Колонка председателя Синодального информационного отдела Владимира Легойды в "Российской газете".
Ровно год назад нам – подавляющему большинству – было страшно жить. Страшно делать привычные вещи – например, включать радио, откуда с самого утра уже неслись одна за другой кошмарные подробности про взрывы в московском метро.
Испытанием для многих в тот день была поездка в этом самом метро, где за считанные секунды несколько десятков невинных людей лишились жизни. Ужас при мысли, что на этих станциях красной ветки мог оказаться ты или кто-то из близких. Боль и горечь при мысли о трагедии, рухнувшей на близких тех, кто погиб. Наш массовый страх – самое жуткое из последствий и один из главных вызовов, которые всем нам бросил современный терроризм.
Откуда этот страх? Конечно, огромную роль здесь играют СМИ. Терроризм – можно сказать, проблема проблем для современной демократии, опирающейся на свободу слова и тем самым – на свободу СМИ. В тоталитарном обществе о террористическом акте не напишут никогда, поэтому – точнее, в том числе и поэтому – такие акты там крайне редки. Вспомним хотя бы недавнее советское прошлое: о единичных случаях народ узнал после падения "занавеса".
Правда, "злодеяния режима", о которых тоже информации не было, вполне заполняли собой "квоту" жестокости. И уже одно это означает, что возвращение в тоталитарное общество – не самый эффективный путь борьбы с террором и что ни в коем случае не следует рассматривать его в этом качестве. Речь о другом. С терроризмом можно бороться на уровне спецслужб, и эта борьба не должна быть публичной – мы уже имели возможность убедиться во вреде телесюжетов о том, как силовики обезвреживают бандитов в режиме реального времени. Но одно дело – политическая безопасность, а другое – глубинная ценностная борьба. И вот этот уровень противостояния террору, безусловно, может стать публичным и быть предметом дискуссии. Каждый современный человек должен осознавать – у него есть уязвимая болевая точка, в которую террористы и бьют.
Во все времена человек либо решал для себя проблему смерти, либо стремился от этой проблемы убежать. Но ведь если смерть до безумия страшит человека (вспомним первые кадры фильма "Остров"), то любая реальная угроза жизни изначально делает его проигравшим. Если все цели и ценности жизни человеческой сконцентрированы в перспективе земной жизни: в материальной сфере, в удобствах, в комфортном отдыхе и т. д., – то любая опасность потери этих ценностей может стать причиной неконтролируемого страха. Современному человеку, превратившемуся в центр собственной потребительской вселенной, умирать не за что, – ведь не умирать же за все те материальные блага, которые составляют главную ценность жизни? Напротив, его задачей становится максимальное продление собственной земной жизни. И панический страх внушает ему все то, что этой жизни угрожает: от приближающейся старости до террористических угроз.
Н. Я. Данилевский справедливо заметил, что идея самопожертвования может возникнуть только в религиозном сознании: "Требование нравственного образа действий есть не что иное, как требование самопожертвования. Самопожертвование есть высший нравственный закон. Собственно говоря, это тождественные понятия. Но единственное основание для самопожертвования есть бессмертие, вечность внутренней сущности человека; ибо для того, чтобы строгий закон нравственности или самопожертвования не был нелепостью, заключающей в себе внутреннее противоречие, очевидно, необходимо, чтобы он вытекал из внутренней природы того, кто должен на его основании действовать, точно так же, как и во всех природных, или, что то же самое, божественных законах".
Так и "религиозно" мотивированный террорист не боится отдать жизнь за свои взгляды, живя ожиданием "рая", ждущего его сразу за взрывом. Точнее, он – псевдорелигиозно мотивированный, потому что ни одна из мировоых религий по своей сущности не может призывать к убийству невиновных людей, тем более – иметь к этому хоть какое-то отношение.
А современный безрелигиозный человек строит себе рай на земле под лозунгом комфорта. Собственно, по этому слабому месту терроризм сегодня и бьет, выигрывая ценностное противостояние у потребительского сознания, которое объявило высшей, абсолютной ценностью человеческую жизнь как таковую (без связи с Творцом), точнее – жизненный комфорт человека.
Для серьезного противодействия терроризму обществу необходима укорененность в традиции, в которой есть ценности, не только сопоставимые, но и, так сказать, превосходящие. Профессиональная война с террором – компетенция спецслужб, но для противостояния терроризму как некоей системе ценностей как раз и должен быть востребован религиозный опыт. Для того чтобы дать людям ценности, которые помогут победить страх. И в каком-то смысле победа над этим страхом станет победой над терроризмом, у которого цель по большому счету одна – вселить в каждого мысль, что его в любую минуту могут убить. После очередного теракта людям страшно включать телевизор, выходить на улицу, оставаться дома – везде может рвануть. Но, видимо, если тебе так страшно умереть, ты не очень внятно понимаешь, зачем ты живешь.
Это не значит, что надо с гордо поднятой головой бросаться навстречу взрывам. Но настроения в обществе должны быть иными. На ценностном уровне мы должны побеждать террористов, а не терпеть от них поражение. У общества должна быть такая нравственная ценностная почва, которую было бы невозможно выбить из-под наших ног угрозами терактов.
Завтра Русская Православная Церковь во главе с Патриархом будет поминать жертв столичной трагедии годовой давности – а вместе с ними всех невинно убиенных от рук террористов. А еще православным верующим меньше месяца осталось до Пасхи – главного праздника, говорящего о победе Христа над смертью. "Смерть! где твое жало?" – спрашивает святитель Иоанн Златоуст в своем знаменитом слове на Пасху. И перед этой победой, которая последовала за смертью невинно Убиенного, безоружны любые попытки устрашения.
Источник: Фома
