Не надо надевать на школьниц и студенток паранджу или хиджаб

"Надо уметь заглаживать углы"

– Юнус-Бек Баматгиреевич, сейчас, с точки зрения безопасности, к чему дело в Ингушетии идет? У вас там период обострения или...

– Наоборот. Снижение напряженности. Существенное. Если говорить о статистике, которую мы в последнее время наладили и которая более-менее объективная... Конечно, не все показатели мне нравятся. Но у нас сокращается количество особо тяжких и тяжких преступлений, а также связанных с терроризмом.

А главное – лучше стало с их раскрываемостью. В 2009-м тяжких было 513, раскрыто – 315. За 11 месяцев этого года: тяжких – 340, раскрыто – 181.

Или вот строка: "Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа". Есть у нас такая беда... В прошлом году было 143 таких преступлений (раскрыто 104), в этом – 100, правда, раскрыто пока всего 40.

Конечно, мы не говорим, что вот – победили. К сожалению, до победы далеко. Но тенденция к улучшению обстановки – она уже видна.

– В соседней с вами Чечне оперативные мероприятия в основном проводят местные силы правопорядка, что считается наиболее эффективным. А у вас так пока не получается?

– Мы тоже своими силами проводим такие мероприятия, но не в таком объеме. Мы к этому стремимся. И хотим сами этого. Почему я и попросил президента Дмитрия Медведева и премьера Владимира Путина увеличить, хотя бы временно, численность наших спецподразделений. Нам обещали помочь.

– Некоторые правозащитники утверждают, что в Ингушетии не снижается количество похищенных людей – якобы в этом замешаны правоохранительные органы...

– С правозащитниками я встречаюсь довольно часто, и мы где-то друг друга понимаем, где-то – нет. С так называемыми "похищениями" – здесь такая проблема. Бандиты не только совершают преступления, но и ведут против наших правоохранительных органов информационную атаку, прежде всего с помощью сайтов. Можно сказать, это такая психологическая акция. Сейчас любого задержанного они объявляют "похищенным". Вот наши милиционеры на рынке недавно проводили оперативные мероприятия, задержали подозреваемых (и только), повезли их в РОВД...Машина еще не успела доехать до отделения, а на сайтах уже сообщение: "В Назрани – опять похищение!" Когда человека потом отпускают, никто же опровержение не дает. Потом за границей все это подсчитывают. Страшные цифры получаются!

Да, наши милиционеры не ангелы. Никто не застрахован от нарушения закона в момент активной фазы спецоперации. Но я все время требую, и добиваюсь, чтобы так было: если к кому-то применили слишком жесткие меры, – надо обязательно извиниться. А если нужно – обратиться ко мне, чтобы я помог возместить материальный ущерб. У нас ситуация такая, что мы не должны людям давать повод держать на нас зло. Такие случаи не только в Ингушетии, во всей стране, во всем мире. Надо уметь эти углы заглаживать, чтобы не было негатива.

– Как вы оцениваете численность бандподполья в боевом крыле и в идеологическом?

– Если говорить о боевом крыле, разные СМИ разные цифры называют: и 40 человек, и 50, 60. Но реально – об этом говорят и наши наблюдения, и анализ оперативных данных – сейчас на территории республики остается порядка 30 бандитов. Но у них, к сожалению, есть пособники...

– И сколько?

– Плюсуйте к каждому бандиту еще по пять человек. В основном это – родственники. Мы знаем их, что называется, в лицо и с ними работаем. Это позволяет людей освобождать от влияния банд и возвращать к нормальной жизни.

Среди пособников есть и те, к счастью, их не так много, кто скрытно действует в различных структурах власти и чиновничьей среде, в коммерческих структурах. Сами они в боевых действиях не участвуют, но поставляют бандитам вооружение, продукты...

Что же касается идеологического крыла... Таких явных, ярых идеологов уже не осталось. В так называемых сектах сейчас не более 70 человек. С ними мы проводим беседы – раз в три месяца обязательно встречаемся. Есть и те, кто на пятничных проповедях пытается внушать свои взгляды "между строк". Но и они становятся уже не столь активными...

– Это священнослужители?

– Не только. Эти люди и на стройках работают – каменщиками, сварщиками... Когда с ними разговариваешь, великолепные собеседники. Все знают. Не скажешь, что они "враги народа".

"Нужен закон против ваххабизма"

– Ваххабизм – насколько это для вас серьезная проблема? И не надо ли его законодательно запретить?

– Он не разрешен.

– Но закона федерального такого нет...

– Нет. Его и раньше не было вообще... Ни запретов. Ни разрешений. Потому что прежде надо правильно сформулировать: где границы ваххабизма. Мы это сделаем и будет ограничивать экстремизм.

С другой стороны, чрезмерное внимание к этой теме создает ненужный ажиотаж... Запретный плод сладок. Вообще, религиозная составляющая не должна быть чрезмерной во власти.

Я, например, все обряды соблюдаю. И в мечеть хожу. Но это не является стилем моей жизни. Это я в душе с богом. Это не для показухи. Это мои отношения с богом. Не нужно это чересчур выпячивать. Это вопрос совести каждого.

Сейчас многие полюбили демонстрировать свою истовую религиозность: "Я молюсь". А это что, показатель благости и честности, что ли? У нас все молятся, тогда откуда, если все такие хорошие, преступления? Если все такие молящиеся, честные, откуда тогда коррупция, воровство? Разве этого нет?

Даже студенты пишут: нет молельной комнаты. А я говорю: а с чего она там должна быть?

– Университет не в Ингушетии?

– В Москве, других регионах. Ислам – такая религия, которая позволяет вечером восполнить те молитвы, которые ты не успел совершить за день. Университет, школа – для того, чтобы знания получать. Пророк завещал учиться!

Государство должно сотрудничать с религиозными, духовными лидерами – муфтиями, имамами, но религия не должна главенствовать в этом дуэте.

– Почему вы так считаете?

– Я всегда говорю: у каждого из нас есть отец. Первый, кто вкладывает в голову, в сознание своего ребенка законы жизни и каноны религии. Ему предписано быть таковым и по исламу, и по законам – по всему. С него спросится в первую очередь, если он этого не сделал.

Понятно, что мечети нужны, но это не значит, что они должны возводиться бесконтрольно. Все, что связано с религией, – то ли это учеба, то ли строительство религиозных учреждений – должно делаться с ведома Духовного управления мусульман республики.

Сегодня нам нужна центральная мечеть и мы ее строим. Это важный проект для Ингушетии. Но реализовывать его мы будем не на бюджетные средства, а за счет поддержки граждан и национальных диаспор из других регионов, да и со всего мира – если захотят участвовать в проекте.

Задача духовных лидеров, имамов – проповедовать толерантность и терпимость, говорить о мире и примирении, в том числе выступать против обычая кровной мести, который наносит нам достаточный урон..

Но не обострять обстановку.

Был один такой случай: взорвали магазин, якобы он торговал спиртным. Мне сказали, что имам в своих проповедях подстрекает к радикализму. Я у имама спрашиваю: "Почему вы говорите то, что спиртное нельзя продавать? Из десяти человек, которые вас слышали, девять согласились с радикальным мнением, а один еще и пошел взрывать?" Он отказывается: "Я же не призывал взрывать, я только сказал, что нельзя торговать спиртным".

Да, вера учит нас: для мусульманина торговать спиртным – грех, пить спиртное – грех. Но у нас живут не только мусульмане. Вот у вас есть магазин, говорю я, где мусульманин может купить то, что ему нужно. Тогда почему вы ограничиваете другие веры и национальности, которые хотят отметить свой праздник и выпить по сто грамм? Конечно, пьянство – безобразие, но не все же – пьяницы и алкоголики? А вы тех, кто не похож на вас, хотите ограничить. Где тогда справедливость?

И второе, рассуждаю я, объясните: вы говорите, что чиновники берут взятки, хоромы строят. Плохо это? Плохо, и мы стараемся с ними бороться. Но вы спросите тех подпольных "агитаторов", которые восхваляют террористов: "А есть хоть один случай, чтобы стал смертником родственник любого лидера бандподполья? Если это святое дело, кто из их жен или сыновей пошел на этот "подвиг"? Покажите? Нет их. А теперь расскажите, где находятся дети всех лидеров бандподполья? Они находятся за границей. Они имеют виллы, они имеют деньги. Вот и спросите: откуда эти деньги, эти виллы?"

Я также разговариваю и с молодежью. Я говорю: если ваххабиты утверждают, что борятся за веру, за Аллаха, который есть справедливость и добро, то, почему они Хаттаба, Саида Бурятского, Басаева или других боевиков делают посредниками между Пророком и людьми? Где логика? И я хочу, чтобы наши имамы помогали человеку думать и принимать самостоятельное решение, а не подстрекали его на радикальные поступки. Это позволяет, по крайней мере, разговаривать на равных. По-честному.

"Нельзя детей лишать детства"

– А где вы с имамами по-честному разговариваете?

– Везде – в мечетях, на сходах граждан в населенных пунктах.

– А они могут стать вашими союзниками?

– Они и есть наши союзники без всяких условий. И власть делает для этого многое.

У нас была дискуссия: почему девочкам запрещают носить хиджабы в школе? То есть, на этом тоже кое-кто хотел очки набрать. Но, сказал я, давайте рассуждать: "В школе устав есть?" – "Есть". "Устав, что гласит? В какой форме должен ходить ученик?". – "В такой-то". "Почему ты должен одевать своего ребенка по-другому?".

И главное, нельзя детей лишать детства.

В мечети есть определенная форма. Никто же не заходит туда, нарушая принятый порядок? Тогда почему кому-то хочется нарушать порядок, заведенный в школе?

Я считаю, нельзя играть в эти "игры". Даже пытаться! Я не позволю это делать.

Но, опять же, не позволю никому – из представителей местных властей или правоохранительных органов – преследовать тех, кто одел хиджаб. Пожалуйста, носите. Но опять же, не критикуйте тех, кто его не носит.

Иногда слышу и такое: мол, я должен всех женщин одеть в платки. Я этого не сделаю. Почему? У каждой женщины есть отец, есть братья, есть мать – пусть они разбираются. Когда мне советуют, что надо со всех снять хиджабы, тоже не сниму. Но я противник одевать школьниц или студенток в паранджу или хиджабы. Потому что надо дать им жить. Это их детство. Вырастут, замуж выйдут, пусть мужья определяют, в чем им ходить...

"Главное – коррупционера не посадить, а обезвредить"

– Когда два года назад вы стали президентом, ваши первые заявления касались борьбы с коррупцией... Ну и как?

– Сложный вопрос... Я считаю, что при комплексном подходе можно существенно снизить проявление этого зла, которое реально мешает жизни общества. В республике за эти два года мы провели очень активные мероприятия против преступлений коррупционной направленности.

Могу привести такие цифры... За 11 месяцев 2010 г. совершено 35 преступлений, связанных с коррупцией, раскрыто – 18. Процент раскрываемости 46,1%. Но для нас это уже неплохой результат – в прошлом году было всего 26,3 %.

– А что с коррупционерами?

– Они получили условные сроки. И еще на них наложили штрафы.

Главное – неотвратимость наказания. Главное – коррупционера не посадить, а заставить вернуть украденное с конфискацией всего, что он наворовал.

А если говорить о взятках... Есть идея, чтобы больше, в разы, штрафовать того, кто берет взятки. Я считаю, что больше надо наказывать и того, кто их дает, кто соблазняет чиновника, падкого на мзду.

"Нам в школе не хватает учителей"

– Что происходит с идеей возвращения русских в Ингушетию?

– Дело тут вовсе не в том, насколько безопасно сейчас жить в Ингушетии. Я прекрасно понимаю: даже если будет обеспечена супербезопасность, переселенцы сюда сразу не хлынут.

Я общаюсь со многими русскими, которые уехали из наших краев, с молодежью, кто приезжает к нам на праздники. Бывает, в других регионах ко мне подходят люди, которые жили на Кавказе в советское время. Да, у них есть определенная ностальгия. Но они говорят: дело не в том, что там стабильности нет, мы уже устроились на новом месте, создали условия для себя, нормально живем.

Зачем тому же бывшему жителю Ингушетии, который живет сейчас на Ставрополе, бросать все и отправлять сюда свою семью? Я понимаю, если бы он здесь зарабатывал, как в советское время на Севере. Тогда стимул какой-то был бы, чтобы приехать. А так еще неизвестно, землю дадут или нет, будет работа или нет. Если бы они в других регионах нищенствовали – тогда понятно, вернулись бы назад.

Я считаю, нам надо обратить внимание, например, на среднеазиатскую русскоязычную диаспору. Там есть желающие вернуться в Россию. Вот с ними можно проводить работу. И мы готовим сейчас варианты их обустройства непосредственно в нашей республике.

Но тут не так все просто. Ну, привезем мы 30-40 тысяч новых граждан, и что? Надо ведь жилье им найти, работу дать. Это в нашем регионе, где и так высочайшая безработица? А мы еще искусственно усугубим проблему... Понятно, что тогда будут и стычки, и драки с местным населением. Зачем это надо? Наоборот, надо такие условия создать, чтобы не было противостояния коренных и некоренных.

Я недавно был в Пензе. Там, как и в некоторых других областях России, в сельских школах – недобор учеников, школы закрывают, а учителей – сокращают.

– А почему именно Пенза? У вас какие-то отношения с губернатором?

– У меня со всеми хорошие отношения... Я и со Ставропольским губернатором говорил. В интернете предложения свои размещаем.

– А у вас нехватка педагогов?

– Нехватка. И особенно специалистов дошкольного воспитания и учителей начальных классов. Хотя и в старших классах тоже. Вот мы сейчас хотим в каждой школе создать отдельный класс для особо одаренных детей. Конечно, их учить – нужны хорошие педагоги. И мы готовы привлекать на контрактной основе специалистов любой национальности Можно работать, например, вахтовым методом – два-три учителя по очереди по несколько месяцев. А если захотят семьями ехать – предоставим жилье, создадим все условия.

Нам нужны такие специалисты. Вот тот же простой селянин понимает прекрасно, что не может, например, работать в школе, и ему интересно, чтобы хороший учитель преподавал его детям, независимо от того, кто он по национальности и откуда он родом. То же самое и с медициной...