Ковчег сэра Ноя

Город Лестер в ста километрах к северу от Лондона всегда приводят в пример как модель успешного мультикультурного сообщества. Он вот-вот станет первым в Великобритании городом "небелого большинства". И пока лидеры крупнейших европейских стран один за другим говорят о провале политики мультикультурализма, наш корреспондент попыталась разобраться, почему в отдельно взятом муниципалитете она все-таки работает

Лестер

При въезде в индийский район стоит небольшой памятник Махатме Ганди. Какие-то хулиганы сдвинули на лоб очки философа, так что теперь они торчат прямо из его головы. Скульптор изваял великого пацифиста в движении, во время знаменитого "соляного марша", предпринятого Ганди в 1930 году в знак протеста против монополии Британии на производство соли. Махатма делает шаг в сторону улицы Белгрейв, золотой жилы города. Он смотрит на тамильские рестораны, на магазины сари и ювелирных изделий, на индийские банки, на лавки специй и благовоний. Двухэтажные дома кирпично-фабричного цвета выстроились в ровную линейку, как рота солдат, как будто вся Англия приветствует индийского мудреца.

В офисе центральной мечети сидят белые полисмены в одних белых носках, пьют чай и обсуждают с имамами недавний случай: на прошлой неделе какой-то сомалиец припарковал машину в неположенном месте, а когда женщина-полицейский сделала ему замечание, толкнул ее, убежал и спрятался в мечети. Но прихожане разрешили женщине войти туда, хотя это было время молитвы, и арестовать негодяя. И даже не потребовали, чтобы она разулась.

– А часто у вас бывают преступления на национальной почве?

– О да, случаются. Вот типичный пример. Несколько месяцев назад африканец с Карибских островов обозвал таксиста "паки", здесь это страшное оскорбление. Тот не растерялся и отвез пассажира в полицию. К счастью, это городское такси, в котором установлена видеокамера. Теперь обидчику грозит огромный штраф или полгода тюрьмы.

Недалеко от мечети в некрасивом прямоугольном здании, похожем на склад, арендуют помещение африканцы-пятидесятники. Во время молитвы они плачут, падают на колени, говорят на непонятных языках.

В сикхском храме каждый день бесплатный ланч. Обедать приходят не только сикхи – вон молодой англичанин присоединился к трапезе. Он военный в отставке и, судя по всему, наркоман. Говорит, что "этой стране скоро придет конец". Ко мне подходит представительный молодой сикх в костюме и дорогих часах.

– Вы из России, да? Не могли бы вы мне подсказать, с кем там связаться, чтобы распространять наши изделия. Мы делаем пальто наподобие "Барбур", но только теплее. Это семейный бизнес, достался мне по наследству от деда. В России ведь холодно, да?

В большом холле у индуистского храма на благотворительный вечер собрались все британские индусы касты мистри. Они набрали 20 000 фунтов в помощь хосписам. Музыкант на сцене заводит песню на суахили – они все когда-то учили суахили в школе. Все встают и начинают танцевать, сначала поодиночке, потом, когда мелодия становится медленней, на европейский манер разбиваются на пары.

Мэр Лестера встречает меня в мантии и массивной золотой цепи с медальонами, выкованной в позапрошлом веке. Он похож на персонажей Льюиса Кэрролла – так и кажется, что он сейчас превратится в игральную карту или шахматную фигуру. Я-то не знала, что буду общаться с самим мэром, звонила ему просто как обычному депутату, которым он по совместительству и является. Мистер Холл показывает мне здание городского совета – портреты лордов XIX века, зал суда, из которого лестница ведет прямо в казематы, зал заседаний, где слева сидят лейбористы, а справа консерваторы.

– Недавно у нас были публичные слушания, на которых пришлось объявить о сокращении госслужащих. Горожане обычно сидят вот здесь, на балконе. Так они устроили такой шум, что пришлось на полчаса прервать заседание. А вот дубовая доска, на которой вырезаны имена всех мэров за последние 150 лет. Когда я покину свой пост, здесь появится и мое имя...

На рынке почему-то торгуют одни англичане, в основном молодые парни. Перекрикивая друг друга, они расхваливают свой товар в соответствии с какими-то неписаными правилами рыночной риторики.

А в городском совете, наоборот, сидят индусы и пакистанцы.

Я выхожу на улицу и удивляюсь, до чего же тут все наоборот. Настолько, что даже левостороннее движение не кажется чем-то удивительным.

Индусы

"Одни поклоняются коровам, другие их едят. И все живут вместе", – говорят в Лестере. Это действительно уникальное место: и климат здесь "толерантный", и по экономическим показателям за последние 40 лет заштатный фабричный городок превратился в привлекательный бизнес-центр.

Первые иммигранты появились здесь в 1950-1960-е годы, когда Британия нуждалась в дешевой рабочей силе. Лестер тогда был мрачной дырой, зато в нем было много текстильных и обувных фабрик. Разумеется, первые переселенцы столкнулись с дискриминацией, тогда ведь про мультикультурализм еще никто не слышал.

Успех Лестера – это во многом результат сознательной политики местных властей, которые изобрели для своего ничем не примечательного городка бренд "столицы британской толерантности". На протяжении многих лет здесь выстраивалась система сдержек и противовесов, позволяющая представителям каждого этнического или религиозного сообщества договариваться с полицией, с администрацией и друг с другом. И бренд постепенно стал реальностью.

Но самый существенный вклад в процветание Лестера внесли иммигранты из Кении, Уганды и Танзании. В основном это представители индийского племени гуджарати. Когда англичане колонизировали Африку, жители Индии, которая уже давно входила в состав Британской империи, массово рванули туда зарабатывать деньги – англичане считали, что для работы на железной дороге и в других колониальных госучреждениях индусы подходят лучше, чем местные племена. Даже сейчас живы еще старички-эмигранты, которые могут порассказать, как они служили в британской армии и "учили африканцев носить ботинки", ощущая себя представителями цивилизованной Великобритании в стране черных дикарей.

В итоге в колониальной Африке сложился отчетливый социальный "триколор": европейцы разделяли и властвовали, азиаты торговали, африканцы занимались ручным трудом. Сегрегация была жесткая – у всех были свои школы, свои районы, пересекались друг с другом только изредка. И тем не менее обитатели Лестера вспоминают Африку с теплотой и ностальгией: "Мы все жили рядом, никто не ссорился, мы отмечали и Дивали, и Рождество, африканские праздники и мусульманские. У каждого было свое место, и каждый хорошо знал свое место". Очень похоже на пожилых коммунистов: "Вот, мол, раньше был порядок, у всех были равные права, не было взяток, а потом начался беспредел".

Но после того как африканские страны получили независимость, между черными племенами началась борьба за власть, и индусы стали мишенью постколониального гнева.

Большинство гуджарати предпочли мигрировать не в родную Индию, а в Англию. Почему-то им приглянулся Лестер. Его азиатское население тогда за несколько недель так увеличилось, что городские власти были вынуждены публиковать в газетах Уганды объявления: "В целях вашей собственной безопасности советуем вам выбирать для поселения другие города". Но это лишь усилило ажиотаж: за беженцами из Уганды последовали переселенцы из Кении, Танзании, Малави. В итоге в 1970-е годы в Лестере осели несколько десятков тысяч индусов.

Но удивительнее всего то, что в результате этих миграционных процессов город не только ничего не потерял, но, наоборот, постепенно расцвел и преобразился.

Новые британцы хорошо знали английский: на нем велось преподавание в колониальных школах. Они оказались очень предприимчивы, трудолюбивы, настроены на образование и интеграцию. "Мы много работали, и теперь у нас все есть, наши дети учатся в университетах, мы даже успешнее англичан", – говорят они. И это правда. По статистике, средний индус получает 460 фунтов в неделю, средний англичанин – 334, средний пакистанец – 270, а средний африканец – 260.

"Англичане живут для себя, а мы живем для детей. Наши родители экономили каждую копейку, откладывали на наше будущее. А англичане хотят только получать удовольствие здесь и сейчас", – объясняет Правин, владелец небольшой типографии.

Самое удивительное в местных индусах – это их стремление во что бы то ни стало восстановить тот социальный статус, который у них был на родине, неважно, в Индии, в Уганде или Танзании. Вообще-то иммигрантам всех стран мира это несвойственно: все мы слышали об инженерах, ставших таксистами, о врачах, работающих бебиситтерами. А у индусов наоборот, сплошные истории успеха.

– Мой отец продавал ботинки, а я продаю искусство, – хвастается пожилой фотограф Маз. – Я тяжело работал и теперь в десятке лучших фотографов мира (конечно, Маз немного преувеличивает, но индусам это свойственно).

– В этой стране мы должны быть гораздо упорнее, чем белые. Только тогда нас оценят, – утверждает аудитор Суреш. – Ты можешь быть в сто раз умнее и компетентнее, но в должности все равно повысят англичанина. И только когда он уволится, вспомнят о тебе. Я тяжело работал и теперь собираю налоги с белых людей.

Таких историй тысячи. И в каждой прослеживается стремление во что бы то ни стало занять подобающее место в кастовой иерархии. Когда высшее образование в Великобритании еще было бесплатным, они использовали это по полной программе и теперь имеют возможность финансировать своих детей и внуков.

– Меня выдали замуж за инженера, который поехал учиться в Великобританию. Когда я здесь оказалась, первое, что мне захотелось сделать, – это вернуться домой, – рассказывает 60-летняя Манджула Суд. – Тут было очень холодно, и жизнь была бедная, тяжелая. В Индии я ни в чем не нуждалась, я получила хорошее образование, у нас были слуги, в нашем доме было 23 комнаты. Но дедушка сказал: "Не смей! Ты должна добиться успеха в Англии". И я стала добиваться. Сначала пошла на педагогические курсы, потом – работать учительницей начальной школы. Мне не разрешали носить сари, но я сказала: "Какое вы имеете право? Это моя культура! И я буду носить сари".

Сейчас Манджула Суд – депутат городского совета от лейбористов. Два года назад она была мэром города – первый случай в истории, когда этот пост заняла женщина из Индии. Манджула по-прежнему носит сари и говорит с очень сильным акцентом. Один из ее сыновей тоже стал депутатом, другой работает финансовым консультантом в Лондоне.

– Каста – это очень важно для нас. Моя каста относится к разряду кшатриев – это люди, занятые на государственной службе. От касты нельзя избавиться, она всегда останется с человеком.

Мусульмане

Вопрос: "В этом году я поступаю в университет на медицинский факультет. Разрешает ли шариат совершать такие действия, как вскрытие трупа, вивисекция? Можно ли прикасаться к пациентам-мужчинам, смотреть на "аврах"? Что говорят об этом хадисы и шариат?"

Ответ: "Мусульманам нужны врачи-женщины, особенно для лечения женщин. Чтобы стать врачом, вам нужно будет пройти через то, о чем вы упомянули. Это необходимо, так как нет другого способа стать врачом. Иногда нужно выбирать меньшее из зол. Вы можете учиться медицине, предпочтительно в женском колледже. После окончания следует лечить только женщин".

Сейчас Манджула Суд – депутат городского совета от лейбористов. Два года назад она была мэром города – первый случай в истории, когда этот пост заняла женщина из Индии. Манджула по-прежнему носит сари и говорит с очень сильным акцентом

Такие вопросы приходят на сайт британского шариатского совета. Шариат в Англии – тема, порождающая много скандалов. Консервативная общественность опасается появления "параллельной правовой системы", а мусульмане в ответ ссылаются на традиционные иудейские суды, которые давно существуют в Англии. Мусульманские лидеры уже несколько лет добиваются того, чтобы решения шариатских судов признавались британским законодательством, но пока их правовой статус соответствует арбитражному или третейскому суду.

– Если случай действительно серьезный, стороны должны в самом начале подписать документ о том, что они согласны с решением, которое вынесет посредник, и готовы его исполнять, – объясняет мусульманский юрист, шейх Токир Ицхак. – Только тогда мы начинаем разбирательство. Впоследствии наше постановление может быть использовано в британском суде как арбитраж.

Шейх Токир Ицхак по образованию инженер, а по профессии директор школы. Мусульманский колледж Хиджаз, который он возглавляет, находится на отшибе, среди лугов в окрестностях Лестера. Когда-то в этом здании была деревенская больница.

Стоимость обучения здесь как в хорошей частной школе, которой колледж в принципе и является: дети здесь живут и учатся, получая обычное светское образование наряду с углубленным исламским.

Здесь сразу чувствуется атмосфера классического британского пансиона: массивные двери темного дерева, старые кожаные диваны, пыльные зеркала.

Смуглые мальчики с умными гаррипоттеровскими лицами выстроились на молитву. Имам называет их по именам, они отвечают "Yes, sir". Подростковые куртки накинуты поверх белоснежных одеяний до пят – в Лестере так одеваются консервативные мусульмане из Азии. После молитвы обедают за длинными столами. В темной прохладной столовой пахнет карри. Гарри Поттеры выходят на улицу, садятся рядком у стен мавзолея, достают тетрадки и принимаются изучать хадисы. Один положил тетрадь на землю и, согнувшись, как в намазе, пишет что-то арабскими буквами. Настоящая школа волшебников.

Токир Ицхак – личность харизматическая. Он говорит очень тихим, намеренно тихим голосом, так что его поневоле слушаешь с удвоенным вниманием. В Англии он живет с детства, его английский идеально правильный, как и у большинства образованных пакистанцев.

– Мы рассматриваем 50-60 случаев в неделю. И это не только мусульмане. Среди моих клиентов есть и сикхи, и индусы, и христиане. Они просто хотят решить проблемы подешевле, ведь в обычном суде надо платить, а мы денег не берем. В основном вопросы касаются разводов и наследства.

– Как же вы делите полномочия с государством? В какой ситуации вы пошлете человека в обычный суд?

– Когда речь идет о серьезных преступлениях: наркотики, насилие, жестокое обращение с детьми. В таких ситуациях мы считаем, что нужно привлечь британские власти. Однажды ко мне пришла женщина, которую муж регулярно избивал. Я посоветовал ей как можно быстрее уйти из дома и обратиться в полицию.

– То есть вы не ставите под сомнение равноправие женщин и мужчин?

– Есть равноправие, и есть справедливость, это разные вещи. Перед Аллахом мужчина и женщина равны. Но если относиться ко всем одинаково, это будет несправедливо. Если бы мужчины с женщинами играли в одной футбольной команде, это было бы равноправно, но несправедливо. У мужчины есть обязанность все средства отдавать семье, женщина при этом может работать и тратить свои деньги на себя. Это справедливо, хотя и неравноправно. Когда речь заходит о наследстве, женщины по шариату получают меньше. Это тоже неравноправно, но справедливо – ведь женщина в любом случае получает финансовую поддержку от мужа. До ислама у женщин вообще не было права собственности. В целом же мы настаиваем на том, что любые изменения в семье должны происходить с согласия всех сторон. Если родители не дают согласия на брак дочери, мы делаем все возможное, чтобы их уговорить. Но если это не получается, мы готовы совершить тайное бракосочетание.

– А как мужчина и женщина делят имущество при разводе?

– Вообще-то, мы стараемся по возможности сохранить семью. По шариату муж и жена должны прожить вместе еще три месяца, не вступая при этом в сексуальные отношения. Если в течение этого времени муж не передумал, то происходит развод, и тогда жена забирает себе приданое, которое с самого начала было ее гарантией.

– А если жена хочет развестись, а муж нет?

– Тогда ей придется вернуть приданое. В любом случае это должно быть оговорено в брачном контракте.

– Как вообще законы шариата сочетаются с современным европейским миром?

– Плохо сочетаются. Ислам считает, что нужно выбирать на высокую должность самого подходящего человека, а не самого симпатичного. А здесь люди выбирают себе лидеров, которые лучше говорят то, что от них хотят слышать. Ислам против ростовщичества, а весь мир построен на ростовщичестве. Видите эту банкноту? Что на ней написано? "Я обещаю..." Это банк Англии говорит, что у него нет золота, он только обещает заплатить. Ислам же считает, что золотая монета должна быть золотой монетой. Ислам против эксплуатации, а в современном мире богатые страны эксплуатируют бедные страны. Но мы ничего не можем с этим сделать, мы не всесильны.

– Что вы думаете о недавних высказываниях европейских политиков, критикующих ислам и ассоциирующих его с терроризмом?

Шейх улыбается:

– Если бы ислам был религией, порождающей проблемы, то в мире было бы слишком много проблем. Ведь в мире очень много мусульман. Вы в последнее время слышали о том, чтобы какая-нибудь мусульманская страна эксплуатировала другую страну? Я что-то не припомню. Все ровно наоборот. Бывает, что в мусульманской стране правительство терроризирует собственное население, это да. Но это может быть где угодно, ислам тут ни при чем.

Токир Ицхак в своем одеянии очень похож на средневекового волхва. В школе он преподает предмет "Коран и наука". Из окна его кабинета в хмурое британское небо смотрит телескоп.

– Каким было ваше последнее дело?

– О, весьма необычным. Черная магия – вуду и все такое. Люди пришли ко мне с жалобой на то, что их кто-то сглазил. Все у них в семье идет плохо, страшные сны, свет включается и выключается сам собой, муж и жена ссорятся друг с другом. Я попробую что-то с этим сделать и, если не получится, буду разговаривать с каждым по отдельности.

– Вы верите в черную магию?

– О да, конечно. И у меня есть техники, чтобы это исправить...

Евроислам

В 2009 году мусульманскому сообществу удалось внести одну поправку в действующее британское законодательство. Эта поправка касалась ипотеки: покупая дом в кредит, мусульмане обычно просят банк купить эту недвижимость, а потом перепродать им за фиксированную сумму, чтобы формально не платить проценты. В результате вместо одного акта купли-продажи совершалось два, и за оба нужно было платить налоги. Так вот, мусульмане добились, чтобы в таких случаях второй раз налоги не взимались.

Но дальше этого британский мультикультурализм пока не продвинулся. Три года назад совет мусульманских общин предложил революционно-либеральный брачный контракт для мусульман, полностью соответствующий современному представлению о правах человека. В нем утверждалось право женщины на долю имущества при разводе, даже если она его инициировала, и категорически отвергались все попытки ограничить женщин в свободе передвижения. Мусульмане хотели, чтобы брак, заключенный на таких условиях, признавался британской правовой системой, но пока до этого далеко.

Мусульман в Великобритании всего 3% населения, 2 миллиона человек. Но все споры о мультикультурности, как правило, сосредоточены именно вокруг ислама. Насколько далеко можно зайти, защищая свою национальную и религиозную идентичность? Где кончается мультикультурализм и начинается культурная изоляция? Как средневековые нормы ислама сочетаются с нормами современной Европы?

– Наши родители, которые приехали из Пакистана и Бангладеш в 1960-е годы, были не слишком религиозны, – рассказывает Дильвар Хуссейн, сотрудник исследовательского центра мусульманского университета в Маркфилде. – Для следующего поколения маятник качнулся в обратную сторону: я в молодости был очень консервативным мусульманином, старался все понимать буквально. После лондонских взрывов 2005 года мы стали искать возможности взаимодействия ислама и государства, в результате чего появился наш исследовательский центр. Мы стараемся найти такое прочтение Корана и хадис, которое соответствовало бы современному европейскому законодательству, не нарушало бы права женщин и сексуальных меньшинств. Известно, что религия может принимать разные формы в зависимости от страны, в которую она попала. Ислам в Пакистане не такой, как в Боснии, Сомали, Турции или Великобритании. Средневековый имам Шафии написал свод законов на территории Персии, а потом переехал на территорию современного Египта и переписал мусульманское законодательство, ориентируясь на население уже этой страны. Ислам дает возможность для множества интерпретаций, и мы сейчас должны найти такое прочтение, которое соответствовало бы современной культуре Великобритании.

– А вы не боитесь, что от ислама в результате ничего не останется?

– Христианство тоже на протяжении веков серьезно видоизменилось, но оно никуда не делось. Даже если люди сейчас не так много ходят в церковь, христианская мораль лежит в основе любого европейского государства. Если мусульмане не будут молиться пять раз в день, но останутся добропорядочными людьми, я в этом ничего плохого не вижу.

Лестер – хороший пример компромисса между государством и мусульманами. В городе с населением около 300 тысяч человек больше 30 мечетей, но их не слышно. Чтобы не петь азан на весь город, имамы раздают прихожанам специальные радиоприемники, настроенные на волну мечети. С таким приемником можно услышать призыв к молитве где угодно.

Белые люди

Район Нью-Паркс – самая бедная и заброшенная часть Лестера. Население здесь преимущественно белое, рабочий класс. Хотя в последнее время появились сомалийцы. Нью-Паркс считается неблагополучным районом, здесь высокий уровень преступности, много подростковых беременностей, безработица 20-25%. Очень многие живут на пособие.

Захожу в паб и слышу предсказуемый пассаж о том, что "иммигранты отбирают наши рабочие места", что "у сомалийцев преимущество перед белыми", что "негров надо хоронить на 27 футов глубже, чем белых". Правда, произносится это в такой дурашливо-шутовской манере, что серьезно обсуждать эту тему уже невозможно.

Знакомлюсь с малярами Терри и Джеком, они так и сидят перепачканные краской после работы. Разговаривают на местном сленге, который отличается от моего школьного английского примерно так же, как ящерица от рыбы. На мое счастье, у Терри есть жена, настоящая леди. Она берет на себя функцию переводчика. Я иду к ним в гости – посмотреть, как живет белый рабочий класс. Слова "рабочий класс" произносятся здесь без пафоса, но и без иронии, люди просто обозначают свое место в обществе.

Оказывается, все не так плохо, в России мы бы таких с уверенностью записали в средний класс. У моих новых знакомых красивый двухэтажный дом, машина, они каждый год ездят отдыхать в Индию и любят готовить индийскую еду. Терри раньше был шахтером, но переквалифицировался в маляра, после того как в Британии закрыли шахты. Тем не менее он гордится своей профессией:

– Всем кажется, что любой может быть маляром, но это не так. Лет пять пройдет, прежде чем изучишь все тонкости. Это как твоя профессия – может показаться, что любой может быть журналистом, если умеет читать и писать

Рабочий класс до сих пор очень сильно обижен на тори за то, что Великобритания больше ничего не производит. Но в то же время признателен им за жилье:

– Раньше это были государственные квартиры, мы их арендовали. Но в начале девяностых государство разрешило нам купить эти дома по сниженной цене. Это была как бы компенсация за безработицу: примерно тогда же Маргарет Тэтчер закрыла шахты и фабрики.

У Шерон и Терри четверо детей, трое из них пошли по стопам отца, стали малярами. Младший сын закончил спортивный колледж и теперь работает барменом.

– Чтобы работать тренером, по специальности, ему еще нужно получить высшее образование. Для нас это совершенно невозможно. Люку оно стоило бы восемь тысяч фунтов в год. Если взять беспроцентный кредит, то его придется выплачивать до 35-40 лет! Мы сидели, думали, прикидывали и так и эдак – невозможно. Конечно, если бы Люк во что бы то ни стало хотел поступить в университет, мы бы затянули ремни, отказались от поездок в Индию и походов в паб. Но он и сам не был уверен в том, что ему это нужно. Иммигрантам в этом смысле легче: их квалификация, полученная за границей, признается. А люди нашего класса очень редко получают высшее образование.

Тут я вспоминаю про индийские касты и понимаю, почему индусы и англичане нашли друг друга. У них действительно много общего – с привычки пить чай с молоком до жесткой структуры сословного общества. Индусы действительно очень хорошо интегрируются, а Великобритания – именно то место, которое подходит к их кастовой иерархии.

Терри гладит белого бульдога, на руке у него татуировка – Британия с щитом и трезубцем.

– Ты знаешь, я все-таки очень горжусь тем, что Британия правила морями, – признается он. – Когда подумаешь о том, что мы, маленький остров, управляли половиной земного шара, сразу чувствуешь какой-то внутренний подъем.

Я выхожу на улицу и сажусь на остановке. Рядом группа подростков – три парня и три девушки. И тут у меня наступает настоящий культурный шок. В первый раз за все время в Лестере я ощущаю на себе бремя интеграции. Они пьют водку из бутылки, закусывают леденцами и общаются друг с другом в преувеличенно агрессивной манере. Мне все время кажется, что они сейчас друг друга побьют или изнасилуют. Постепенно я понимаю, что это игра, у которой есть определенные правила, но человеку из другой культуры понять их трудно. Они смеются надо мной, морочат голову, советуют говорить полицейским "пигс", а иммигрантам "паки", просят меня сказать по-английски слово "пенис" – мое произношение их страшно веселит. А я позволяю им над собой издеваться, пытаясь понять их культуру.