Могут ли монахи воспитывать детей?

Елена Чинкова:

– Поговорим сегодня о воспитании детей, о роли церкви в этом непростом процессе. Отец Игорь, первый вопрос: как правильно воспитывать своего ребенка с точки зрения церкви? Когда, в каком возрасте нужно его приобщать к церкви, как правильно выстраивать с ним отношения?

[Игорь Фомин: Лучше с детства соприкасаться со святостью, чем потом пытаться себя перевоспитать. ] Игорь Фомин:

– Вообще-то с рождения. Как человек рождается, его сразу дают маме, прикладывают к груди, чтобы человек уже начал адаптироваться в этом мире. Так же и в духовном плане необходимо, чтобы человек с младых ногтей, как говорят, находился в этой среде, и легче воспитать, чем потом перевоспитывать.

Чинкова:

– Если ребенок устраивает сплошной праздник непослушания, как с ним правильно себя вести? Нужно ли просить батюшку помочь разобраться с шалуном? Если действовать самому, то как? Жестко, гуманно?

Фомин:

– Иван Охлобыстин как-то сказал, что детей надо пороть, от этого они становятся розовыми и толстыми. Но своих детей он никогда не порол. Я знаю их семью. Дети у него действительно розовые и живые. Воспитание – это очень сложная вещь. И в каком-то моменте нужно, естественно, наказание. Вообще с церковно-славянского "наказание" переводится как "воспитание, научение чему-либо". "Наказал меня Господь" – это не значит, что он дал по голове или по спине, а дал какое-то научение тебе. Где-то надо не заметить что-то. Мне кажется, здесь уже включается психология. Поэтому если мы будем рассматривать какие-то конкретные случаи, здесь будет более уместно сказать, что надо сделать: заметить что-либо, не заметить, в каком возрасте. Парашют от парашютиста недалеко падает. И каковы родители, таковы и дети. В этой студии как-то уже говорили, что если ребенок родился в китайской семье, поверьте, он будет говорить на китайском языке. Если он родился в доброй семье, он будет добрым человеком. Конечно, антагонизм у него превозобладает, в какой-то момент ему захочется что-то узнать, кого-то ущипнуть, ударить, посмотреть, как среагирует его оппонент в познании мира. Но не обольщайтесь: от осины никогда не рождаются апельсины.

Антон Челышев:

– Мы сегодня не можем обойти и не можем обходить тему скандала в Свято-Боголюбском монастыре, где воспитывали и, по одной из версий, продолжают воспитывать, по другой – нет, подрастающее поколение. Меня в этой истории интересует только один вопрос. Как-то раз задал я вопрос одному своему знакомому священнослужителю относительно воспитания детей, вообще семейных отношений. Он говорит: " А что ты мне этот вопрос задаешь? Я монашествующий, я в этом ничего не понимаю и не должен понимать". Я не понимаю, почему в монастырях воспитываются дети монахами, которые от мира удалились и все мирское им чуждо? Чему они их будут воспитывать, когда речь пойдет о половом воспитании? Разве что: это нельзя, то нельзя. А дети, наверное, сами должны выбрать мир или удаление от него. Меня это занимает, меня это возмущает.

Игорь Фомин:

– Церковь издревле создавала монастыри на Руси, не в египетских пустынях. И в России монастыри выполняли самые различные функции. Сначала это были и лечебницы для отставных коллег-воинов, которые получили какие-то увечья в сражениях за землю русскую, причем, со времен Александра Невского. И до последних дней при монастырях были и богодельни, и центры воспитания. Тогда, естественно, они не центрами назывались, а приютами при монастырях. А кому было воспитывать раньше, как не монастырям. Не было особых заведений, как в наше время – приютов. Это были единичные случаи при очень богатых особах. На государственном уровне этого не было. А детей-сирот было всегда предостаточно. Или родители умерли, или еще что-либо случилось, что ребенок потерялся. Можно ли при монастырях воспитывать детей? Я думаю, можно. Если это монастырь нормальный, здоровый и хороший. Если брать конкретно Боголюбский, мы до этого случая дойдем. Я хотел бы спросить: Антон, вы из советского детства?

Челышев:

– До семи лет – да.

Игорь Фомин:

– А с какого возраста половому воспитанию в обществе начинают обучать? Я не имею в виду современное общество, оно начинает, наверное, воспитывать с ранних лет с куклы Барби. А в советское время разве было половое воспитание? Я, например, не помню. В школе нам не говорили, куда надо целовать, как обниматься и так далее.

Челышев:

– Но, во всяком случае, с пониманием относились, когда это происходило. За это не наказывали. Люди понимали, что все через это проходили. Монахи же отрицают все мирское, они не могут этого принять, не могут этого понять. И в Свято-Боголюбском, по словам очевидцев, за это наказывали.

Игорь Фомин:

– Не знаю, в Свято-Боголюбском наказывали или нет. Но в детских домах за это не наказывают, а поощряют. Это отдельная тема разговора. Если уж говорить честно, то все давайте брать.

Челышев:

– Мы не против.

Игорь Фомин:

– В Боголюбском монастыре ситуация следующая: настоятельница и те сестры, которые приехали из Рязани. У них был конфликт в Рязанской области. Они по понятиям церкви были немножечко сектантами. Но церковь занимается спасением людей. В переводе с греческого слово "спасение", слово, которое употребляется на греческом в церковном понятии, обозначает "лечение, выздоровление, вылечивание". То есть, церковь занимается спасением людей, как в мирском плане, духовном, так и для жизни в будущем. Эти сестры приехали к местному владыке с проблемой: у нас конфликт с епископом, но мы хотим остаться вместе, может быть, что-то понять, увидеть, выздороветь. И Владыка им дает свободный монастырь, к сожалению. Древнейший, красивейший, лучший монастырь, наверное. Но этого выздоровления, к сожалению, не происходит, потому что они варятся в своем соку. Жалко, что этот сигнал не поступил раньше от детей или, может быть, от местных. Сейчас, я надеюсь, все это уврачевано, и проблем уже никаких дальше нет. Детей в Боголюбском монастыре нет, не надо обольщаться. Естественно, их оттуда изъяли. Но если брать в целом, я думаю, при монастырях хорошо воспитывают людей. И если детям прививают с детства чистоту, конечно, будет интересно посмотреть и на порок любому ребенку. Но обратное редко бывает. Если ребенка воспитывают в пороке, то ему не очень интересно смотреть на чистоту. Но, поверьте мне, лучше уж с детства соприкасаться со святостью, чем потом что-то переделывать в своей жизни.

Чинкова:

– Отец Игорь, вы назвали монахинь немножечко сектантами. Что это такое? И вообще, может быть, у нас в каждом монастыре руководят такие немножечко сектанты? Кто-то может это отслеживать и искоренять на корню?

Игорь Фомин:

– Да, естественно. На это поставлены духовные власти. В церкви есть очень строгая иерархичность, правящий епископ или насельник монастыря. Что такое немножко сектанты? Это человек, который в своих взглядах расходится с ученьем церкви, но желает стать на рельсы выздоровления или вернуться в лоно церкви. Естественно, к такому человеку происходит снисхождение. Ему дается шанс, возможность еще и еще раз. Но это как в семье, наверное. Ребенок заблудился, впал в какие-то прегрешения, приходит к родителю и говорит: мама, папа, я такой-сякой, дайте мне еще один шанс. Кто не даст шанс? Любой даст шанс.

Чинкова:

– И эти монахиням еще тоже дадут шанс? Или уже все?

Игорь Фомин:

– Я думаю, теперь уже все. Если коснулось других детей, раз они пытались привить свои взгляды другим людям, то шансов больше у них не будет. Они будут расформированы по другим монастырям. Это не значит, что зараза будет распространяться везде, потому что секта сильна только своей коллективностью, только большинством людей.

Челышев:

– Друзья, давайте продолжим этот разговор вместе с вами. Как вы думаете, могут ли монашествующие нормально воспитать ребенка и отправить его в мир? Могут ли монахи воспитать ребенка для мира? Я, например, подозреваю, что все-таки может быть явно, может быть не явно для самих же себя, они будут готовить его к уходу от этого мира. У этого вопроса есть много аспектов. Кто-то может позвонить и сказать, что уж лучше монастырь, чем современный детский дом, где порок поставлен во главу угла, и никто не следит за воспитанием детей. А зачастую происходит наоборот: у детей же эти воспитатели и приворовывают: то детское пособие отнимут, то выяснится, что питаются дети не так интенсивно, как должны были. Как нам золотую середину-то найти? Чтобы с одной стороны, чтобы дети питались нормально. А с другой стороны – в здоровой духовной атмосфере росли.

Звонок от радиослушателя Артура:

– Я считаю, что не могут воспитывать. Они могут помогать. Потому что, если они будут заниматься воспитанием, когда он выйдет в этот жестокий мир, который абсолютно не подходит ни под какие каноны, и никто практически ничего не соблюдает, он захочет вернуться обратно. А быть наставниками, подсказывать в каких-то кризисных ситуациях ребенку – в этом плане, я думаю, что да.

Челышев:

– Как, по-вашему, это должно выглядеть? Подрастающий человек, который живет не в семье, а где-то в приюте, он должен периодически посещать монастырь? Или монахи должны периодически к нему приезжать? А, может быть, вообще воспитывать детей, если мы говорим о людях церкви, должны все-таки не монашествующие люди?

Артур:

– Я думаю, что, скорее всего, не монашествующие. Либо посещать, либо чтобы они имели доступ в учреждения образовательные. Потому что у нас и мест достаточно много в России. И более семидесяти лет у нас вообще безбожье. Они видят пример своих родителей.

Звонок от радиослушательницы Татьяны:

– Я хотела бы сказать, что очень хорошо, что в наше бездуховное время находятся люди, которые воспитывают детей, от которых по каким-то причинам отказались. Чаще всего понятны эти причины: это алкоголизм, наркомания. На мой взгляд, очень хорошо, что находятся люди, которые семейные дома создают, монахи, которые воспитывают детей. В конце концов, из этих детишек вырастут потом правильные люди. Не люди, которые гоняются за деньгами, не люди, которые видят жестокость в семье или жестокость интернатов. И даже если они захотят остаться потом в вере, не обязательно уйти в монашество, может быть, они будут работать в благотворительных организациях. Путей много.

Челышев:

– Татьяна у вас такая альтернатива: из детдома выходит полукриминальный элемент, из монастырей выходят потенциальные монахи, к постригу готовы. И, по вашему, лучше будут монахи, чем полукриминальный элемент. Но здесь я с вами не соглашусь.

Татьяна:

– Вы, наверное, крайности берете. Но если брать такие крайности, то, наверное, да.

Звонок от радиослушателя Евгения:

– На мой взгляд, не стоит монастырям участвовать в воспитании детей. Во-первых, у нас церковь отделена от государства. И если мы выбираем, как было в предыдущем разговоре, между детским домом и монастырем, то это получается выбор из двух зол. Это выбор без выбора. Ребенок должен в семье находиться. И к этому нудно стремиться. А обсуждать, какое из зол менее злое, вряд ли это выход.

Игорь Фомин:

– Я считаю, что монахи могут воспитывать детей. Тем более, в наш мир, информационный, полного доступа везде и всюду. Никаких проблем с этим нет. Дело в том, что монахи это не какая-то особая каста среди верующих, выделенная, закрытая и тому подобное. Это верующие с более строгим уставом соблюдения каких-либо правил. У монахов есть обязанности молиться, им во время пострига вручаются четки. Молиться призваны все христиане. "Непрестанно молитесь", – говорит апостол Павел всем. У монахов есть обед воздержания в пище: они не вкушают мясо. Но и нам переедание не рекомендуется. Тоже воздержание должно быть, дабы не было буйство плоти, как говорят. Есть у монахов обет безбрачия. Но и мирским людям сохранение верности обязательно. А разврат-разгул не разрешается.

Челышев:

– Отец Игорь, я с вами согласен. Как вы думаете, любой ли монах способен, сохраняя абсолютную объективность, воспитать ребенка, научить ребенку, объяснить ему, что в мире тоже есть много хорошего? Достаточно просто оставаться нормальным человеком и получать от мира только хорошее, и давать миру только хорошее. Не призывать его уходить от этого мира. Потому что ведь ребенок спросит у монашествующего: а что же ты покинул этот мир, если он на самом деле такой хороший, как ты мне объясняешь? Может ли монах быть объективным абсолютно? Или их как-то готовить нужно?

Игорь Фомин:

– Может быть абсолютно объективным. Я, когда был семинаристом, проходил послушание, мы по разным монастырям раздавали гуманитарную помощь. Приехала монахиня очень смиренная и очень симпатичная. Пока ждали оформления документов, я, как испытующий семинарист, начал вопрошать: "А что же вы ушли в монастырь? У вас, наверное, и образование хорошее". Она говорит: "Да, я закончила юрфак МГУ". Это начало 90-х годов. Перспективная профессия. Я говорю: "Наверное, у вас какие-то другие причины, может быть, семейные?" – "Нет. У нас очень благополучная семья. Два ребенка". – "У вас, наверное, плохо строятся взаимоотношения с родителями?" – "Нет. Очень прекрасные взаимоотношения". – "Комплексы? К молодым людям?" – "Нет. Столько было поклонников". Я ей поверил, что поклонников было много, поверьте. "А почему же вы ушли в монастырь?" Она такая всегда была молчаливая, не свойственно юристу. А после этого вопроса стала говорить: "Вы знаете, если бежать от мира, ты не убежишь в монастыре. Там все то же самое. У меня послушание на кухне. В шесть часов утра встаешь и готовишь с утра до вечера. В 11 часов приходишь только в келью. Даже молитвенного правила монашеского не всегда можешь исполнить. С кухни отпускают только на какие-то большие праздники, чтобы исповедаться и причаститься. Если бежать от себя – не убежишь. Ты там везде. От себя в монастыре не убежишь. В монастырь можно идти, если ты любишь Бога, и особо хочешь с ним соединиться". Я с ней полностью согласен. Монахи не будут убеждать детей принимать постриг. Для верующего человека и для монаха очень важно, чтобы человек остался человеком, образом и подобием Божьим, и это осознавал. Этому призвано вообще все. И проповедь в церкви, и тем более, настрой монахов.

Звонок от радиослушательницы Татьяны:

– Сын моей невестки, ему почти 13 лет, сейчас живет в православном приюте.

Челышев:

– А как он там оказался?

Татьяна:

– Его отдали туда родители. Он четыре месяца там находится. Это не в Москве. И мы очень счастливы, что он там. Только боимся, чтобы его оттуда не отчислили. Конечно, никаких сирот там нет. Детей там приблизительно человек тридцать. Они учатся, занимаются трудом посильным.

Челышев:

– А их там обучают сами монашествующие?

Татьяна:

– Да. Среди них есть и врачи, и учителя. У них все свое. У них прекрасные условия.

Чинкова:

– А как же дети при живых родителях там оказываются?

Татьяна:

– Это из семьи верующих и из семьи священнослужителей дети. Мой сын и его жена даже не воцерковленные. Но они очень хотели его туда отдать. Попасть туда очень трудно.

Челышев:

– Обучение платное?

Татьяна:

– Все бесплатно. И кормят, и одевают. Конечно, мой сын старается помогать и материально, как может. А может и не помогать.

Челышев:

– Татьяна, очень хорошо, что вы об этом рассказали. Но меня смущает, почему там нет детей-сирот.

Татьяна:

– Этого я не могу вам сказать. Там есть дети даже очень богатых родителей, которые живут за границей.

Челышев:

– Поэтому там нет детей-сирот.

Игорь Фомин:

– Вы спрашиваете, почему при живых родителях детей отдают в приюты. В эту субботу участвовал в церемонии принятия клятвы кадетов Георгиевского кадетского корпуса. Проходило это в Георгиевском зале, говорил приветственное слово, как президент. Ощущение было возвышенное. И было шестьдесят детей. Принимали присягу, клятву кадетского корпуса. Присутствовали родители. Что подвигает родителей светских отдавать в эти кадетские корпуса? Наверное, то же самое, что подвигает родителей верующих отдавать в такие приюты, в своеобразные церковные кадетские корпуса.

Чинкова:

– Все-таки дети-кадеты воспитываются там патриотами, они хотят служить Родине. А дети в монастырях счастливы ли, что их выкинули из семьи на воспитание к монахам?

Игорь Фомин:

– Я думаю, все то же самое. Если родители туда отдали, они их навещают в субботу и воскресенье, или как получается. Если ребенок заплачет, неужели родитель не заберет. Или ему не отдадут?

Челышев:

– История интересная. Что мешает профессиональному педагогу по русскому языку или математике уйти в монастырь и так служить не только Богу, но и обществу? Но меня смущает, почему в таких благоустроенных заведениях нет детей-сирот?

Игорь Фомин:

– Это Татьяна привела пример этого приюта. Есть, где полно детей-сирот. Нижегородскую область могу привести в пример. Есть общество многодетных детей, который сами сорганизовываются. Замечательное есть общество во Владивостоке, "Семейный очаг", где пять многодетных семей взяли сорок детей еще из приюта.

Чинкова:

– Татьяна сказала, что в том вип-приюте, в том числе, воспитываются и дети священнослужителей.

Игорь Фомин:

– Она не сказала вип-приют.

Чинкова:

– Но мы так поняли. У вас четверо детей. А вы бы своих детей рискнули бы отдать в такое заведение?

Игорь Фомин:

– Обязательно. Я бы хотел попробовать и в кадетский корпус отдать, и в другое заведение. Человеку надо всесторонне знать мир. Иногда когда-то надо отправить далече, чтобы он потом пришел и сказал: папочка, я тебя люблю еще больше.

Чинкова:

– И в каком возрасте вы готовы оторвать их из лона семьи?

Игорь Фомин:

– Не раньше лет двенадцати.

Челышев:

– У нас sms-сообщения. Некто пишет: нет, не может воспитываться ребенок в монастыре. Скажите, пожалуйста, откуда берутся эти монахини. Они сами что ли из неблагополучных семей? Наверное, те, которые из Рязани прибыли и в Боголюбове обосновались.

Игорь Фомин:

– Почему? У каждого человека есть возможность сбиться с пути истинного и искренне верить, что он правильно мыслит и правильно действует. Так что, давайте не будем их осуждать и обсуждать. Человек ошибся. Давайте попробуем помочь ему исправиться, чтобы он встал на путь истинный.

Челышев:

– Если человек ошибся именно так, как об этом написали девочки, сбежавшие из приюта год назад и этой осенью, то человеку нужно не просто дать возможность исправиться, человека нужно наказать. Если то, о чем говорят девочки, правда. Человека нужно наказать, причем абсолютно светски. По Уголовному кодексу.

Игорь Фомин:

– Я согласен. Так как любой верующий человек является гражданином России, если это наказание необходимо, надо наказывать.

Челышев:

– Еще одно сообщение: слушаю лекции профессора имярек. Он говорит, что не надо крестить младенцев. Любое таинство должно совершаться сознательно.

Игорь Фомин:

– Каждый человек рождается в этот мир в определенной семье, которой он отдан на поруки. Взрослые о нем заботятся, воспитывают. Точно так же и в духовном плане. Крещение совершается в младенческом возрасте по вере родителей. Если родители неверующие, крещение является недействительным. Есть замечательный пример. Это было до революции. Группу турецких младенцев, крещенных в русской православной церкви, синод признал некрещеными. Почему? Потому что их матери заметили, что христианские дети лучше развиваются, они крепче физически. И все это приписали таинству церкви: крещению и причащению. Они крестили. Синод признал недействительным. Потому что родители не имели веру в Господа нашего Иисуса Христа. Так что крестить надо в младенческом возрасте, но по вере родителей.

Челышев:

– А став взрослым, ребенок может определиться: уйти или остаться?

Игорь Фомин:

– Да. Вы же кашей пичкаете бедных детей. И дают ему только то, что ему полезно, а не то, что он хочет. Ребенок начнет просить у вас газированный напиток, вы же откажете ему в этом.

Челышев:

– А есть ли у православной церкви какая-то стратегия по участию в воспитании подрастающего поколения? Может быть, есть какие-то нормативы, критерий, которому должен соответствовать приют, находящийся в лоне церкви?

Игорь Фомин:

– Очень сложный для меня вопрос. Я думаю, на это лучше было бы ответить специалистам . Но я думаю, естественно, критерии есть. Люди должны быть верующими, которые стоят у руля церкви и любящие бога и детей. Вот, наверное, два основных критерия, по которым создаются приюты. Потому что приюты в лоне русской православной церкви – это не системная организация. Это инициатива самой церкви. То есть, всегда зиждется на каких-то церковных активистах, членах церкви, которые и создают эти приюты и дают возможность детям получать там соответствующее образование.

Чинкова:

– А не лучше ли было сделать так, чтобы воспитание детей доверяли только "белому" духовенству, то есть, священнослужителям, которые могут иметь свою собственную семью? Все-таки они менее оторваны от нашего мира, и они знают, что нужно ребенку, как себя с ним правильно вести, нежели монахи.

Игорь Фомин:

– Я думаю, не надо здесь ограничивать. Каждый человек сам выбирает, где он может приложить свои силы в воспитании. Действительно, Антон правильно сказал, если учитель русского языка принял монашество, почему он должен свой талант зарывать в землю? Не должен зарывать ни в коем случае. Он должен его развивать. Пусть воспитывает. Но и "белое" духовенство принимает детей-сирот. У меня есть знакомые батюшки, которые взяли детишек на воспитание. В одной семье четверо детей, в одной – шестеро. Здесь ограничений нет. Пусть все воспитывают.

Двухсекундное резюме. Дел в том, что любое золото всегда тонет в этом житейском море. Его не видно, но оно существует. Любой мусор, что легче воды, всегда плавает, его видно, и он всегда портит вид. Проблемы с детишками Боголюбского монастыря – это тот мусор, который портит.

Челышев:

– Исключение, будем так считать. Спасибо вам большое.