Об ограниченности и безграничности христианской литературы

границах христианской литературы, о том, можно ли считать христианскими писателями Горького и Казандзакиса, что даст православному читателю обязательное рецензирование книг Издательским Советом рассуждает протоиерей Максим Козлов. Интервью подготовлено в рамках совместного проекта с журналом "Вода живая". Краткую версию можно прочитать в № 10.

– О христианской литературе говорят давно и много. А можно ли обозначить границы этого понятия?

– Границы можно обозначать по-разному. В самом широком смысле христианская литература – это литература, основанная на ценностях христианской цивилизации. Под христианской литературой нельзя понимать только литературу на церковную или околоцерковную тематику: в таком случае Лесков будет христианским автором, а Пушкин – не будет, потому что в "Запечатленном ангеле" или в "Соборянах" огромное количество реалий церковной жизни, а в "Евгении Онегине" её нет вообще.

Я бы не сводил христианскую литературу только к кругу авторов, которые ставят своей сознательной целью донесение до читателя тех или иных христианских ценностей. Иначе Достоевский после ссылки – христианский автор, а до ссылки – непонятно, какой; Диккенс или Ивлин Во – христианские авторы, а большинство французских и немецких классиков к христианской литературе уже не относятся. Ставил ли себе Стендаль задачей утверждение христианских ценностей? Нет, он был атеистом, но сказать, что его творчество не относится к христианской цивилизации – значит сделать очень решительное заявление.

В этом смысле нельзя ограничивать христианскую литературу кругом авторов, неповреждённость мировоззрения и конфессиональная чистота которых несомненна. Всё-таки литература – это не богословие. От богослова мы должны требовать догматической строгости, от писателя – не вправе. Никос Казандзакис – человек фактически с участью Льва Толстого: он был поставлен вне видимой ограды Церкви. Тем не менее, в Греции трудно найти регион, где бы не было либо памятника Казандзакису, либо улицы Казандзакиса, потому что это писатель очень большой глубины, поднимающий вопросы, мировоззренчески связанные с христианством.

Можно даже идти от противного: в христианскую литературу не попадают авторы, выросшие в мусульманской, иудейской, буддийской, синтоистской традиции и авторы богоборческо-атеистического направления – те, которые своё творчество в основном объёме противопоставляют христианству. Демьян Бедный безусловно не попадает в христианскую литературу, а Максим Горький скорее попадает, потому что в лучших его произведениях много того, что возводит нас к русской классической литературе, неотделимой от христианских ценностей. Очень многие советскиt авторы, видимым образом никак не относившиеся к христианской традиции, сохраняли в душе христианство. Можно назвать Шолохова в его лучших произведениях, в более новое время – Виктора Астафьева.

У Белова в "Воспитании по Доктору Споку" представлена позднесоветская интеллигенция со всеми её бедами и драмами, но иной раз и от обратного можно вести человека к внутреннему прозрению. "Печальный детектив" Астафьева – какая сильная вещь, внутренне побуждающая задуматься над мировоззренческими основами жизни! Это побуждение задуматься мне кажется важнее прописывания рецептов и надиктовывания ответов, которые мы иной раз видим в текстах авторов, декларативно именующих себя православными.

– Феномен "православной художественной литературы" заслужил немало резкой критики. Есть ли у него положительные стороны? Стоит ли выделять "православных писателей" в отдельное сообщество, нередко жертвуя при этом талантом автора в угоду его подлинной или мнимой религиозности?

– Думаю, что сначала нужно заслужить право называться писателем и попасть в число тех, кто будет упомянут в учебнике литературы. А уже потом – говорить о православности своего творчества. Среди ныне здравствующих авторов к православным писателям, безусловно, можно отнести Валентина Григорьевича Распутина, Василия Ивановича Белова, Владимира Николаевича Крупина, Алексея Николаевича Варламова. Из поэтов – Олесю Александровну Николаеву и Юрия Михайловича Кублановского.

А вот войдут ли в историю литературы священники, пишущие о своём служении на городских или сельских приходах, или миряне, создающие безупречные с догматической и нравственной точки зрения, но художественно беспомощные произведения, грешащие морализаторством? Для меня это большой вопрос. Думаю, что не стоит специально выделять православных авторов из всех остальных, создав, например, специальную секцию при одном из союзов писателей. Какими критериями придётся руководствоваться при приёме туда? Требовать рекомендацию духовника? Проверять взгляды человека на соответствие учению Церкви? Рассматривать его жизнь как показатель реальной нравственности? Или достаточно собственного желания?

Среди русских писателей второй половины ХХ века есть один крупнейший автор, чьё православное мировоззрение несомненно – Солженицын. Не секрет, что взгляды Александра Исаевича на многие исторические или общественные проблемы – старообрядческий раскол, Вторую мировую войну, отношения Церкви и государства в советское время – сильно отличались от позиции Церкви. Его личная жизнь формально тоже небезупречна: он женился второй раз при живой жене. Но значит ли это, что мы должны отказать Солженицыну в праве называться христианским писателем?

– Насколько вообще возможен вымысел в описании православным человеком духовных явлений? Например, "Мои посмертные приключения" Вознесенской получили во многом негативную оценку из-за красочного изображения загробного мира. Нет ли опасности, что читатель навсегда останется привязан к подобной беллетристике, пусть и православной?

– Возможен. Дело в деликатности и глубине автора. Церковная гимнографическая традиция даёт нам немало описаний того, о чём Евангелие не повествует. Классический пример – это канон утрени Благовещения: пространный диалог Архангела Гавриила и Богородицы вместо нескольких слов, которые мы знаем из Евангелия. При этом гимнограф не предполагает, что доносит текст, который Евангелист не донёс – он его скорее расширяет.

Или, если брать литературу более нового времени – "Краткая повесть об Антихристе" Владимира Соловьёва, несомненно, одна из вершин его творчества. Там описывается, как с его точки зрения могло бы произойти пришествие Антихриста, если бы промысел Божий попустил ему свершиться в конце XIX – начале ХХ века. Мы знаем, что Господь терпит мир ещё одно столетие, но это очень яркий и убедительный пример. Думаю, что это в принципе не противоречит традиции христианской литературы.

Другое дело, что и автор должен быть образован, мировоззренчески глубок, убедителен в том, что он пишет. Конечно, облегчённая литература имеет своего массового читателя. Многим проще узнавать о духовной жизни из подобных книг Вознесенской, а не из творений святых отцов или даже из книг иеромонаха Серафима (Роуза), который пишет на ту же тему, но без сладости словес.

– Если любая литература, которая не является антихристианской, уже сама по себе христианская ("Кто не против вас, тот за вас"), как подобное утверждение может реализовываться на практике, в православном книгоиздании и книготорговле?

– Ну, любое утверждение не надо доводить до абсурда. Исходя из того, что любое абсолютное знание принципиально единодушно с православным мировоззрением, не следует, что гриф Издательского Совета или любой другой церковной санкции следует ставить на учебниках по математике, греческому языку, руководствах по домоводству или книгах о вкусной и здоровой пище, переизданиях иностранной классической литературы и так далее. Скорее, можно и нужно было бы сделать вывод о том, что церковное книгоиздание и церковная книготорговля не есть сфера непременно в узком смысле понимаемом клерикального или церковного, имея в виду очерченный тематический круг. То есть, что церковная литература – это художественные книги, где священник – главный герой, где есть нравственное приложение в конце, где герои эксплицитно рассуждают о вечных ценностях и тому подобное. Скорее, это литература по духу чистая и непошлая, и по форме не профанирующая такого содержания. Условно говоря, "Капитанская дочка" – несомненно, православная литература, а "Лолита" – неправославная. "Живи и помни" Валентина Григорьевича Распутина – православная книга, а "Блеск и нищету куртизанок" или "Мадам Бовари" странно было бы видеть в церковной лавке.

Понятно, будут возникать пограничные ситуации. Но на мой взгляд это должно решаться ответственностью настоятелей и заведующих книжных церковных магазинов. В иных случаях, если речь идет о свечном ящике среднестатистического прихода, то там должна присутствовать в основном катехизическая литература. А если речь идет о больших церковных магазинах, о храмах в высших учебных заведениях и подобном, то должна и может присутствовать сопредельная литература, скажем, учебная, общеобразовательная, художественная (при этом на каждую книгу не поставишь "Одобрено Издательским Советом"). Где-то это может быть в компетенции местных церковных руководителей, где-то на это будет требоваться благословение правящего архиерея, но в любом случае, ситуация разрешаемая. Невозможно и абсурдно представить себе полный список разрешенных и запрещенных книг.

– В год церковные издательства выпускают тысячи книг. Складывается ли это многообразие в единую картину? Можно ли сегодня говорить об основных недостатках и болезнях православного книгоиздания?

– Действительно, получив благословение быть членом коллегии Издательского Совета, я увидел, как много книг издается различными издательствами. Одной из застарелых и, к сожалению, не до конца изжитых проблем церковных издательств является недостаточная квалификация сотрудников – о руководства до корректоров и верстальщиков. А недостаточная квалификация часто связана с недостаточной оплатой. Принцип "благотворительности" или "полублаготворительности", к сожалению, не может быть изжит где-то по обстоятельствам экономического характера, а где-то от него не хотят отказываться, потому что это достаточно удобный способ существования. Вторая проблема, которую нельзя не отметить, это очень малая степень координации и желания согласовываться друг с другом у православных книгоиздателей. Нередко видишь, как одна и та же книга, одно и то же святоотеческое творение, богословский или церковно-исторический труд фактически одновременно в очень сходном виде выходит в двух, трех, а то и четырех издательствах одновременно, в то время как востребованные читателями книги на рынке отсутствуют. Наверное, желательна большая мера кооперации и взаимодействия. Третье: книгоиздательство является продолжением другого процесса – процесса создания произведений культуры, в данном случае, словесности. В значительной мере мы живем либо переизданиями того, что великие написали до нас и в очень небольшой части – современными произведениями. При этом таких современных книг, которые стоили бы того, чтобы потом их переиздавать и помнить – еще меньше. Но это уже не столько проблема издателей, сколько проблема современной церковной культуры. Есть, конечно, противоположные образцы. Есть такие институции как ЦНЦ "Православная энциклопедия", каждое издание которого отмечено высочайшей квалификацией, есть другие православные издательства, которые прекрасны, но сказать, что они в большинстве, пока нельзя. И еще такая проблема: наши церковные издательства не пытаются формировать читательский спрос, а идут за ним, отсюда набор литературы не о чтобы неправославной, а где-то у самого края Предания находящийся, пограничный с точки зрения ортодоксальности содержания. Набор таких книг достаточно велик: это книги о непрославленных подвижниках благочестия, своеобычных советах и назиданиях и так далее.

– Не приведёт ли нынешняя ситуация к уходу всей странной и сомнительной продукции (полуоккультных, полумагических сочинений, непроверенных молитв, политически ангажированной литературы) на светский рынок, где она найдёт своего читателя?

– Она и так находит там своего читателя. Если зайти в любой крупный книжный магазин, то в разделе "Философия" или "Эзотерика" можно найти массу книг, внешне православных, но нехристианских или даже антихристианских по содержанию; об отдельных примерах говорить сейчас не буду, чтобы не делать им рекламы. Но мы не можем контролировать светский рынок, да и не ставим себе такой задачи. Наша цель – разобраться с ситуацией в церковном книгораспространении.

– Насколько, на ваш взгляд, обязательное рецензирование книг Издательским Советом может улучшить общую ситуацию в современной церковной литературе? Возможен ли резкий качественный сдвиг?

– Всякая внешняя оценка, несомненно, ведет к повышению качества. Неслучайно в области научной деятельности, при всем уважении к институциям, где проходит защита кандидатской или докторской диссертации, есть высшая аттестационная комиссия, куда тексты посылаются. При защите работы внутри всегда есть соблазн закрыть глаза на те или иные недостатки. Есть человеческий фактор: кого-то неудобно обидеть, кому-то неудобно отказать... Так происходит снижение планки. Издатели, которые будут знать, что книг неизбежно придется представить на оценку комиссии, будут ответственнее и серьезнее подходит к изданию. Это уже и сейчас заметно по итогам первых месяцев деятельности коллегии издательского совета. Я не думаю, что здесь возможен стремительный качественный скачок. Задача не в том, чтобы его вдруг из ничего создать, а в том, чтобы вести планомерную работу по оптимизации православного книгоиздательства.