История с агиографией

Сегодня исполняется 100 лет со дня кончины выдающегося историка Василия Осиповича Ключевского (1841 – 1911).

Что мы знаем о его жизни?

Родился в селе Воскресеновка Пензенской губернии в семье бедного приходского священника. Отец трагически погиб, когда Василию было 9 лет.

Учился в приходском и уездном духовных училищах в Пензе, а затем в 1856 году поступил в Пензенскую духовную семинарию. Однако не закончил её, в 1861 году уехал в Москву, где поступил на историко-филологический факультет Московского университета.

Среди учителей Василия Ключевского был и профессор Сергей Соловьев, сын которого Владимир впоследствии станет известным философом. Когда Сергей Михайлович умрет в 1879 году – курс русской истории за него продолжит вести Василий Осипович, параллельно читая лекции в Московской духовной академии и Московских женских курсах.

"Специфика научных изысканий Ключевского в том, что он уделял колоссальное внимание агиографическому аспекту истории. Его магистерская диссертация так и называлась: "Древнерусские жития святых как исторический источник" (1871), – говорит кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ Дмитрий Михайлович Володихин. – Также Ключевский был особенно внимателен к личности и ее роли в историческом процессе. И что, наверное, самое важное – был великим художником слова. То есть был не только превосходным историком, но и литератором".

Наверное, лучше всяких слов о великом историке скажет он сам. Мы решили привести отрывок из его труда "Добрые люди Древней Руси", опубликованного в "Богословском Вестнике" в январе 1892 года. Ключевский как раз не отвлеченно описывает историческую эпоху, а рисует "портрет" древнерусского благотворителя, "христолюбца".

Василий Осипович был уверен, что "благотворительность была... необходимым условием личного нравственного здоровья: она больше нужна была самому нищелюбцу, чем нищему". По его словам, "когда встречались две древнерусские руки, одна с просьбой Христа ради, другая с подаяньем во имя Христово, трудно было сказать, которая из них большие подавала милостыни другой: нужда одной и помощь другой сливались во взаимодействии братской любви обеих".

"...нищенство считалось в древней Руси не экономическим бременем для народа, не язвой общественного порядка, а одним из главных средств нравственного воспитания народа, состоящим при церкви практическим институтом общественного благонравия, – пишет Василий Ключевский. – Как в клинике необходим больной, чтобы научиться лечить болезни, так в древнерусском обществе необходим был сирый и убогий, чтобы воспитать уменье и навык любить человека. Милостыня была дополнительным актом церковного богослужения, практическим требованием правила, что вера без дел мертва. Как живое орудие душевного спасения, нищий нужен был древнерусскому человеку во все важные минуты его личной и семейной жизни, особенно в минуты печальные. Из него он создал идеальный образ, который он любил носить в мысли, как олицетворение своих лучших чувств и помышлений. Если бы чудодейственным актом законодательства или экономического прогресса и медицинского знания вдруг исчезли в древней Руси все нищие и убогие, кто знает, может быть, древнерусский милостивец почувствовал бы некоторую нравственную неловкость, подобно оставшемуся без посоха, на который он привык опираться; у него оказался бы недочет в запасе средств его душевного домостроительства".