Пути-перепутья Виталия Найшуля

Бедный, бедный наш Чубайс! Какие только стрелы не летели в его огород со всей земли Российской. Казалось, под бомбардировкой мощного отрицательного биополя всей страны, он должен был бы давно уже сгореть в своём "Чернобыле".

И вот я знакомлюсь, да не где-нибудь, а в своём родном храме с настоящим отцом этой самой проклятой приватизации и, оказывается, чуть ли не еженедельно причащаюсь с ним из одной Чаши.

Но нельзя же быть такой эгоисткой: познакомилась сама, познакомь и читателей газеты "Радонеж".

Виталий Найшуль – директор Института национальной модели экономики.

---

Вырос Виталий в совершенно нерелигиозной семье. Отец его – доктор технических наук, мать – преподаватель высшей математики. И всё окружение математическое – сестра, муж её. Ну, как тут ребёночку не пойти по этой же дорожке. Вот и направился шестиклассник в математический кружок при МГУ. И прижился там: преподаватель сразу заприметил застенчивого ребёнка. (Зная его сейчас, другим и представить себе не могу).

Отец Виталия добровольцем ушёл на фронт. Два года был на передовой и не получил ни одного ранении, хотя из его поколения выжило только пять процентов.

Человек совершенно не мистический, он рассказывал, что на войне произошло событие, которое он, как учёный-атеист, не мог объяснить. Во сне увидел – в его товарища попала бомба. Позже он узнал, что это была самая настоящая явь и случилась она в то самое время.

Крестился папа Виталия почти перед смертью. И, возможно, он вспомнил тот случай. То, что не смог объяснить тогда, понял в предсмертные дни: есть промысел Божий и тайна провидения его духом.

Надо сказать, что судя по тому, как часто сын вспоминает отца, он действительно сыграл в его жизни весьма существенную роль. Вот из его памяти выплывает ещё один сюжет – поучительный.Когда мальчик начал заниматься в математическом кружке при Университете, он неправильно решил задачку, на что ему указал отец: "Запомни сын, если ты заранее точно не знаешь, прав ты или нет, математикой лучше не заниматься, потому что это означает, что у тебя нет математической интуиции. И сын действительно запомнил это на всю жизнь. Тогда, в детстве, как совет старшего, а потом, с возрастом, понял и глубину сказанного: одно из главных свойств математического мышления _ это поиск красоты. Бывает верное доказательство теоремы, но некрасивое. Но некрасивых и верных – не бывает.

Вот, собственно говоря, тот фундамент, на котором, говорит Найшуль, возрастал профессиональный и религиозный опыт. Двадцать два года было ему, когда наука сплелась в его душе с религией. Не прямо. А очень извилистыми путями.

---

Целых двадцать лет (c двадцати двух до сорока трёх, когда он крестился) длился период, когда он искал веру и Бога. Как? Читал религиозную литературу, философов, для которых Бог проявлялся через строительство Вселенной. О Боге, как гениальном устроителе её, говорил великий Эйнштейн.

У Виталия же было ощущение персонального Бога. Он чувствовал, что именно на нём Бог являет своё присутствие. Математическое мышление корректирует эту фразу – искал Бога. Он Бога не искал, а ходил перед Ним. Бог, как звёздочка, которая постоянно звала, и надо было торить к Ней путь: читать религиозные книги, размышлять, к какой религиозной практике примыкать". (До крещения Виталия оставалось ещё много лет).

Высокий штиль размышления учёного я перевела на более простой уровень. Я бы, например, подумала о том, как лучше стать, как людям послужить, как с грехами бороться, ну и так далее.

Виталию моя мысль показалась тривиальной, что ли, и он ответил так:

-Я могу тебе на это сказать, что твоя теорема верна. И только. Дело в том, что я из добропорядочной семьи и усилий, чтобы быть хорошим, так мне тогда казалось, особенно прилагать не надо. Грехи, конечно, имели место, но люди ведь так часто их совершают. Поэтому, по мирскому счёту, к ним можно отнестись снисходительно. Ведь тогда я еще не определился с конфессией. А отнести поступок к греху или нет зависит от религиозности.

К тому же у Виталия было тогда ощущение Боговождения, будто он у "Христа запазухой", как говорили в народе. Он рассуждал, мол, видишь звёздочку и иди к ней, волноваться не надо, все проблемы решатся наилучшим образом, как ему казалось. Ошибки, которые он совершал, как бы не вменялись ему в грех, а покрывались той самой Звёздочкой.

-Опять вспомню отца, – говорит Виталий, – он считал, что остался в войну целёхонек не из-за того, что храбр был, а просто не боялся. Как ребёнок, у которого есть высокопоставленный отец, который решит все его проблемы. У него тоже было это ощущение у "Христа запазухой", такое близкое мне.

-Но это ведь кризисное состояние. _ заметила я.

Найшуль согласился.

-Помнишь, Васисуалий Лоханкин сказал, что из слабого выйдет преображённым. Вот и со мной нечто такое происходило. Из кризисов я выходил с некоторыми преображениями, и значительными: появлялся новый взгляд на мир, на жизнь, интеллектуальное, духовное, физическое обогащение. И профессиональное.

---

Закончив мехмат МГУ, Виталий попадает на работу в экономический институт при Госплане. Стал анализировать, что происходит с нашей экономикой. И выяснилось: как она устроена, совсем не похоже на то, как её описывают. На самом деле это была не командная экономика, а бюрократический рынок. Каким он был в советское время, таким продолжает оставаться до сих пор. Основан он на торговле – ты мне, я тебе.

-Сказать, что мы в институте сделали великое открытие, нельзя. Мы же не диссиденты, которые извлекали из того тезиса проценты. Более того, мы были встроены в государственный механизм, поскольку относились к Госплану. А Госплан – это как фондовая биржа, то-есть, центральная точка экономики.

Наш институт изучал реальные процессы, и только на их основании делал выводы.

Каковы же они были? Советской экономике долго не жить, это главный итог. Надо что-то предпринимать. Некоторые дерзкие мысли возникают у Виталия... Первая – гибель советской власти примерно в 1984 году. Сил у молодого человека тогда было много, и ему казалось, что он может горы свернуть, то-есть, предложить спасительную идею. Это убеждение подогрел и роман Томаса Манна "Иосиф и его братья". Под сильным впечатление от него он решил, что у него всё будет получаться, как и у Иосифа.

-Но он-то в тюрьме посидел прежде, – напомнила я.

– Это правда, – согласился Виталий, – но эту скорбную сторону в своей жизни я отбросил. Тогда я воспринимал только позитив и свою неизменную сохранность у "Христа запазухой".

Я вернула наш разговор к дерзким мыслям молодого учёного:

-В институте из четырёх возможных направлений я выбрал экономику. К науке вообще, и к экономике, в частности, я относился с сильным элементом религиозной страстности. И этот период у меня затянулся, может быть, потому, что задачи были грандиозные.

– И главная – приватизация, – угадываю я.

-Да, да. Но прежде, чем речь пойдёт о ней, необходимо сделать некоторое отступление. В какой-то момент я понял, что хорошо было бы, чтобы студенты учились за счёт государства, после чего три года отрабатывали в госучреждениях. Для чего это нужно? Для того, чтобы все небылицы, которые рассказывают про власть, у них бы вылетели из головы. Не потому, что власть хорошая или плохая, а потому, что она совсем другая.

Вот я десять лет проработал в системе Госплана, а потом ещё десять лет в центральном экономико-математическом институте Академии наук в некотором соприкосновении с властью. Перед нами стояли вопросы, требующие ответов. Для того нужна была серьёзная информация, а не куча экономических баек. Так вот, огорчу я большую часть интеллигенции: реального представления о государстве, его работе она тогда не имела. Но зато пафосно размышляла. В вымыщленном ими государстве рещались другие задачи, сидели люди, по другому мотивированные. Вне профессионального круга власть представлялась глупой, коварной, гадкой. Она ничего не хочет слушать. А если бы внимала интеллигенции, всё было бы о, кэй. Да чушь это! Их рецепты никакого отношения к решению реальных экономических проблем не имели.

Серьёзная проблема была в том, что устройство нашего государства никем не описано. Проведу такую аналогию. Повара готовят пищу, но не пишут книг о кулинарии. А есть теоретики, которые пытаются описать рецепты, но поскольку сами не готовят, то и пишут не о том, что есть на самом деле.

Я спросила, есть ли описание устройства других государств. Оказывается, что у тех государств, которые мы пытаемся копировать, проблем таких, как у нас, нет. А те государства (наше), которые пытаются заимствовать у Европы, вынуждены пользоваться инструментарием, который создан для другой системы.

Итак, группа институтских экономистов находилась в неоптимальном положении. Если бы они числились непосредственно в Госплане, то могли бы свои идеи довести до решений. Работая же в институте при Госплане, они были отстранены от процесса принятия решений, но зато самостоятельность их статуса позволяла видеть экономическую ситуацию во всём объёме изнутри. Выглядела она так.

Есть некоторая система, которая никем не описана и никто не предложил к ней подходов. Считалось, что у нас работала теория административного рынка, или командная экономика. Но она закончилась в пятидесятые годы.

– Не сочти за бахвальство, Наташа, – Виталий, как бы извиняется, – но теория административного рынка, за которую американский учёный получил Нобелевскую премию, была открыта нами, советскими учёными, но как это часто встречается в нашей истории, лавры и пальма первенства достаются не нам.

Во времена Хрущёва был переходный период. С эры Брежнева экономика держалась на согласовании: все друг с другом договаривались на всех уровнях – от обычного человека до верхов. Мнение, что Брежнев отдавал распоряжения, на самом деле не имело под собой никаких оснований.

Я спросила Виталия, почему в институте при Госплане чувствовалась грядущая экономическая катастрофа, а в других высоких кабинетах – нет.

-Не скажу, что её ожидали повсеместно. Но были люди, которые сделали точно такое описание советской экономики, какой её видели мы.

-Это кто ж такие провидцы?

– Представь себе, учёные Алтайского края. И они, и мы поднимали одну и ту же проблему – как устроен некий объект, который адекватно не описан, а те мифические описания, что есть, к нему совсем не подходят. Официально провозглашалось, что всё выполняется под руководством партии, нашего рулевого, а на самом деле, всё было не так.

И встал перед группой Виталия вопрос, что же делать дальше. В мировой истории часто бывает, что радикальные реформы проводят консерваторы. Проработав десять лет при Госплане, российские консерваторы поняли, что путь, по которому прошли в конце восьмидесятых годов, – модель хозрасчёта – тупиковый. Систему менять надо радикально, а именно – переходить к свободному рынку. Как? Через приватизацию с помощью – и тут появляется зловещее для страны слово – ваучеров. Это направление Найшуль и стал разрабатывать, результатом чего явилась книга "Другая жизнь". Было это в 1985 году. Рукопись он показал о. Сергию, с которым только познакомился. Тот отсоветовал публиковать её: посадят, непременно посадят. Виталий послушался, публиковать не стал, но она широко пошла по рукам. После чего и случилась, можно сказать, историческая встреча экономистов, которые до сих пор определяют экономическую политику нашей страны.

В эту группу входили на разных этапах председатель Центробанка Игнатьев, министр финансов Кудрин, Чубайс, Гайдар, Найшуль, Ларионов...

В 1987 году в Лосево под Ленинградом состоялся семинар. Докладчик Найшуль. Тема – ваучерная приватизация. Прослушав его выступление, у всех участников семинара волосы стали дыбом от революционности идей. В кулуарах даже высказывались подозрения, что докладчика заслало КГБ, чтобы спровоцировать с обравшихся.В результате идея была отвергнута: да это же чушь! Чтобы какая-то бабулька за ваучер получила "Волгу"? Именно "Волга" была упомянута в книге Найшуля.

-Почему же всё-таки провели ваучеризацию, если все были против? – спросила я.

-Потому что альтернатива была одна единственная: либо не живучая централизованная экономика, либо запускать новую – с отпущенными ценами и конкуренцией. Свободные цены тянут за собой приватизацию, без неё все предприятия в момент разворуют. Цепочка на этом не кончается. Приватизация предполагает инвестиции, то-есть, вложение денег в производство. И вот тут-то, на практике, теория забуксовала. И каждый из нас, обыкновенных людей, мог видеть это воочию. К примеру, руководитель приватизированного предприятия не хочет покупать новые станки, ибо знает, что сегодня он здесь, а завтра – там. Он лучше обанкротит его и переведёт денежки в надёжное место. Или. Я снимаю квартиру. Зачем мне делать капитальный ремонт, если я завтра её поменяю.

А уж как разделить частную собственность, – сложнейшая математическая задачка. И когда это ваучерное колесо покатилось по всей стране по каким-то своим законам, Виталий выступил против своего же детища.

-Значит, – спросила я, – ты признал, что твой проект был ошибочным?

-Однозначно ответить не могу. Ваучерную приватизацию я предложил в 1982 году для Брежневской экономики, для бюрократов, которые хотели сохранить государственную систему управления. И несмотря на свою революционность моя идея предполагала эту сохранность: оставить максимум того, что можно, и изменить то, чего нельзя оставить ни под каким видом. Чем было вызвано моё неудовольствие? К тому времени, когда начали приватизацию, уже всё расхватали, хотя официально всё считалось государственным.

Это хорошо видно на таком примере. Квартиры государственные, а злостных неплательщиков из них не выселишь. Все граждане страны являются домовладельцами. А по бумажкам большинство квартир – собственность государства. Такие же сильные позиции были у прихватизаторов, у номенклатуры. А власть в девяностые годы была тщедушной, она не оправилась после распада СССР, привнести в процесс какую-то справедливость было нереально.

Когда Найшуль выдвинул свою революционную идею, он рассказал о ней директору своего института. Тот объяснил, что таким рационализаторам-изобретателям в ЦК КПСС устраивают "похороны", то-есть, отправляют на пенсию. Хотя сам директор проявил к системе Найшуля интерес.

И всё-таки наш учёный рискнул добраться до верхов, вершиной хождения был

Разговор с зав. Отделом ЦК КПСС Сметаниным. Сильное впечатление произвёл он на Виталия своей эрудированностью, глубоким пониманием экономики. Сметанин тогда произнёс слова, которые вполне могли стать лозунгом реформ. "Сегодня, – сказал он, – после моего выговора директор получит инфаркт. Вот вы, Виталий, хотите убрать эту вертикаль власти. Тогда должна быть такая же сила, при которой реформенное руководство тоже получит инфаркт. Где эта сила в вашем проекте? Терять жёсткую государственную систему нельзя. Жёсткой была административная система, жёсткой должна быть и рыночная. Иначе всё развалится".

Кстати говоря, это понимание было и у команды экономистов-реформаторов.

Что Сметанин абсолютно прав, это понимаю даже я. Но что-то он такой умный никому не известен?! На то Найшуль ответил, что радикальные реформы возникают вне власти, а должно быть наоборот. Поэтому такие люди, как он, оказываются помечены меткой ретрограда, консерватора.

-Из-за того, что государственную власть неправильно воспринимают, – продолжил сметанинскую тему Виталий, – и возникает перетягивание каната между либералами (они вне власти) и консерваторами (внутри власти). Если бы он в восьмидесятые годы мог обсудить ваучерную приватизацию не только у себя в стране, но и за рубежом, то смог бы предусмотреть некоторые негативные стороны. Например, почему люди не смогли распорядиться ваучерами? Потому что у них не было информации, что из себя представляют многочисленные компании, разославшие своих агентов на все станции метро и скупающие за бесценок ваучеры. К слову сказать, информация эта стоила тогда дороже, и значительно, чем ваучер. Вот как важна она была.

– А скажи-ка мне, Наталья, куда ты отдала свой ваучер?

– В "Нефть, алмаз, инвест". Мне казалось, что ни нефть, ни алмазы никуда не исчезнут, компании надёжные.

– И ошиблась. Как и подавляющее большинство наших сограждан. Дело в том, что все эти алмазинвесты были посредническими компаниями. Вкладывать же надо было в конкретную нефтяную, газовую корпорацию. Кстати, Чубайс признал, что они сделали большую ошибку с инвестиционными фондами. Которые и околпачили людей.

– Подожди, ведь автор ваучерной приватизации ты. А в представлении народа с ней крепко спаян Чубайс.

-Да потому, что Чубайс и Гайдар конкретно занимались экономическими реформами с 1991года. Тогда было ясно, что без реформы не обойтись. Но труд продумать её, предвидеть минусы и плюсы взяла на себя одна наша группа, о которой я уже упоминал. Нам казалось, как говорил Остап Бендер, что за барханами кто-то прячется. Но там никого не было. Пришёл к власти Путин. А экономическим блоком руководят всё те же самые.

Ведь и мы могли бы жить, как говорится, сегодняшним днём, защищать диссертации и не думать о будущем. Но задача интеллектуалов – осмысливать всё поле страны...

Слушая радио, читая газеты, мне показалось, что за барханами всё-таки есть мыслящие экономисты. На слуху весьма компетентные сотрудники журнала "Эксперт" – Фадеев, Привалов...

-Если они такие умные, – ошарашил меня Виталия, – почему же они не во власти?

– Получается, если у власти, значит умный, а если вне её – значит глупый.

– Конечно, конечно, – уверенно сказал он, – если лет за десять экономист не оказался у власти, значит либо ты, либо твоя идея никуда не годится.

-Следуя твоей логике, почему ты не у власти?

– А я идеи генерирую. Вот и в нашей группе, она до сих пор с 1987 года, сохранилась, есть идейные генераторы. Они всегда находились близко к власти.

Из всего услышанного я делаю вывод, что реформа не была продумана в проекции на все сферы жизни. Найшуль согласился. То, что они предложили, был только как бы идейный костяк. И кто виноват, что многое пошло наперекосяк?

– Если говорить узко, среди виновников – Советский строй, который запрещал обсуждение серьёзных проблем. Мне думается, что плох тот генеральный штаб, в котором нет плана войны с другими государствами. Он должен составляться не тогда, когда придёт беда, а когда тишина и спокойствие, чтоб не застать страну врасплох. Аналогично и с экономикой. Нашей партизанской группе пришлось разрабатывать план действий в момент пожара, когда встал вопрос о жизни и смерти страны. Требовалось безотлагательное решение. А общественное сознание было не готово к переменам. К тому времени, когда оно, что называется, созрело, ситуация изменилась, надо было предлагать новые идеи. А никаких вариантов не было. Сказать, раз уж всё расхватали, давайте легально зафиксируем – немыслимо. Технически это можно было бы сделать, но народ с несправедливостью не смирится. И тут я снова вспомню отца. Он был в курсе моих научных поисков, прочёл книгу. И сказал, что он не специалист в той области, но выглядят мои идеи любопытно. Не делай ставку на короткие дистанции, посоветовал он мне, если все эти идеи разумны, то пробьются лет через десять.

Грустный вопрос я задала:

-Как же тебе, Виталий, работается сейчас, когда ты так много понимаешь, видишь все плюсы-минусы, механизм экономических процессов и, в конечном итоге, печальный итого приватизации. Ночами-то, наверное, не спишь?

-Когда выяснилось, что наш труд никому не нужен, я оказался в той самой яме Иосифа. Я был когда-то таким счастливчиком, что эта ситуация сидения в яме для меня была полным сюрпризом. И комплекс счастья "у Христа запазухой" пропал навсегда. Трудности жизни нарастали. И не так просто было связать их с собственным поведением. Но близилось моё спасение – Крещение и приход к православию.

Это было в 1993 году, когда он поездил по многочисленным странам, пообщался с очень хорошими людьми, в том числе, с католиками и протестантами. Протестанты ему понравились, верующие люди, огромная энергия, сворачивающая горы. Но когда он побывал у них на богослужении, оно показалось ему каким-то пионерским слётом. Никакой тонкости у них он не почувствовал.

Побывал Виталий и в гостях у католиков, образованных, интеллектуальных. И с ними прослушал мессу. Ну а потом они пошли в православный храм в Вашингтоне. Простояли всю службу. Жена католика вышла совершенно потрясённая. Она сказала, что так торжественно было когда-то и у католиков, но они всё растеряли. И Виталий как бы увидел свой родной дом чужими глазами и понял, что кроме православия ему ничего не надо. Оно красиво не в смысле красивости, а в смысле внутренней сообразности и гармонии.

Вот говорят, что с инославной верой контакт опасен. Для Виталия – напротив. Если бы он не вступил в реальное соприкосновение с католиками и протестантами, он бы ещё долго кашеварил в своей голове, сравнивая и анализируя различные конфессии. Тогда-то это кашеварение и кончилось, он понял, что религиозное познание не может быть без школы, а школа – это присоединение к конфессии. И тогда он отказывается быть контролёром сам себе, не хочет больше самовольно и гордынно определять, прав он или нет. Хочет вручить свою жизнь в руки Божии. Ему нужна церковь, духовник, который бы помог ему идти по этой жизни. И он крестится.

Вот так и реализовался в его жизни эстетический критерий, сложившийся в нём ещё в юности: Бог, большая семья ( у него четверо детей), неработающая жена( по образованию она инженер-строитель). Его дело – работа, её – дом, семья, дети. Полноту же в это его земное счастье внесла Церковь. Исповедь, Причастие.