Игумен Иннокентий (Ольховой): У монаха главное – внутренняя жизнь

17 марта – память святого благоверного князя Даниила Московского, престольный праздник московского Данилова монастыря. В преддверии праздника мы публикуем интервью с экономом обители, игуменом Иннокентием (Ольховым). Его ответы – о выборе монашеского пути, буднях Данилова монастыря, современном почитании благоверного князя Даниила и книгоиздательстве.

– Отец Иннокентий, почему Вы выбрали монашеский путь и как оказались в Даниловом монастыре?

– Выбор монашеского пути – не совсем простой вопрос. Можно сказать, что Господь призвал, а человек этот призыв воспринял и пошел. Как правило, к монашеству приводит несколько разных событий, переживаний, размышлений, и что-то одно выделить сложно.

Я был знаком близко с протоиереем Геннадием Огрызковым, настоятелем храма Малого Вознесения на Большой Никитской, который был духовным чадом нынешнего наместника Данилова монастыря архимандрита Алексия (Поликарпова). Тогда отец Алексий жил в Троице-Сергиевой Лавре, и многие ездили к нему на исповедь, в том числе и отец Геннадий. С отцом Геннадием мы общались довольно близко, я был знаком с его семьей. Бывал у него дома. Когда к нему приезжали монахи из Лавры, я общался с ними. Тогда мне показалось, что в монашестве есть особый дух. Эта жизнь меня так привлекла, что, когда встал вопрос о выборе жизненного пути, сердце склонилось к монашеству. Мы говорили с отцом Алексием. И он сказал, что для меня это правильный выбор. Отец Алексий уже был наместником Данилова монастыря, поэтому и принимать постриг я пришел сюда, поскольку он уже стал моим духовником. Это произошло в 1994 году.

– Вы прожили в монастыре уже шестнадцать лет. Это много?

– Как сказать... В монастырях немножко по-другому идет время, действуют иные категории времени. Мне кажется, что эти годы очень быстро прошли.

– Сам монастырь сильно изменился с середины 90-х годов?

– Конечно, разница есть. Ведь Данилов – городской монастырь, часть огромного города с его проблемами, ритмом жизни. Хоть у нас и иная атмосфера, нет такой спешки, задерганности, а все равно она чувствуется, потому что стоит выйти за ворота – и вот огромная Москва, у всех ритм жизни серьезный – работа, дети, семья. И мы все в монастыре с этим близко соприкасаемся, так как общаемся с людьми, которые приходят к нам поделиться радостными и горестями, причем чаще горестями. Не оставаясь к людям безучастными, мы тоже этим напитываемся.

– Трудно? Все же монастырь – место уединения. А тут получается некое противоречие с идеей монастыря.

– История знает разные монастыри. Например, был период, когда в Византии процветали именно городские монастыри. А есть другое направление монашеской жизни, например, египетская пустыня, Фиваида, где монахи старались жить вдалеке от города, от мира. Спасаться можно на любом месте.

– Но в городе труднее жить чем, скажем, на Афоне?

– Здесь трудности другого рода. На Афоне больше физического труда, строже устав, обязательные ночные молитвы. У нас физического труда поменьше, но больше нагрузка духовная: огромное количество посетителей. Для нас люди – самый большой труд.

– Всем монахам разрешено общаться с посетителями? Нет ли запретов к общению для тех, кто относительно недавно принял постриг?

– У нас особой закрытости нет. Традиционно есть прямо послушание общаться с людьми – это для тех, кто в священном сане. Составляется расписание, и иеромонах с утра до вечера общается с людьми, отвечает на вопросы. Бывает, завязываются доверительные отношения и с братьями – тут ограничений нет. Но надо понимать, что монах чаще всего чем-то занят: у него есть послушание. Утром-вечером ходит на службы, днем исполняет работу по монастырю, и свободного времени не имеет, так что это создает определенные ограничения для общения.

– А в чем состоит послушание эконома?

– Все хозяйство завязано на экономе, и он им руководит. Бухгалтерия, канцелярия – за всем этим следит он. У нас работают около 300 мирян, они все тоже подчиняются эконому. Тут у нас все как в обычной организации, только работа подчинена богослужебному ритму. Мы не работаем в двунадесятые и другие большие праздники. На Страстной четверг у нас еще рабочий день, а пятница – выходной, так же как и светлый понедельник – выходные.

– Канцелярия и бухгалтерия – больше "бумажные" занятия. А чем еще занимаетесь?

– Гараж, столярная мастерская, пошивочная, художественная мастерская... В 2002 году мы приобрели 2 умирающих, почти полностью разорившихся колхоза в Рязанской области. Люди отдали нам землю, и мы стали там работать: привлекли средства, купили комбайны, тракторы. Эта земля не обрабатывалась много лет. Но мы сумели поднять ее, и теперь у нас порядка 8 тысяч га пахотной земли. Мы с этого получаем урожай – пшеницу, ячмень, сурепица для масла, кормовые – и продаем. Пшеницу мелем на муку (у нас своя мельница), и тоже продаем. Теперь построили две пекарни: в Москве и там же в Рязанской области. То есть это попытка обеспечить себя продуктами питания.

– Получается?

– Потихоньку. Сельское хозяйство в России вообще больная тема. Но по Рязанской области у нас урожайность одна из самых больших, мы даже имеем государственную награду за это.

– В колхозе трудятся монахи?

– Монахи в основном на руководящих должностях, работают местные жители, а всем процессом приходится руководить мне. Трудновато было, особенно поначалу. Пришлось засесть за учебники, читать литературу по сельскому хозяйству, общаться со специалистами из Тимирязевской академии и других институтов. Кончено, непросто было все это освоить, не зная тонкостей и азов, потому что могли ведь и просто обмануть. Еще мы серьезно боролись с пьянством, когда стали серьезно хозяйствовать, за алкоголизм пришлось выгонять, но результат был неплохой, мы его почти победили. У нас хорошие условия труда и оплата и люди дорожат местом.

– А там как-то чувствуется, что это именно монастырское хозяйство?

– Весной мы служим молебен перед посевной, на который собираем всех сотрудников. В конце сельскохозяйственного года, в октябре-ноябре, служим благодарственный молебен, делаем сотрудникам небольшие подарочки. В селе построили небольшую церковь в древнерусском стиле в честь иконы Божией Матери Утоли моя печали, потому что когда-то в селе был такой храм. Мы пытаемся людей духовно просветить и образовать.

– Можно сказать, что ваш колхоз похож на скит?

– Нет, это скорее именно хозяйство. А скит есть там же недалеко, в нем живет братия, но монахи занимаются только пчеловодством. Это неплохое дело, монашеское и не завязано на рынок, потому что мед всегда востребован. Теперь еще они по силе занимаются столярным мастерством.

– А в колхозе монахи живут?

– Да, один монах за послушание работает заместителем директора. Это непросто – быть монахом и жить в селе. Помимо директорской работы, он ведет воскресную школу для детей, рассказывает о вере и Церкви. Мы предоставляем транспорт, и школа выезжает в другие города, монастыри. В области есть заповедник Брыкин бор, где разводят зубров, разных птиц. Детям там было очень интересно! Но в общем мы стараемся сочетать труд и молитву, потому что вместе они дают плод.

– Про духовное руководство мирян понятно. А кто руководит самими монахами?

– Наместник и духовник. Отец Алексий – духовник многих монахов, особенно тех, кто знали его еще по Лавре. Так что наместник у нас сочетает и административное, и духовное руководство монастырем. Еще в монастыре есть отец Даниил, который исполняет послушание духовника.

– А как устроена ежедневная внутренняя жизнь монастыря?

– Монашеская жизнь достаточно простая. Утром в 6 часов – братский молебен князю Даниилу у мощей, потом, в обычные дни, полунощница и литургия. Заканчивается около 9 утра и все расходятся на послушания: в просфорную, в трапезную, в гараж. В час дня обед, потом снова послушания. В 17 часов служба, после – свободное время. Можно читать книги, заниматься образованием. У нас многие учатся заочно: в ПСТГУ, Академии... Благо, есть интернет, библиотека, а все учебные заведения находятся достаточно близко.

– А Вы лично что делаете в свободное время?

– Бывает, днем на все дела времени не хватает, и что-то откладывается на вечер. А так – читаю, например.

Но вообще-то внешне в монашеской жизни нет ничего особенного, потому что у монаха главное – внутренняя жизнь, но о ней сложно рассказывать. Читается монашеское правило, совершается частная молитва, идет работа над собой...

– То есть все "классическое", о чем пишут в патериках?

– Да, да...

– А духовник испытывает?

– Сейчас мы немощные люди. Вот, например, раньше было: Арсений Великий, воспитатель царских детей, высокопоставленный, образованный, состоятельный человек пришел в монастырь Иоанна Колова, чтобы принять монашество. Во время трапезы Колов ему велел встать в углу и бросил под ноги кусок хлеба: "Ешь!". Арсений мог бы оскорбиться, возмутиться, но вместо этого встал на четвереньки и стал есть, чтобы показать, что смирился. Сейчас такое вряд ли кто-то выдержит.

– А кто решает, что человек может принять постриг?

– Отец наместник. Но перед этим проходит какое-то время. Сначала человек приходит как трудник, ходит не в подряснике, а в халате. Ему дается послушание, чтобы он потихоньку входил в ритм монастырской жизни. Так он может прожить несколько месяцев. Ему дают келью на 3-4 человека. Проходит время, человек испытывает себя, смотрит, насколько нравится монастырь, условия: сейчас же у всех немощи. А у нас даже выйти некуда. Конечно, вечером братья гуляют иногда, но если сравнить нашу территорию, например, с Валаамом или Соловками...

Если трудник решает остаться дальше, ему дают подрясник, и он становится послушником. На него пишется рапорт Патриарху, и человек зачисляется в братию. После этого через год-полтора принимается решение о постриге, если отец наместник видит, что человек готов принести обеты. Раньше постригали стазу в мантию, а сейчас – в рясу, это иноческий постриг. То есть человек надевает монашескую одежду без мантии, не дает обетов, но уже вручается духовнику.

– Можно сказать, что отдает свою волю?

– Подчиняет. А обеты не дает.

– То есть, например, может иметь свои вещи?

– Но у нас же с этим не строго. У многих есть книги, компьютеры, магнитофоны. Современное монашество отличается от того, что было раньше, когда на каждую вещь спрашивали благословение.

Правда, кто старается жить внимательно, тот и сейчас спрашивает. Иногда бывает, что духовник, который с монахом имеет хорошую связь, доверительное отношение, скажет избавиться от вредной или ненужной вещи. Такое бывало, в том числе и у меня. И – отдавал.

Сейчас духовники к нам снисходительны, кончено. Они стараются своим примером показать, как следует поступать, сказать слово утешения или назидания, но волю нашу не ущемляют. Если видят, что человек не готов принять какое-то слово, может, и не скажут лишний раз.

– Сколько сейчас насельников монастыре?

– Около 70 человек в монастыре и на двух скитах. Из них послушников человек 10, остальные в постриге.

– Для такого монастыря как Даниловский, это много или мало?

– Наверное, немало. Вообще, когда открывали Даниловский, думали, что будет административный центр, а не монастырь с насельниками. А получилось, что князь Даниил потихонечку собрал монахов. До того, как был назначен отец Алексий, было 30-35 монахов, а сейчас стало 70, то есть количество увеличилось в два раза. Но больше нам и поселить будет негде: просто нет келий.

– Многие хотят принять монашество?

– Очередь не стоит. (Смеется)

– По сравнению с серединой 90-х годов ситуации с теми, кто хочет уйти в монастырь, изменилась?

– В 90-е годы был порыв, в чем-то романтический. Люди приходили, но потом уходили. А сейчас, если человек приходит, то уже, как правило, остается. "Текучки" меньше, потому что приходят к монашеству более осознанно. Думаю, это связано с тем, что уже наладилась приходская жизнь и есть возможность посмотреть на разные приходы, поездить по монастырям и, больше зная о церковной жизни и о монашестве, лучше оценить свои силы.

– В храмах вашего монастыря молятся и насельники, и миряне. В чем для мирянина "плюс" в участии в монастырских богослужениях?

– В монастыре устав строже и молитва сосредоточеннее. Все монахи имеют навык в молитве и посвящают ей больше времени, чем приходские священники. Поэтому и хор поет более проникновенно, сосредоточенно. У нас вообще много прихожан.

– Да, и много тех, кто приходит поклониться монастырским святыням. В монастыре хранятся мощи благоверного князя Даниила Московского. Известно, что к этому святому, "хозяину Москвы", принято прибегать в том числе и в трудных житейских, бытовых ситуациях, например, связанных с приобретениям жилья. При этом помолиться у мощей святого князя Даниила приходит не так много людей, как, например, к раке с мощами Матроны Московской. Как Вы думаете, почему?

– Да. У нас вот не так, как в Покровском, но люди идут все время. Нет такого вот ажиотажа, бурного потока, но князю Даниилу многие молятся, получают помощь с работой, в квартирных и других вопросах, исцеления. Может быть, потому что он древний святой, к нему уже привыкли. А Матрона – новая, про нее сделали столько книг, фильмов.

– Вы думаете, если бы сейчас выпустили много книг и фильмов про князя Даниила, ситуация бы изменилась?

– Вряд ли. Про него и так знают, приходят... Сложно сказать, почему к одному святому приходит больше людей, а к другому меньше, хотя чудеса происходят постоянно.

– Даниловский монастырь известен активной книгоиздательской деятельностью. Как пришла идея заниматься книгами и какие есть планы на будущее?

– Это получилось как-то само собой. При монастыре собралась группа людей, которые хотели издавать журнал "Даниловский благовестник". Потом стали делать духовные книги и постепенно выросло целое издательство. Каждый год у нас выходит порядка 20 новых книг, разные альбомы. Это немало. Слава Богу, есть для этого все необходимое, и главное – полноценный штат сотрудников: редакторы, корректоры, дизайнеры, верстальщики. Мы рады, что есть возможность издавать хорошие книги.

– А как вы решаете, что именно издавать?

Так само собой получилось, что мы стали издавать злободневную литературу – рассказы священников, книги, в которых содержатся ответы на насущные вопросы. На это есть спрос. Мы поддерживаем контакт с читателями, общаемся с людьми, получаем отзывы, и по продаже книг видим, что пользуется большим спросом.