Священномученик Иларион Верейский: "Князь Православной Церкви"

Имя священномученика Илариона (Троицкого), Епископа Верейского, нераздельно связано с именем Патриарха Тихона. Он был одним из главных его помощников в деле управления Церковью в трудный период гонений на Православие и обновленческой смуты. Как и Священномученик Серафим (Чичагов), владыка Иларион сохранил верность Патриарху, и это обратило против него гнев властей. Его так же ожидали ссылки, лагерь, тюрьма и преждевременная смерть. Но все то, с чем трудно смириться, принять послужило к его прославлению. В нечеловеческих условиях Соловецкого лагеря владыка Иларион для тысяч заключенных был примером мужества, честности и доброты. Внешние обстоятельства не имели над ним власти, но от его присутствия менялись многое: соузников он ободрял, окружавших его священников побуждал быть более требовательными к себе; лагерная шпана вдруг резко меняла тон, а конвойные и даже лагерное начальство, помимо воли, выказывали к нему уважение. В арестантской одежде, лишенный прав, он оставался Князем Православной Церкви...

Не преклонив главы

...Тяжелая тишина стояла в бараке. Нехотя, принужденно люди выстраивались один за другим в шеренгу от стены к стене. Были среди них и священники. По всему лагерю на пересыльном пункте в Кеми прозвучал приказ: в момент похорон Ленина почтить его память молчанием в течение пяти минут...В "строе" не было только Троицкого и еще одного заключенного. Оба продолжали лежать на нарах, несмотря на увещающие голоса: "Все-таки, великий человек... влетит вам, если узнают". Тому, второму, было бы страшно, но, глядя на владыку, спокойного, как обычно, не поднялся и он. Чудом миновали "расхода", а не встали. А потом негромко, но отчетливо прозвучало слово: "Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество".

На Соловках епископ Верейский был фигурой заметной. По свидетельству Б. Ширяева, к нему одинаково тянулись все. Не только духовенство, – профессора, актеры, военные, даже шпанята, – "отогревались" возле него, будто давно его знали. Никакого различия в обращении с людьми разных состояний у владыки не было. Он с каждым был приветливым, совершенно естественным, как с равным. В перерывах его можно было увидеть дружески прогуливающимся рука об руку с кем-нибудь из "профессионалов в законе", которого он с интересом расспрашивал об его обстоятельствах и о "специализации". Оказавшийся вместе с ним в заключении священник Павел Чехранов вспоминал, что "многие видели в нем духовного отца, а в отношении душ, уже отравленных неверием, он был миссионером".

Простая манера общения и сама внешность владыки Илариона, – высокий рост, широкие плечи, открытое ясное лицо, – на всех без исключения оказывали действие облагораживающее. Борис Ширяев так описал его исключительное положение среди заключенных:

"Силе, исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики: в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток, столь распространенных на Соловках, где не только чекисты-охранники, но и большинство уголовников считали какой-то необходимостью то злобно, то с грубым добродушием поиздеваться над "опиумом". Нередко охранники, как бы невзначай, называли его владыкой. Обычно – официальным термином "заключенный". Кличкой "опиум", попом или товарищем – никогда, никто".

"Подсудимый революции"

В числе ближайших помощников Патриарха Тихона владыка Иларион оказался неслучайно. Один из самых образованных иерархов Русской Православной Церкви, уже через три года после окончания Духовной академии, в 1913-м, он принимает постриг в скиту Троице-Сергиевой Лавры, желая всю жизнь без остатка посвятить пастырскому служению. До революции его знали как автора фундаментального труда "Очерки из истории догмата о Церкви", он приобрел большой авторитет и как богослов, и как преподаватель Духовной школы. На его проповеди люди приходили специально. В те годы он по праву считался одним из лучших проповедников.

Обширные исторические и богословские познания сделали его убежденным сторонником восстановления Патриаршества. Его яркое выступление на Соборе 1917 г. сыграло заметную роль в избрании Предстоятеля Церкви:

"Хочется мне обратиться ко всем, кто почему-то считает еще нужным возражать против патриаршества. Отцы и братие! Не нарушайте радости нашего единомыслия! Зачем вы берете на себя неблагодарную задачу? Зачем говорите безнадежные речи? Ведь против церковного сознания боретесь вы. Бойтесь, как бы не оказаться вам богоборцами! Мы и так уже согрешили, согрешили тем, что не восстановили патриаршество два месяца назад, когда приехали в Москву и в первый раз встретились друг с другом в Большом Успенском соборе. Разве не было кому тогда больно до слез видеть пустое патриаршее место?...А когда мы прикладывались к святым мощам чудотворцев Московских и первопрестольников Росийски, не слышали ли мы тогда из упрека за то, что двести лет у нас вдовствует их первосвятительская кафедра?"

К тому времени у владыки Илариона был уже и опыт свидетельства. Первый раз его арестовали в марте 1919-го. Заключение продлилось три месяца. Прошло немного времени и последовала ссылка в Архангельск сроком на один год. Арестовали его менее чем через два года после епископской хиротонии * . По возвращении из ссылки он был возведен Патриархом в сан архиепископа, и уже навсегда попал в категорию "политически неблагонадежных".

Главной причиной для возбуждения обвинений против епископа Верейского было то, что он занимал твердую позицию в отношении незаконного обновленческого раскола. В течение года по поручению Патриарха он вел переговоры с уполномоченным ОГПУ по церковным делам, отстаивая право Церкви, руководствоваться во внутренней жизни каноническими правилами; составляет и редактирует патриаршие послания, выступает с критикой обновленцев.

Борьба с обновленчеством достигла наивысшей точки в 1923 г, когда произошло "сражение" за Сретенский монастырь.

5 июля 1923 года под праздник Владимирской иконы Божией Матери владыка Иларион служил в монастыре, захваченном обновленцами, всенощное бдение. Изгнав обновленцев, он заново освятил собор великим чином, присоединив старинную обитель к Церкви. На следующий день в Сретенском служит Патриарх Тихон. Тогда же Патриарх назначил владыку Илариона настоятелем монастыря.

За июльскими событиями последовали заявления лидеров обновленческого раскола о "контрреволюционной деятельности" Предстоятеля церкви и его помощника. В сентябрьском номере "Известий" Антонин (Грановский) называл Патриарха Тихона и владыку Илариона "подсудимыми перед революцией". И вскоре "подсудимый" епископ был приговорен к трем годам лагерей.

Цена верности

При всех невзгодах заключения в Соловецком лагере, дышалось там, все-таки, легче, чем "на материке": меньше было возможности встретить двурушничество. Соузниками владыки оказались многие православные священники, сохранившие верность Патриарху Тихону. И для них его опыт и личные качества оказались незаменимы.

Владыку неизменно выбирали "делегатом" для проведения переговоров с лагерным начальством по особым случаям. Обычно отказов не было. Ему удалось добиться перевода в 6-ую роту духовенства и перевести большую часть священников на хозяйственные работы, а когда начальство имело возможность убедиться в их высокой исполнительности и честности – выговорить некоторые послабления режима и отстоять волосы и бороды священнослужителей.

К "высоким должностям" в лагерной иерархии владыка не стремился. Предложения лагерной администрации отклонял, оставаясь, по-прежнему, "бригадиром рыболовецкой артели".

В "Неугасимой лампаде" Борис Ширяев рассказал о христианском подвиге владыки Илариона. Однажды, когда начальник лагеря, Сухов, по удали вышел в море и оказался отрезан от берега полосой шуги, – рыхлого и острого льда, способного расплющить небольшое судно, – епископ Верейский, несмотря на растерянные протестующие крики охраны, с командой добровольцев отправился следом, "на спасение душ человеческих". Два раза прошли они через шугу, и привезли в лагерь насмерть перепуганного дрожащего Сухова. – Редкий случай, когда охране донести о "неповиновении" не пришлось: "начальство" оказалось вне сообщения. Потрясенный случившимся Сухов, чуть позже обнаружил перед невольным свидетелем пробившуюся веру в Промысел Божий – перекрестился в Пасху возле расстрелянного им самим распятия.

Лето 1925 г. определило дальнейшую судьбу владыки Илариона. Из лагеря его отправили в Ярославскую тюрьму. Здесь сотрудники ГПУ пытались склонить его на сторону григорианского раскола. Обещали свободу, возможность вернуться в Москву. Предложение об измене владыка отверг. Агент ГПУ "участливо" осведомился тогда о сроке его приговора, и, услышав ответ, прибавил: "Три года? Для Илариона три года?! Так мало?" Ценой "несговорчивости" владыки стал добавленный ему срок,...равный предыдущему.

В лагере было проще: "по эту сторону" – свои, "по ту сторону" – начальство, охрана. И "та сторона" иногда на удивление обнаруживала черты человеческие. В 1926 г. владыка сумел добиться у начальника лагеря Эйхманса разрешения служить пасхальную службу. В ветхом кладбищенском храме, не вмещавшем даже духовенство, звучала соборная молитва. Крестный ход, объединивший всех, кто стоял вокруг на кладбище, вышел на улицу. Б. Ширяев написал и об этом: "...с победным, ликующим пением о попранной, побежденной смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно... Ликующий хор "сущих во гробех" славил и утверждал свое грядущее, неизбежное, непреодолимое силами зла воскресение". – Что владыке были Соловки? Для него и там была Пасха.

...В 1927-м его привезли в Москву, где архиепископ Григорий просил его возглавить созданный им "высший церковный совет", но и на этот раз он остался непоколебим: "Я скорее сгнию тюрьме, но своему направлению не изменю".

Тогда же, в 1927 г., уже на Соловках владыка сумел собрать вокруг себя пятнадцать епископов, и все они единодушно постановили сохранять верность Православной Церкви, возглавляемой в то время уже митрополитом Сергием (Страгородским).

К свободе

В 1929-м удвоенный срок закончился. Но отпускать владыку не думали. Осенью он получил еще три года ссылки на поселение в Алма-Ате. На этапе – от одной тюрьмы до другой – его обокрали, в поезде он заразился сыпным тифом, и в ленинградскую тюремную больницу он прибыл уже обессиленным. Во время болезни владыка повторял в полу-сознании: "Теперь я свободен, никто меня не возьмет".

...Склонившийся над ним врач сказал, что кризис миновал, и он может поправиться, а через несколько минут архиепископ Иларион скончался.

Митрополит Серафим (Чичагов), занимавший тогда ленинградскую кафедру, добился разрешения предать его тело погребению. Во время отпевания в церкви Новодевичьего монастыря, в белом митрополичьем облачении, лежал совершенно изможденный седой старик. Одна из родственниц, взглянув ему в лицо, упала в обморок. Было ему перед смертью только 43.

В 1999 г. Священномученик Иларион прославлен в Церкви в сонме новомучеников и исповедников Российских. Мощи его были обретены нетленными (даже облачение сохранилось в сырой петербургской земле, не утратив чистоту мученических одежд). Теперь они почивают в Москве, в Сретенском монастыре – в одном из тех важных для нас мест, где особенно ясно чувствуется, что истина одна, и далеко не все равно, как и во что верить.