Из Павла в Савла

В декабре 1959 года профессор Ленинградской духовной академии (ЛДА) Александр Осипов (1911–1967) публично заявил об отречении от религии. Объясняя этот поступок, в своей книге "Путь к духовной свободе" он писал: "Все яснее и яснее я стал сознавать, что только полный разрыв с религией может примирить меня с совестью и дать право считать себя честным человеком". Но именно нравственный аспект его решения многими был поставлен под сомнение. Столетний юбилей Осипова дает повод заново разобраться в непростой судьбе этого человека.

За сравнительно недолгий свой век Александру Александровичу довелось повидать немало: жизнь в России до и после революции, затем в буржуазной Эстонии, где, будучи членом местного кружка Русского студенческого христианского движения (РСХД), он слушал выступления философов, представлявших цвет русской религиозной мысли: Николая Арсеньева, Николая Бердяева, Бориса Вышеславцева, Василия Зеньковского, Ивана Ильина. Затем – учеба в Тартуском университете; служение священником-миссионером в тюрьмах и домах умалишенных; во время Великой Отечественной войны – служба в советских инженерных войсках; послевоенные скитания в поисках семьи; потрясение от известия о бегстве жены с детьми; участие в Поместном Соборе РПЦ 1945 года и выборах нового Патриарха; многолетнее профессорство в ЛДА, где в течение нескольких лет Осипов был инспектором (проректором) и около года исполнял обязанности ректора, а в числе его студентов были такие персоны, как будущий митрополит Никодим (Ротов) и будущий Патриарх Алексий II (Ридигер); наконец, в возрасте 48 лет – радикальный поворот, уход из Церкви и самореализация в новом качестве специалиста по атеизму, а в последний год жизни – защита кандидатской диссертации по философии.

Корыстолюбие или донкихотство?

Разумеется, демарш Осипова вызвал наибольший резонанс именно в церковной среде, где появились разнообразные критические версии его поступка. Первым делом Осипова обвинили в корыстном расчете, припоминая ему даже такие подробности, как взимание денег за пересдачу зачетов со священников-заочников: по 37 руб. 50 коп. Но, уже судя по фиксированности и "некруглости" суммы, речь идет об официально установленной таксе, а не о каких-то произвольных поборах.

В действительности же после "ухода из религии" благосостояние Осипова лишь сократилось, причем заметно. Ведь в ту пору РПЦ уже была организацией небедной и притом не скупилась на содержание духовно-академической профессуры. А вот для бывшего профессора богословия трудоустройство в новом качестве оказалось нелегкой задачей. На первых порах ему пришлось работать в отделе фондов Государственной публичной библиотеки в Ленинграде, затем он смог устроиться на более интересную для себя должность научного сотрудника Музея истории религии и атеизма. И если прежде он ездил на работу на такси, то после ухода из академии, чтобы просто сводить концы с концами, ему приходилось подрабатывать лекциями по всему СССР, несмотря на проблемы со здоровьем. Вдобавок с версией о корыстолюбии Осипова плохо вяжется то, что он не раз безвозмездно помогал нуждающимся собратьям (например, семье священника Игоря Ранне), что во время войны он усыновил мальчика-сироту.

Правда, Осипов все-таки был по-своему небезразличен к денежному вопросу, поскольку не желал закрывать глаза на проявления алчности русского духовенства и связанную с этим ложь. По его наблюдениям, для многих священнослужителей РПЦ "постоянный обман фин<ансовых> органов стал законом". В бумагах Осипова сохранилось описание эпизода, как "сам Патриарх со смешком рассказывал у себя за столом: "Рассказывал мне один владыка: был я в гостях в одном доме и повстречался с "фином". Тот жалуется: обманывают меня ваши батюшки... Вот один показал две тысячи дохода в месяц, а я чую, что он не меньше трех получает. А я ему в ответ: что вы, откуда ему столько заработать? А сам думаю: дурак ты, дурак... Да он тридцать тысяч в месяц в карман кладет, а ты – три тысячи..." И Патриарх и архиереи весело смеялись", – писал Осипов.

Вторая версия его отступничества – классическая: сherchez la femme. Действительно, "женский фактор" сыграл не последнюю роль в судьбе Осипова и его отдалении от религии. Огромным потрясением для отца Александра, когда он вернулся в конце войны в родной Таллин, стало известие, что жена с детьми не дождалась его и эмигрировала на Запад, выйдя замуж за другого. Личная драма Осипова усугублялась тем, что по церковным канонам он не мог рассчитывать на повторный брак. Овдовевший или разведенный священник оказывается перед дилеммой: либо продолжать служение целибатом, обрекая себя на одиночество, либо жениться и навсегда отказаться от священства. В то же время авторитетные вдовые священники, приняв монашество, могут рассчитывать на получение архиерейского сана – что активно практиковалось в РПЦ как раз в послевоенные годы. Имел такую возможность и Осипов, который уже занимал епископскую должность ректора ЛДА, но отказался от этой заманчивой перспективы.

Осипов никогда не мечтал о церковной карьере, его идеалом был не высокий социальный статус любой ценой, а гармоничная семейная жизнь с любимым человеком. Не случайно воспоминаниям о супружеской жизни и размышлениям на эту тему посвящена значительная часть его мемуаров. Подобно философу Василию Розанову, он осмысляет семью как самое драгоценное в жизни человека. По мысли Осипова, главное в супружестве – "взаимное уважение и огромная взаимная заинтересованность в каждодневной жизни каждого члена норы".

Неудивительно, что Осипов склонил выбор в пользу супружества. Тем более что служить священником он и так уже не мог после травмы, полученной при падении со строительных лесов в ЛДА, явившейся также одной из причин его ухода с административных постов в академии. В январе 1951 года Осипов женился на Ирине Пономаревой. Примечательно, что она была одной из невест Алексея Ридигера (будущего Патриарха Алексия II), который весной 1950 года женился на другой девушке – вопреки мнению матери, Елены Иосифовны, считавшей "лучшей невестой" для своего сына именно Пономареву. Впрочем, оба супружеских союза просуществовали недолго. После вступления во второй брак, в соответствии с требованиями канонов, Осипов направил Патриарху Алексию I прошение о сложении священного сана. Своей наивной прямолинейностью такой шаг вызвал недоумение церковных собратьев: "К чему вам брак! Живите с кем хотите. Дело житейское. Вы же не старик. Это вам простят. Только чтобы все было без шума. Но канонов не нарушайте". Недоумение возникло и в самой Патриархии, где прошение Осипова рассматривалось четыре с лишним года (!), и в итоге он был отстранен от священнослужения с предписанием по-прежнему носить рясу.

Конфликт Церкви и культуры

Православный диссидент Анатолий Краснов-Левитин на страницах "самиздата" утверждал, что Осипов – псевдоученый, не создавший никаких "великих трудов" и вообще "посредственный человек", способный лишь на подлые ренегатские поступки. Рассуждение Краснова-Левитина – образчик той интеллигентской логики, согласно которой особые интеллектуальные способности человека – высший критерий добродетели. Однако подобный культ интеллектуализма странен для апологета религии, которая учит, что "Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых"...

Да и сама характеристика Осипова в качестве "посредственности" несправедлива, ведь он был человеком творчески устремленным и разносторонним. По сути дела, Осипов – настоящий русский интеллигент. Он активно посещал выставки, концерты, театральные и кинопремьеры, прекрасно знал и любил современную поэзию. Сам писал стихи и пьесы, понимая, что в СССР художественные произведения священника обречены оставаться "в столе".

Трудно принять и обвинение в псевдоучености. Осипов получил прекрасное образование в Тарту, где как один из лучших студентов-магистров был оставлен в докторантуре, но после прихода к власти националистов отказался сменить русскую фамилию на эстонскую (Ossep) и был вынужден покинуть университет. После войны был принят профессором в ЛДА как единственный в СССР квалифицированный библеист. Среди коллег он обладал авторитетом, а у студентов был любимым преподавателем.

Осипов также активно стремился приобщать студентов к знанию и пониманию ценностей мировой культуры. В бытность ректором и инспектором ЛДА он постоянно устраивал внеурочные просветительские лекции, киносеансы, походы в театры и в филармонию. По его собственному признанию, эту культуртрегерскую деятельность он воспринимал как вдохновляющую миссию, наполнявшую его жизнь "пафосом... почти экстазом".

Его усилия обогатить кругозор будущих священников и актуализировать культурные ценности для религиозного сознания встретили резкое неодобрение церковного начальства. Патриарх Алексий I в своей речи при посещении ЛДА в 1949 году специально обрушился на "попытки ввести мирские обычаи и развлечения в духовной школе". И это заставило Осипова окончательно осознать конфликтность культуры и религии, несовместимость последней со свободным, живым творчеством.

Еще одно обвинение – в том, что Осипов был человеком двуличным, задолго до ухода из Церкви потерял веру или даже вообще никогда не верил по-настоящему. Однако есть свидетельства, указывающие, что в период служения (до 1951 года) он был добросовестным священником, выполнял все предписания, пользовался популярностью у верующих как блестящий проповедник, внимательный духовник, хороший "молитвенник" и даже успешный экзорцист, хотя феномен "беснования" уже тогда вызывал у него серьезные сомнения.

Испытания "поповки"

К сознательной вере Александр Осипов пришел уже в юношеском возрасте, в кружке РСХД, где представление о религии формировали идеи Бердяева и Ильина, однако жизнь приготовила его вере серьезные вызовы. Став членом духовной корпорации, он на практике столкнулся с тем, что тот же Бердяев в теории называл "недостоинством христиан". "Как не сломила моей веры, – удивлялся Осипов впоследствии, – та затхлая атмосфера "поповки", в которую я попал? Полное отсутствие всяких интересов, кроме выпить, поесть, поспать, посплетничать. Взаимоподсиживание, зависть, взаимоподглядывание... Пьянство, разгул и разврат, мания величия и погоня за роскошью, жадное накопление богатства... Темные случаи вроде гаремов "отцов духовных"... Все прощается – было бы "шито-крыто".

Всерьез поколебаться в вере его заставило происшествие 1947 года. Тогда во время пасхального богослужения в храме ЛДА рухнула лестница, где стояли молящиеся, многие из которых получили серьезные увечья. "Тяжелые это были испытания, – вспоминал Осипов, – один сплошной вопрос Господу Богу: "Через блокаду провел? – провел. Мир даровал? – даровал. Так что же Ты над этими, самыми верными детьми Твоими, пришедшими в эту ночь на поклонение Тебе, надругался?"

Осипову также ставят в упрек, что задолго до отречения он являлся осведомителем государства, на что указывает его доклад "О положении в Московской Патриархии", адресованный Ленинградскому уполномоченному по делам РПЦ Кушнареву. Но что из этого следует? Не секрет, что в СССР вся церковная верхушка, включая сотрудников синодальных отделов и преподавателей духовных школ, обязана была отчитываться перед соответствующими органами. К тому же если бы Осипов действительно являлся каким-то серьезным агентом, то государственным кураторам было бы выгоднее сохранять его в рядах РПЦ и обеспечить его дальнейшую духовную карьеру, а в 1951 году не допустить регистрации им второго брака и снятия с себя священного сана.

Дополнительный упрек вызвала публичность его отречения. "Прошу Вас... не быть вместе с атеистами, антирелигиозниками", – убеждал доцент ЛДА Георгий Миролюбов, стремившийся наставить бывшего коллегу на "путь истинный" и предостеречь от сомнительной роли перебежчика. Из дневника Осипова видно, что, уже приняв решение уйти из Церкви, он колебался, как это сделать – с "закрытым забралом" или с "открытым"? В итоге было решено "кулаком по столу треснуть и в глаза сказать, что думаю". Ведь Осипов осознавал свое отречение как мировоззренческое открытие и испытывал потребность поделиться им с другими, к чему побуждала сама его натура – миссионера, лектора, культуртрегера.

Учительница из Элисты Раиса Лунева – одна из тех верующих, что вступили в переписку с вероотступником в надежде заставить его одуматься – писала Осипову: "Какой это нормальный человек начинает [заново] формировать взгляды в 50 лет?" Перед нами – аргумент от "здравого смысла", с точки зрения которого решение Осипова действительно выглядит непонятным, абсурдным. Неудивительно, что большинство людей, которые оказались не в состоянии понять поступок Осипова, начали подозревать его в корысти или неадекватности. Но разве не "здравый смысл" используется зачастую для оправдания безнравственности, а многие честные поступки не совершаются ли как раз вопреки "здравому смыслу"?

Непростые задачи ставила жизнь перед Александром Осиповым, и он стремился подходить к их решению максимально честно. Как видим, попытки поставить под сомнение нравственную честность его решения разорвать с религией безосновательны. Зато налицо достаточно оснований для такого поступка. Подробно они раскрыты в книгах Осипова, посвященных обличению безнравственности в церковной жизни, критике источников и содержания вероучения, анализу "плодов христианской культуры".

Пожалуй, ведущим мотивом отречения Осипова послужило неприятие лицемерия и лжи, с которыми он сталкивался в Церкви на каждом шагу – от бытового до доктринального уровня. Как показывают его дневники и воспоминания, он всегда чутко и болезненно воспринимал любые проявления лицемерия и неискренности. Вот, например, какие впечатления оставила у него послевоенная поездка к родственникам: "Я провел в Иваново неплохую неделю. А в итоге ее вынужден был констатировать себе, что в семье отца получил приторно неискренних знакомых, отнюдь мне не нужных".

Решение Осипова "порвать с религией" было глубоко выстраданным. Его поступок не только диктовался требованиями совести, но и был сопряжен с преодолением себя – с отказом от стабильного и благополучного положения, с необходимостью почти в пятьдесят лет начинать все заново, с риском оказаться непонятым и осуждаемым окружающими людьми. Практически это решение состояло из двух этапов. Сначала Осипов честно признался себе, что должен отказаться от религии, к чему привел его долгий путь добросовестных сомнений и раздумий. Затем он понял, что, отказавшись от религии внутренне, обязан быть последовательным и засвидетельствовать свой отказ перед людьми, каким бы трудным ни казался такой поступок. Главное – чтобы он был честным. К сожалению, не каждый способен позволить себе такую роскошь – быть честным в своих убеждениях.