Андрей Десницкий: "Я приезжаю в этот город в "ближнем зарубежье" по делам. Сажусь в маршрутку, где над водительским местом висят изречения из Корана или икона, в зависимости от национальности водителя. Устраиваюсь в гостинице в двух шагах от православного храма, где покоятся мощи святителя Луки, и иду есть чебуреки в национальное кафе "Мараканд". Так исторически сложилось, что здесь бок о бок живут православные и мусульмане. И сам город тоже носит два имени: греческое Симферополь, "Город пользы", и крымско-татарское Акъмесджит, "Белая мечеть". В XIX веке на картах так и писали оба имени".
Кому это надо
Я консультирую переводчиков Библии на крымско-татарский язык. В этом проекте я единственный православный христианин, причем я участвую в нем как частное лицо – ни приход, ни епархия, ни какой-нибудь синодальный отдел не посылали меня в Симферополь. Просто я работаю в организации, занимающейся этим делом, она называется Институт перевода Библии, в ней сотрудничают люди разных конфессий.
Картина, которую я вижу в Симферополе, достаточно типична для многих регионов России с мусульманским населением: осевшие тут русские считаются
православными, коренное население – мусульманами. Два народа живут достаточно мирно, хотя не обходится без трений и подозрений, а порой и конфликтов. Чтобы не усиливать их, никто не пытается изменить status quo: разноплеменные соседи могут поздравлять и угощать друг друга по праздникам, но мусульманин обычно не старается обращать в свою веру православного и наоборот.
Впрочем, в последнее время все чаще можно услышать проповедь ислама среди славян со стороны радикальных исламистов. А с христианской стороны стереотип ломают протестанты. Они приезжают в этот город и в другие города бывшего СССР, чтобы говорить о Христе мусульманам.
Среди миссионеров есть русские, украинцы, татары и даже американцы. Их так или иначе поддерживают общины и разные организации у них дома: собирают средства, посылают материалы, устраивают конференции по обмену опытом. Словом, это организованная и целенаправленная работа – христианское благовестие среди мусульман. Не стоит при этом думать, что эти люди ходят по улицам и кричат громким голосом "покайтесь!". Нет, они селятся в городе, изучают местные языки и обычаи, как, собственно, и делают настоящие миссионеры всегда и везде. А дальше они готовят разные материалы: брошюры, календари и, конечно же, издания библейских книг – и распространяют их. Но этим дело не ограничивается: миссионеры стараются действительно жить вместе с народом, среди которого проповедуют. Они приходят в детские дома и преподают английский в учебных заведениях, устраивают периодические встречи для тех местных жителей, кто уверовал и принял крещение. И так постепенно эта работа переходит в руки местных, которые, конечно же, лучше любых приезжих знают свой народ, его обычаи и язык. Именно так обстоят дела в Симферополе.
Слово на родном языке
Предвижу реакцию некоторых читателей: ну, это сектанты, это неправильные пчелы, и они делают неправильный мед (кстати, на гербе Симферополя изображена именно пчела). Конечно же, там есть и православные храмы, в них совершается богослужение, и вообще идет нормальная епархиальная жизнь, как в других городах. Если в храм придет татарин, его никто не прогонит, и книги в храме он сможет купить на своем языке. Но вот активной проповеди, обращенной именно к крымским татарам, я там не замечал. Может быть, невнимательно смотрел. Татары все понимают по-русски. Еще старшее поколение понимает по-узбекски (депортированные в Узбекистан в 1944 году крымские татары только в перестройку получили возможность вернуться на родину). Сейчас многие овладели и украинским... Собственно, зачем делать для них что-то особенное? Например, издавать литературу на татарском? Пусть читают Библию по-русски, на этом же языке слушают проповедь, а если покрестятся – придут в храм и будут молиться на церковнославянском. Они, конечно, все это могут. Нам в принципе тоже нетрудно понимать по-украински, а если попрактиковаться, мы бы и узбекский как-нибудь осилили.
Но почему-то мысль отказаться от родного языка не приходит нам в голову. Так и с ними: если "этническому мусульманину" (т. е. такому, который считает себя принадлежащим к определенной вере в силу своего происхождения) дают книгу на русском языке, да еще и с крестом на обложке, он отвергает ее с ходу. "Это не наше", – говорит он. Почему? Во-первых, дело в языке. Родным человек считает язык своих предков. Даже если он говорит на нем хуже, чем по-русски, он тем не менее не забывает о своей идентичности, переход к русскому для него – уступка обстоятельствам.
Во-вторых, те знаки и символы, которые нам кажутся родными и естественными, для него – совершенно чужие. Вспомним, как в России реагировали в свое время на Никоновы реформы, а ведь то были лишь незначительные изменения привычных символов. Да и сегодня, когда верующие видят нечто непривычное в богослужении и благочестии, то "ересь" – первое слово, которое слетает у них с языка.
Но если дать "этническому мусульманину" книгу, написанную на его родном языке и не носящую никаких явных символов чужой религии, он нередко готов ее прочитать. В конце концов, в Коране крайне мало рассказано о жизни великих пророков древности: Ибрагима, Мусы, Дауда, Сулеймана, Яхьи (Иоанна Крестителя) и Исы, сына Мирьям. Единственное исключение, кстати, это история Юсуфа Прекрасного, проданного братьями в Египет, – она изложена в Коране довольно полно, остальные же имена в нем лишь упоминаются. И если мусульманин желает познакомиться с историей жизни этих людей, самое естественное для него – раскрыть Библию, тем более что Коран называет среди священных книг Таурат (Пятикнижие), Зебур (Псалтирь) и Инджиль (Евангелие).
Как перевести "Сын Божий"?
Есть две крайности в миссии для мусульман. Первая – это принципиальная и открытая конфронтация. Проповедь, по сути, начинается со слов "ваша религия ложна". Возможно, в определенных ситуациях такой подход срабатывает. Например, когда человек в сомнениях сам сравнивает две религии и обращается к нам с вопросами – максимальная откровенность и даже лобовое столкновение будут как раз полезны, они помогут все оценить и сделать свой выбор. Но такие ситуации встречаются нечасто.
Другая крайность состоит в камуфляже: проповедник вообще ничего не рассказывает людям о христианстве, действуя как бы изнутри ислама. Он говорит об Исе Месихе (Иисус Христос по-арабски), Его служении, смерти, воскресении. Люди собираются по пятницам, молятся Всевышнему, как привыкли прежде, и даже сами не замечают до определенного момента, что их приглашают в какую-то совершенно новую веру. Правда, и вполне христианской ее не назовешь, поскольку она лишена всех христианских символов, оторвана от двухтысячелетней традиции. Такой путь вообще не для православных, это ясно. Но как только мы заговариваем о конкретных вещах, ясности сразу становится меньше. Возьмем самый известный пример – выражение "Сын Божий". Для мусульман оно как красная тряпка для быка: им давным-давно объяснили, что христиане верят в трех богов, из которых один якобы родился от брака другого с земной женщиной, и они отвергают такое язычество с негодованием. Мусульманина надо сначала полностью разубедить в такой картинке, всячески подчеркивая единство Бога и соглашаясь с ним, что языческие мифы о рождении богов ложны. И говорить о Христе с ним следует прежде всего как о Слове Божием, посланном в мир ради его спасения, – такую весть он куда больше склонен принимать, ведь и сам он почитает превыше всего Слово Божие. Только для него это Коран, а для нас – Христос. Некоторые наиболее радикальные сторонники такого подхода предлагают и в Библии отказаться от выражения "Сын Божий", заменив его выражениями вроде "Избранный Царь". Это абсолютно неприемлемо для нас, и, по счастью, ни в одном из курируемых мной проектов таких предложений никто не высказывал. Но само существование проблемы заставляет нас задуматься: оказывается, нашу аудиторию может шокировать то, к чему мы сами давно привыкли. В разговоре с мусульманами, выходит, надо учитывать их настроения и представления, нужно расставлять другие акценты, иначе строить проповедь. А это утомительно и непривычно!
Разговор о главном
Каков же опыт наших миссионеров, в особенности из числа тех, кто сам вырос в исламской среде? Я знаю лично одного священника-узбека, он получил солидное богословское образование, занимался переводами литургии на родной язык. Но используются ли его труды в Ташкенте? Что получается там с миссией? Чему вообще учит его опыт – об этом мы ничего не знаем, эта тема, по сути, не востребована в церковной среде. Он сам как-то обратился, стал священником – вот и хорошо, вот и
достаточно. Почему же так получается? Я вижу две основные причины, и первая из них – общественно-политическая. Легко приезжать из Америки и проповедовать. А вот если своя, местная епархия возьмется за этот труд, можно представить себе, какой протест это вызовет... даже не у верующих мусульман – им, собственно, никто не помешает ходить в мечеть и держать уразу по-прежнему, – а скорее у тех политиков, которые активно разыгрывают карту этнического ислама. Это что же, получается, мы тут по рождению не обязательно мусульмане, так и вы тогда не все православные? Нарушается веками сложившееся равновесие?! Честным будет ответ: да, далеко не все, и давно уже нарушено в нашем обществе то, что казалось незыблемым, так что надо теперь дать каждому человеку сделать свободный и осознанный выбор. Только такой ответ может прийтись не ко двору. Но тут дело не только в политике. Разъясняя свою веру другим людям, отличающимся от нас и по своей культуре, и по мировосприятию, и по языку, мы неизбежно должны будем заново определить истины веры для самих себя. Простое повторение благочестивых фраз тут не поможет, а только помешает. Мы должны будем отделить основы нашей веры, обязательные для всех, от внешнего и фольклорного и признать за каждым народом право строить это внешнее по-своему, как когда-то и наши предки (всякий, кто был в Греции, прекрасно видел, что разница в укладе русском и греческом есть, при полном единстве в вере). И более того: эти истины веры нам придется выражать непривычной, неподготовленной аудитории, которая не спешит поддакивать, а задает, напротив, крайне неудобные вопросы. Готовы ли мы к этому? Сейчас, похоже, совсем не готовы. Обличительный пафос в адрес мусульман, или протестантов, или Запада, или вообще всех подряд, он ведь порой идет от бессилия, от неумения объяснить достоинства своей веры. Не могу защитить свое, так буду нападать на чужое, доказывать (самому себе прежде всего), что у них все намного хуже, чем у нас. Но это совсем не миссионерство.
Цель настоящего благовестника – не чужое хулить, а рассказать и показать на деле, что же у нас есть такого хорошего. И если мы не научимся этого делать в самое ближайшее время, нам придется смириться с тем, что уже становится реальностью в некоторых исламских регионах нашей страны: Православие понимается там как этническая религия русских, а наднациональное, всемирное представление о христианстве связывается почти исключительно с протестантизмом. И дело тут не только в исламском контексте. Уже и в Сибири стала вполне типичной картина: в небольшом городе есть один-два православных храма и несколько протестантских общин. Да, в храмах бывает довольно многолюдно, но если считать жителей такого города, регулярно бывающих на воскресном богослужении, то у протестантов и православных цифры, полагаю, будут сопоставимые. А вот миссионерская активность у протестантов – на порядок или два выше. Среди моих коллег есть копт, он консультирует переводческие проекты в странах Ближнего Востока. Сам он протестант, и это меня ничуть не удивляет.
Источник: Нескучный сад
