Расцерковление как слепое пятно

В последнее время началось серьезное обсуждение проблемы, о которой еще пару лет назад совсем не принято было говорить – это проблема расцерковления. В православных СМИ всегда много и подробно говорится о том, как приходят люди в храм, как начинают свою церковную жизнь. Но люди ведь иногда еще и уходят или, по крайней мере, существенно снижают интенсивность этой самой церковной жизни. Но прежде, чем разбирать, почему так получается, я бы предложил поговорить о другом: как это нам удавалось так долго не замечать этого явления, а многим удается и сегодня? Ход дискуссии о расцерковлении заставляет задуматься прежде всего как раз об этом.

У каждого из нас есть слепое пятно – небольшую часть окружающего мира мы просто не воспринимаем зрением, так уж устроен наш глаз. Но мы научились жить с этим, так что даже обнаружить существование этого пятна нам довольно трудно. Есть нечто подобное и в психологии человека: он может не замечать очевидного. Например, алкоголик не признает, что уже не может ни дня прожить без водки, или раковый больной читает выписку из собственной истории болезни и не замечает страшного диагноза (я такое видел). Причина проста: узнать правду жутко, а главное, тогда придется принимать какие-то решения, что-то срочно делать. Проще оставаться в блаженном неведении.

"Слепое пятно"

Тревожные симптомы есть и у нас. Милицейская статистика посещения храмов на Пасху и Рождество показывает в последние годы скорее медленное снижение, чем рост (точных данных не привожу, т.к. их нередко оспаривают). К сожалению, нам совершенно недоступна статистика по причастникам, хотя подсчет ведется в каждом храме. Проще бывает сказать, что это на Западе посещение богослужений падает, и начать размышлять, почему – а что, у нас действительно растет? Но даже не это главное; нетрудно заметить, как изменились общественные настроения: если двадцать лет назад о батюшках и храмах было принято говорить с умилением, трепетом и придыханием, то сегодня в светской прессе расхожими стали штампы про "ЗАО РПЦ" и "толстых попов на мерседесах". И повтором умильных слов в церковных СМИ их не заглушить.

Эти штампы обидны и несправедливы, согласен. Вообще, нам очень не повезло с оппонентами: воинствующие атеисты в России не отличаются ни корректностью, ни глубиной аргументации, они, в основном, убеждают самих себя. И нам – пишущим и публично говорящим христианам – конечно, бывает приятно уличать их в передергиваниях и нападках не по делу. Но гораздо было бы лучше, если бы задавали они действительно трудные вопросы, нам тогда бы пришлось искать на них серьезные ответы. Особенно характерен пример тех, кто сам недавно расцерковился или, скажем, перешел в другую конфессию (я не буду в этой статье называть имен). Человек побывал в Церкви, даже успел что-то в ней сделать, а потом разочаровался, и... вместо того, чтобы назвать конкретные проблемы, с которыми он столкнулся, он начинает огульно охаивать всю Церковь. А на самом деле – свое собственное прошлое.

Фото orthphoto.net

Но это далеко не самый печальный случай. Гораздо хуже, когда такой разочаровавшийся и разуверившийся человек остается в церковных стенах только потому, что не хочет терять свое положение, уважение и просто даже работу... Тут все свои, всё привычно. И тогда начинается настоящее ЗАО со своими расчетами и интригами, но, в отличие от коммерческой организации, всё это лакируется красивыми словами о церковности. Собственно, от такого цинизма люди и бегут. Может быть, расцерковление попадает в наше "слепое пятно" отчасти потому, что иначе придется признать: это не только проблема ушедших, но в первую очередь проблема людей расхристианившихся, но оставшихся в Церкви?

Да и вообще, какая это проблема – личная или системная? Конечно, каждый человек принимает решение сам за себя. Более христианской общины, чем Сам Христос с апостолами, нет и не может быть на земле, но и в этой общине нашелся свой предатель. Так что неверно было бы говорить, будто бы мы отвечаем за каждого ушедшего. Но верно ли считать, что не отвечаем ни за одного? Мол, все они не справились со своими страстями, особенно блудной... В самом деле, для нынешней молодежи запрет на секс вне брака звучит как достаточно строгое и серьезное ограничение. Говорить "нельзя потому что нельзя" можно, но это убеждает немногих. Значит, нужно предложить некую целостную картину мира, в которой воздержание будет естественным элементом, и тогда молодые люди будут готовы пойти на него ради каких-то высших целей.

Мы говорим: "есть брак и есть блуд, и нет ничего другого". Тут нет ничего специфически христианского, так это выглядит в любом традиционном обществе с достаточно устойчивой моралью. Но у современного нецерковного человека представления другие: есть брак зарегистрированный, есть устойчивое партнерство, а еще люди часто встречаются... Он совершенно не готов к тому, чтобы приравнивать многолетнюю совместную жизнь двух людей, не имеющих штампа в паспорте, к свальному греху в общаге по пьяни. И если мы хладнокровно сообщаем ему, что то и другое есть блуд, и точка, его нравственное чувство не соглашается с нашим определением.

Может быть, мы не хотим обсуждать эту проблему еще и потому, что это отчасти вопрос о соотношении вечных ценностей и современного положения дел? Мы готовы говорить на языке абсолютных истин, но мы зачастую не хотим, не умеем ответить вопрошающим на практические вопросы: как все-таки поступать здесь и сейчас? Начинается Великий пост, за ним и Страстная, и во всех СМИ подробно объясняется: вообще-то поститься надо так-то и так-то, но на самом деле пища не главное. Важнее богослужения: вот, к примеру, Литургия преждеосвященных, т.е. вечерняя служба, которую мы совершаем утром, а вот утреня, которая у нас бывает обычно вечером, а вот часы, краткие молитвы в течение дня, которые мы или совсем опускаем, или присоединяем все разом к другому богослужению. Если человек во всё это вникает, у него возникает вопрос: так что есть Православие? Это как в Типиконе и Триоди написано, или как в обиходе принято, или... ну чего уж греха таить – или это как оно у нас на практике выходит: выбрался хоть на какую-то службу, попостился хоть как-то, и то хорошо? А если так, то зачем вообще напрягаться? Человек принял крещение и "записался в православные". На том всё и закончилось, и сколько же я знаю таких примеров!

Мы все, даже те, кто родился в семье верующих, родом из атеистической страны, утратившей свои христианские традиции. Яички покрасить, крещенской водой дом покропить, вербы освятить – это понятно. А вот как воплотить византийский идеал православия в жизни современного мегаполиса с совершенно другими ритмами и обычаями, мы на самом деле не знаем. И я тоже не знаю, и совсем не берусь утверждать, что если служить Литургию преждеосвященных вечером, так будет гораздо лучше. Но вопросы такие неизбежно встают, а нам проще бывает о них не задумываться и привычно повторять, что мы должны выстраивать свою жизнь в соответствии с евангельскими и святоотеческими идеалами. Если у кого-то не получается, это его личная проблема. Или, скажем, проблема отдельного прихода, какого-то направления: либеральное, консервативное... Мы-то воцерковлены надежно и правильно, в отличие от них.

Есть у проблемы расцерковления и еще одна опасная сторона. Всё, сказанное до сих пор, строится на предположении, что расцерковление – это всегда плохо. Но точно ли так? Разве не бывает так, что человек отвергает некие внешние формы просто потому, что принял их слишком поспешно, или потому, что они мешают его внутреннему росту? Все мы учились в свое время правилам приличия – но бывают ситуации, когда их приходится нарушить, чтобы не прикрыть ими подлость. И в Евангелии мы видим, как непросто бывает самым ревностным исполнителям правил, книжникам и фарисеям, принять Христа просто потому, что правила для них заменили встречу с живой Истиной. Не в том дело, что правила у них были не те, вот мы их другими заменим, а в том, что они разучились сомневаться и удивляться, признавать свою неправоту... Так что не зря говорится сегодня о ложной или, скорее, внешней церковности, отказ от которой может быть не катастрофой, а началом духовного возрождения.

Может быть, потому так трудно дается нам разговор о расцерковлении, что он, на самом деле, подразумевает самый серьезный разговор о сути нашей церковности, о ее формах в современном мире, о практике духовной жизни. Об идеалах уже сказано достаточно и до нас, но вот о том, как воплотить их в городской сутолоке начала XXI века... никто, кроме нас, не ответит на эти вопросы. А вот ответим ли мы?