Новый Никодим

Вообще эти уполномоченные по делам религии в советское время требуют своего отдельного рассказа. Именно от них порой зависела судьба священника и прихода. Они имели власть или вовсе не дать иерею Божиему регистрацию, или ее отобрать, и тогда тот оставался без храма, меж небом и землей, или просто – шантажировали его этой угрозой. Но, как правило, многоопытные священники, знатоки человеческих душ, умели с ними обращаться: те были падки на деньги, выпивку, жадные, сребролюбивые, и, как правило, их просто подкупали и подпаивали. Как называли их в церковном народе, "Упал, намоченный".

А отец Петр из соседней епархии, многочадный деревенский священник, духовный сын архимандрита Серафима, тоже много чего претерпевавший от своего уполномоченного, в конце концов, обратил его в свою веру. Вот как это было.

Уполномоченный попался ему очень идейный, агрессивный и "занозистый" – все время норовил сделать какую-нибудь пакость священникам. И завел такой порядок: как только священник, назначенный в храм, обживется на своем месте, прихожанами пообрастет, только детишек в школу поотдает, крыльцо подремонтирует, огородик посадит, так его сразу и переводить в другое село, в противоположном конце епархии.

Формально он придирался к тому, что священник ведет в храме чуть ли не антисоветскую агитацию. Однако для таких серьезных обвинений, подводящих иерея Божьего под уголовную статью, нужны были серьезные свидетельства, и вот поначалу этот уполномоченный сам захаживал во время проповеди, пытаясь поймать священника на слове, а потом стал засылать туда с той же целью и своих людей. И, давая им инструкции, на какой-то своей летучке произнес фразу, которая вышла за пределы и стала крылатой: "Ну, в храм-то не особо часто заходите-то и не надолго, а то – засосет!".

Короче говоря, так и не набрав улик против этого отца Петра, он его все же с его девятью детьми изрядно помытарил, перебрасывая из села в село.

А тут еще ему идея в голову пришла: в стране то и дело какая-нибудь вспыхивает эпидемия – то гриппа, то кори, а то и вовсе холеры. И заказал он местному художнику написать такие красочные плакаты, где изображен толстенный поп с красно-фиолетовым злодейским лицом, который стоит с чашей и причащает худосочных старух. А на чаше написано: "эпидемия гриппа" или "эпидемия холеры". И старухи эти, отходя от священника, вроде как претыкаются, и падают, и ложатся штабелями уже мертвехонькие.

Развесил уполномоченный эти плакаты повсюду где можно – и на вокзале, и в поликлинике, и у себя в кабинете, и вызывает к себе отца Петра.

– Вот, Петр Васильевич, полюбуйтесь, – обращается он к нему по-светски, по имени-отчеству. – В стране эпидемия, а вы заразу распространяете – всем одну ложку в рот кладете. Не положено так. Должен я вам запретить на это время причащать-то! Санэпидемстанции просигнализировать!

– Так мы причащаем во исцеление души и тела, – начал было отец Петр, но уполномоченный снова повторил:

– За-пре-тить!

Посмотрел отец Петр на эту мазню на плакате, вздохнул, оглядел плюгавенькую какую-то фигурку уполномоченного, тухленькое такое личико и сочувственно говорит:

– Я вот тоже иногда думаю, ведь ко мне причащаться всякие люди ходят. У них и туберкулез, и онкология, и гепатит, и что угодно. А я потом, когда они причастятся, все то, что в чаше осталось, потребляю. И лжицу за ними облизываю. И все это – палочки Коха, бациллы, инфекции – вроде во мне оказывается...

Уполномоченный радостно закивал:

– Вот – вот! Переносчики заразы!

– Все это во мне... – задумчиво продолжал отец Петр, – а я вон каков!

И поднялся перед уполномоченным во весь рост. А рост у него – под метр девяносто, в плечах косая сажень, кожа на лице гладенькая да натянутая, розовая – так и пышет здоровьем и красотой. А зубы-то ровные, белоснежные, чистый рафинад, а волосы, против плешивого уполномоченного, что грива роскошнейшая, кудри крупные завиваются, глаза смотрят ясные, что два сокола... Одним словом, красавец отец Петр. Богатырь.

Посмотрел-посмотрел на него уполномоченный снизу вверх и как-то совсем скис.

Ушел от него отец Петр и занялся своими делами: богослужения, паства, детишки, матушка... А через полгода появляется у него уполномоченный, совсем желтый, скукоженный, засохший, как полевая трава. Смотрит на цветущего священника – красавца и здоровяка мутным взором:

– Рак, – говорит, – у меня нашли. Онкологию. Покрестите меня, отец Петр. И потом дайте мне из этой вашей чаши целебной, из которой сами вы причащаетесь. Только в тайне. Партийный я. Нельзя мне.

Покрестил его отец Петр, и сделался уполномоченный у него тайным христианином. Вроде евангельского Никодима. Тот ведь тоже членом синедриона был. А сам он по ночам приходил к Иисусу, и когда настал час, собственноручно погребал его, обернув в пелены, умащенные благовониями – алоэ и смирной.