кухне, на работе, на фронте, и т.д. Человек, который искал Бога, сначала слышал что-то в частных беседах, потом начинал читать книжки самиздата, затем – Священное Писание и, наконец, приходил в храм, возможно, к конкретному священнику.

– До открытых гонений на Церковь советская власть пыталась внести в Церковь внутренний раскол, поощряя так называемое обновленческое движение. Расскажите, что из этого вышло.

Александр Введенский – один из лидеров обновленческого раскола

– Советское обновленческое движение возникло в 1922 году на пике кампании по изъятию церковных ценностей. Тогда власти взяли курс на физическое уничтожение Патриаршей Церкви и дискредитацию Епископата. Для этих целей они использовали белых (женатых) священников, которые до революции были недовольны своим положением в синодальной системе.

Белое духовенство выступило против епископата и Патриарха Тихона, по сути, став орудием в руках советских властей для осуществления внутреннего раскола в Церкви. Как мне представляется, реформы для них были вторичны, самым главным было – допущение женатого епископата.

Все остальные новшества носили случайный характер – кто-то пытался внести изменения в богослужение, как епископ Антонин (Грановский) в Москве, кто-то преобразовывал богослужебный язык, как Василий Адаменко в Нижнем Новгороде (позже он покаялся и вернулся в Патриаршую Церковь) и пр.

Обновленческое движение просуществовало с 1922 по 1946 год. В 1920-1930-е годы оно существовало наравне с Патриаршей Церковью, как и другие, более мелкие расколы, также спровоцированные властями. А в 1930-е годы власти начали уничтожать все подряд церкви.

– Кто был прихожанами обновленческой Церкви?

– Скажем, если сельский священник переходил в обновленчество, его приход не сразу это понимал. Внешних отличий чаще всего не было.

После того, как в 1923 году из-под ареста был освобожден Патриарх Тихон, и Церковь оправилась от первого удара, люди постепенно начали разбираться и уходить от обновленцев. Но кто-то с ними оставался сознательно, а кому-то было все равно, куда ходить. Тем более что среди обновленцев были яркие проповедники, которых люди специально приходили послушать.

Общая тенденция была все же в том, что народ отшатнулся от обновленчества. И уже к середине 1930-х годов, особенно в Центральной России (Воронежская, Смоленская и др. области), обновленческие храмы были полупустыми. В казачьих областях Северного Кавказа и в Сибири обновленческое движение было чуть сильнее и продержалось дольше.

– Сегодня в Церкви можно встретить случайных людей. Много ли таких было в годы гонений? Можно ли сказать, что христиане советских времен были более сознательными?

– Любые притеснения заставляют человека делать сознательный выбор. Если он не находит в себе силы следовать своим принципам до конца, то отходит от церковной жизни. То есть колеблющиеся люди есть всегда, но в годы гонений они реже ходят в Церковь.

В советские времена в Церкви оставались только люди, которые были готовы пожертвовать всем или очень многим ради веры. В мирные же времена, как сегодня, необходимость делать выбор притупляется.

Сегодня в Церкви быть проще. Хотя бы потому, что вокруг много разных приходов.

Однако я не стал бы говорить, что сегодня в Церкви больше случайных людей, чем в советские времена. Ведь мирная жизнь в Церкви началась еще до конца советского периода. Уже в 1970-е годы в храмы пришло много новых людей. Причем не все они приходили ради веры, некоторые воспринимали Церковь как некую альтернативную организацию, которая дает возможность проявлять свою активность вне рамок советской идеологии.

Но даже те, кто изначально приходил с ложными мотивами, постепенно становились настоящими христианами. Я думаю, что так происходит и теперь. Какие бы мотивы ни привели человека в Церковь, у него всегда есть шанс стать христианином.

– Можно ли сказать, что в глобальном смысле преследования идут Церкви во благо в плане ее развития – потому что появляется больше сознательных и активных прихожан, ярких проповедников, подвижников?

– С одной стороны, накал духовной жизни, действительно, становится максимальным именно в периоды преследований. Новомученики советских времен явили собой ярчайшие примеры жертвенной христианской жизни.

С другой стороны, нужно понимать, что в ситуации гонений у Церкви практически нет возможности реализовать свой интеллектуальный и духовный потенциал: нельзя публично обращаться к пастве, нельзя печатать богословские труды, выстраивать систему духовного образования.

После войны у Церкви было только два периодических издания, да и в них можно было печатать далеко не все. Все это пагубно сказывалось на церковном сознании и уровне духовенства. Даже несмотря на высокий духовный накал в жизни отдельных людей, появляются признаки деградации в отдельных областях, в первую очередь, в богословии.

В этом, собственно, состояла трагедия церковной истории ХХ века – когда высокие порывы духа соседствовали с печальными явлениями в церковной жизни.