Церковный сталинизм: легенды и факты

Есть только косвенные данные о личной беседе митрополита Илии (Карами) со Сталиным. После Всеправославного совещания 1948 г. председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпов давал обед в честь участников совещания. Все, что там происходило, тщательно фиксировалось сотрудниками МИД и спецслужб. В частности, сохранилась запись тоста митрополита Илии. Он сказал, что Православие должно быть сильным и единым, таким, как говорил Сталин, заявивший, что он хочет "сильного Православия". Здесь над столом повисла недоуменная пауза: когда и кому Сталин говорил это, с учетом того, что вождь и близко не подходил к церковным мероприятиям? Потом Владыка помолчал и сказал, что может быть Сталин и не говорил этих слов, но лично он, Илия, считает, что только благодаря Сталину обеспечено процветание Русской Православной Церкви и Православия во всем мире[1].

Между тем есть и другие косвенные данные о существовавших между Сталиным и митрополитом Гор Ливанских контактах, и возможно, со временем новые документы прольют свет на их реальные обстоятельства. Вполне возможно, что митрополит Илия действительно мог брать на себя некий обет и молиться об избавлении Советского Союза от немецких полчищ, а затем сообщить об этом в Москву. Интересно, что Сталин ни через своих приближенных, ни как-то иначе не опровергал недомолвки и двусмысленности в высказываниях митрополита Илии, тем самым давая почву для различных слухов, как бы сам своим загадочным молчанием творил новый миф.

Однако утверждать, что церковное возрождение 1940-х гг. начинается при непосредственном участии митрополита Гор Ливанских, приписывать какому бы то ни было его влиянию изменение государственной политики в отношении Церкви значит поддерживать этот красивый, но опасный миф.

Идея использования церковных каналов в своей политике впервые возникла у Сталина не в 1943, как принято считать, а в 1942 г. [2]. Прежде всего церковные каналы использовались для связи с английскими союзниками, для влияния на общественное мнение Англии – через Англиканскую церковь – в благоприятном для СССР ключе. Здесь был задействован митрополит Николай (Ярушевич).

Именно он в сентябре 1942 г. вел в Куйбышеве переговоры с советником Британского посольства Баггалеем о возможностях взаимодействия с Англиканской церковью. Затем в Москву приехал настоятель Кентерберийского собора доктор Хьюлетт Джонсон, который был одним из лидеров движения помощи СССР. В официальных английских кругах его даже называли "красным" настоятелем. Этому человеку в деле укрепления союза с Русской Православной Церковью в Москве отводили ведущее место. Лучшей кандидатуры нельзя было найти: его влияние на осторожных лидеров Англиканской церкви давало большие результаты. Хьюлетт Джонсон был известен Сталину, поскольку еще в 1937 г. посещал СССР и тогда написал книгу "Шестая социалистическая часть мира", которая с 1939 по 1945 год выдержала 19 изданий на 16 языках мира общим тиражом 3000000 экземпляров.

В том же 1942 г. Сталина волновала и североамериканская общественность. Заокеанский союзник тогда становится объектом планомерных действий советского руководства.

Под строгим государственным контролем была напечатана книга, которая сейчас стала библиографической редкостью, – "Правда о религии в России". Она была адресована зарубежным читателям, прежде всего крупнейшим политическим и эмигрантским деятелям. Она была переправлена в Америку по дипломатическим каналам и передана для распространения митрополиту Вениамину (Федченкову), представлявшему Российскую Церковь Московского Патриархата в США. Отсутствие в книге статистики, фотографии отдельных открытых храмов, усталые лица пожилых священников и мирян должны были усилить письменные заверения о свободе совести и религии в СССР. Книга широко освещала традиционный патриотизм Русской Православной Церкви, подчеркивая ее тесную связь с народом.

Любопытно, что хотя книга была прекрасно оформлена (кожаный переплет, хорошая печать сделали издание подарочным), было выбрано довольно курьезное решение: присланная в Америку часть тиража была напечатана не на английском языке, а по-русски, но русский текст набрали латинскими буквами. Понятно, что далеко не все адресаты, особенно из американских политиков владели русским языком, а те, кто владел (на­пример, униаты-карпатороссы, русские эмигранты, армяно-григориане), не нуждались в такого рода хитростях. На долю митрополита Вениамина выпала сложная задача: не только разослать книги адресатам, необходимым Москве, но и получить от них письменные отзывы. Напомню, что все эти мероприятия (встреча с Баггалеем и издание "Правды о религии в России") были проведены значительно раньше того, как митрополит Гор Ливанских появился в поле зрения вождя.

В 1943 г. перед страной и ее руководством стояли уже другие проблемы, чем в предыдущем году, и соответственно другие задачи ставились перед Русской Церковью. Многое меняется на фронтах, стратегическая инициатива переходит в руки Красной армии. Стало ясно, что мы выигрываем эту войну сами. Летом 1943 г. нам уже не нужны союзники. Вопреки всему советский народ вынес основную тяжесть этой войны на своих плечах, и его победа была прежде всего победой духа. Теперь Сталин задумывается о послевоенном переустройстве мира. Русской Церкви отводится ключевая роль в создании системы православного единства, которая должна была стать проводником влияния Москвы как в Восточной Европе, так и на Ближнем Востоке. Последующие события, особенно начало холодной войны, показали, что интересы американцев на Ближнем Востоке шли так же далеко и так же активно захватывали тамошние Церкви, как и сталинская политика. Понятно, что советское руководство искало и находило свои рычаги влияния в этом регионе.

Кроме того, с 1943 г. обретает новые черты политика Ватикана. Папа Пий XII делает все, чтобы не допустить "большевизации Европы". Он мечтает о сильной Германии, если возможно, в будущем свободной от нацизма, о протянувшейся максимально на Восток Польше, он выдвигает идею создания конфедерации Придунайских государств в качестве антикоммунистического буфера. Исходя из антисоветских позиций, он старается поддерживать хорошие отношения с нацистами и одновременно контактирует с западными союзниками. И здесь Сталин стремится противопоставить растущим амбициям Папского престола консолидированный союз Православных Церквей под покровительством Москвы, используя традиционные глубокие православно-католические противоречия, о которых он прекрасно знал.

Именно стратегическая ставка на создание системы православного единства под эгидой Москвы, по моему мнению, была тем фактором, который обусловил стремительное организационное возрождение Русской Церкви, проходившее под контролем государства. Подчеркиваю, именно организационное возрождение, так как в духовном плане Русская Церковь сохранилась.

Это отчетливо показали события начала войны. Все действия Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского), начиная с первого дня войны, с его обращения к "Пастырям и пасомым" показывают, что он это знал, чувствовал как никто другой.

Были ли церковные иерархи осведомлены о кремлевском плане? Думаю, что о его конкретных деталях никто из русских архиереев не знал (да и в сталинском окружении никто никогда до конца не знал, куда ведет замысел вождя), но основные направления были видны и совпадали – обращаю на это внимание – с традиционными сферами влияния российской церковной и государственной дипломатии. Знал и учитывал эти традиции и сам Сталин. Он был искусный политик и хорошо учившийся семинарист (это миф, что он плохо где-либо учился). Так в тот момент совпали интересы возрождающейся Русской Церкви и советского руководства.

Не надо думать, что русские архиереи были столь наивны, чтобы не понимать всю ограниченность церковного возрождения или приписывать его какому-то религиозному обращению лично Сталина. Я часто привожу такой пример. Председатель новосозданного Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпов пишет В. М. Молотову: что делать – на 1944 г. поступило порядка пяти с половиной тысяч заявлений об открытии храмов, а мы удовлетворили 8–10%? Молотов с досадой отвечает: "Открыть церкви в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать решение этого вопроса за Правительством"3. Внешнеполитические возможности Церкви интересовали Сталина в значительно большей степени, чем внутренние, хотя и ее внутренний потенциал он сумел оценить. Русская Церковь с 1941 по 1943 г. внесла в Фонд обороны 200 000 000 рублей. Меня обычно спрашивают, много это или мало? Восемь миллионов рублей из этих двухсот были внесены на строительство танковой колонны имени Димитрия Донского, а это сорок танков, из которых двадцать были оснащены новейшим огнеметным вооружением. К сожалению, наша экономическая история пока не написана. Я думаю, 200 миллионов – очень большая сумма, а к концу войны она увеличилась до 300 миллионов. Безусловно, Сталин принимал во внимание, особенно во время войны, консолидирующий духовный потенциал Русской Церкви.

Некоторые историки высказывали мнение, что на изменение сталинской политики в отношении Церкви повлияла политика немецких оккупантов, приведшая на захваченных ими территориях к массовому открытию церквей. Здесь нужно различать действительное религиозное возрождение на оккупированных территориях и действия немецких властей. Утверждение, что немцы действовали в пику советской антицерковной политике и открывали храмы, тоже сильно мифологизировано. Все последние исследования, в том числе изыскания М. В. Шкаровского в германских архивах, показывают, что политика немцев менее всего была направлена на укрепление Православия. Напротив, учитывая традиционную религиозность русского народа, они в кратчайшие сроки стремились создать квазицерковь, "свобод­ную от еврейского влияния", как они говорили, и вытеснить Православие. Механизм этой политики был в деталях разработан Главным управлением имперской безопасности и апробирован как в Восточной Европе, так и на оккупированных территориях СССР. К счастью, попытка насаждения "новой религии" была сорвана.

Консолидирующая роль Русской Церкви в годы войны действительно распространялась на людей вне зависимости от их партийной принадлежности. Мне приходилось читать много писем и воспоминаний солдат Великой Отечественной войны. Многие из них пишут о том, что вместе с партийным билетом в нагрудном кармане хранили образок или крестик, что в трудные минуты молитвенно вспоминали имя Божие. Вместе с тем нельзя говорить, что их не воодушевляло имя Сталина или призыв умереть за советскую Родину. Коллаборационизм, который стало модно превозносить в послеперестроечной публицистике, нельзя отрицать, но нельзя его и переоценивать. Многие из этих людей отдавали себе отчет в том, что ту жизнь, которую они строили, вряд ли можно назвать очень радостной и светлой. Но пришел враг, чтобы эту жизнь отнять, который топтал ту землю, которая для всех них была Родиной, была святой. В душах и сознании этих людей существовало очень сложное переплетение и пропагандистских клише, осевших за послеоктябрьские десятилетия, и исконных патриотических чувств. Нам не стоит забывать об эффективности партийной пропагандистской машины. Но и другой компонент этого переплетения – веру в Бога, любовь к родной земле – Сталин вынужден был учитывать. Этот потенциал ему пришлось учитывать еще накануне войны, когда он думал о своем возможном "внутреннем" союзнике в предстоящей схватке, – ведь перепись населения 1937 г. показала, что люди четко сказали о своей религиозной принадлежности, несмотря на то, что каждый из них знал, что в любой момент может появиться черный воронок.

Нужно подчеркнуть и такой момент. Когда владыка Сергий в первый день войны обращается к пастве, он тем самым нарушает советское законодательство и вмешивается в дела государства, поскольку церковная жизнь по этому законодательству ограничена только стенами храма. Но этим обращением он реализует традиционную роль Русской Церкви – поддерживать, укреплять и направлять в соответствии с идеалами христианства свою паству, свой народ, – роль, которую она выполняла во все трагические периоды истории нашего Отечества. Он еще раз показывает (как бы скрыто комментируя свою Декларацию о лояльности 1927 г.), что Церковь отделена от государства, но не от той страны и не от того народа, частью которых она была.

Что же касается личного религиозного обращения Сталина, осуществившегося будто бы под влиянием митрополита Илии или по другим причинам, – это миф, пагубный миф. Мы, конечно же, не знаем и никогда не узнаем, какие мысли его посещали в этот период; возможно, и он задумывался о том суде, который ждет каждого. Но это уже из области публицистических домыслов. А в инициированном им возрождении Церкви был четкий политический расчет, расчет дальновидный и вполне оправдавшийся. Вот еще один пример. В 1945–1946 гг. Сталин меняет правовое положение Церкви. Тогда принимаются два секретных постановления Совнаркома о возвращении Церкви де-факто прав юридического лица, которого она была лишена в 1918 г. Эти постановления потом отменит Хрущев. Делая такой царский подарок, Сталин не забывает свой интерес, поскольку тогда же монастыри приравниваются к подсобным и пригородным хозяйствам государственных и кооперативных предприятий и для них определяются строгие нормы государственных поставок продуктов. До 1957 г. включительно монастыри, наряду с колхозами, кормят лежащую в руинах страну.

И все же 1940-е гг. оказались очень хорошим, "золотым" десятилетием в жизни Русской Церкви. Перед новым хрущевским натиском была восстановлена организационная структура Церкви, легальная монастырская жизнь, духовное образование, преодолевались внутренние расколы, происходило воссоединение зарубежных приходов с Матерью-Церковью. (То, что случилось на десятилетие позже, нанесло самый тяжкий урон жизни Церкви.) С другой стороны, Церковь оказала своей стране и государству неоценимую услугу, масштаб которой мы не до конца понимаем. Дипломатические контакты до 1947 г. в значительной степени осуществлялись по церковным каналам, в то время как весь мир жил в условиях монополии Соединенных Штатов на ядерное оружие (закончилась в 1949 г.). Лишь в 1947 г. создается Коминформбюро – новая организация для передачи опыта социалистического строительства в страны народной демократии. В первые два послевоенных года нельзя было сразу осуществлять прямое влияние, восточноевропейские страны прошли через путь так называемых демократических выборов. В 1947 г. появляются новые рычаги влияния на Восточную Европу, и Сталин охладевает к церковной проблематике. Кроме того, на Всеправославном совещании 1948 г. в Москве не произошло того, чего он так долго добивался, а именно, чтобы коммунистическая Москва была во всеуслышание названа предстоятелями Православных Церквей центром мирового Православия, хотя многие другие внешнеполитические задачи были выполнены.

Сталин, конечно, видел необъятную коммунистическую империю, которая протянется до Адриатики и Ла-Манша, в перспективе захватит Ближний Восток и распространится далее, что отчасти осуществилось. Имперская часть его политической программы – традиционная для России, очевидно, находила отклик у многих церковных деятелей той поры, с учетом того, что все они были воспитаны до октября 1917 г., та империя рушилась на их глазах, а здесь страна воссоздавалась и укреплялась. Архиереи Русской Церкви, чье служение пришлось на это время и с чьим участием все это разворачивалось, были государственниками. Прежде всего здесь надо упомянуть выдающегося архиерея Русской Церкви митрополита Николая (Ярушевича) – первого председателя Отдела внешних церковных сношений, пожалуй, главного проводника новой внешнеполитической миссии Церкви.

Их часто упрекали в расточении славословий тирану. Насколько они были в этом искренни? Как они могли забыть о всех ужасах, через которые сами прошли? Одним словом ответить здесь нельзя. Думаю, что они меняли отношение не к этому человеку, а к тому, что происходило вокруг. Страна выиграла войну. Люди ждали обновления всей жизни, духовной свободы, это сквозит и в письмах с фронта, и в высказываниях репатриантов, едущих на Родину, на Родину-победительницу. А эта победа была связана с именем этого человека. Дифирамбы ему пели все, и представители Англиканской церкви, и Восточные Патриархи. Говорить о "церковном сталинизме" очень трудно; сам термин невозможно определить в одном разговоре. В двухцветной палитре – черное или белое – это время оценить нельзя, равно как нельзя историю Русской Церкви рассматривать в отрыве от гражданской истории. Это было удивительное десятилетие: тяжелое, страшное и в то же время величественное. В нем очень много красок.

Русская Православная Церковь стояла у истоков этого государства, и укрепление его статуса не могло не волновать ее служителей. Во многом они в своих усилиях, в своей работе были искренни, но не к Сталину они питали любовь, а к новому периоду, к новой эпохе в жизни Церкви.

[1] Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике Советского государства в 1943–1948 гг. М., 1999. С. 179–180.

[2] См. подробнее: Васильева О. Ю. Указ. соч. С. 128.

© О. Ю. Васильева, 2003

Опубликовано в 4(38) номере альманаха "Альфа и Омега" 2003 г.