Русский писатель Владимир Крупин

Писатель Владимир Крупин – один из номинантов Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Имя лауреата станет известно 26 мая 2011 года, на церемонии награждения в рамках празднования Дней славянской письменности и культуры в Храме Христа Спасителя.

Автор повестей "Живая вода", "Сороковой день", "Вятская тетрадь" рассказывает читателям "Правмира" о том, в чем истинное назначение литературы, как государство зарабатывало на книгах, почему он не стал московским интеллигентом и о многом другом...

Родился 7 сентября 1941 в с. Кильмезь Кировской области, сын лесника. Окончив сельскую школу, работал слесарем, грузчиком, рабселькором районной газеты. Служил в армии, учился в Московском областном педагогическом институте им. Н.К.Крупской. Работал на Центральном телевидении, в различных литературно-художественных издательствах, преподавал в школе. "Писатель-деревенщик". Был секретарем правления Московского отделения Союза писателей РСФСР, Союза писателей СССР; членом редколлегии журнала "Новый мир", главным редактором журнала "Москва" (1989-1992). С 1994 преподает в Московской духовной академии;

Обычно я отказываюсь от премий. Так, отказался от премии Льва Толстого, поскольку думаю про него то же, что святой праведный Иоанн Кронштадтский. Вообще я хочу, чтобы обо мне говорили, когда умру: "Ушел русский писатель", а то когда на похоронах стоишь и слышишь перечисление регалий (лауреат премии такой-то, лауреат другой), чуть ли не забываешь, о ком идет речь.

Но в данном случае – другое дело. Патриаршая премия для меня почетно, ведь это своего рода оценка мои литературных заслуг Церковью. Не мог я отказаться и от премии святого Александра Невского. Кстати, она была безо всякого денежного вознаграждения.

Бесполезная литература

Мне кажется – литература, которая не говорит о Боге – бесполезна. Литература должна вводить если не в храм, то хотя бы в церковную ограду.

Русская литература всегда была на стороне униженных и оскорбленных и всегда была народной.

Когда в 60-е годы возникла литература духовных народных исканий, критики немного свысока обозвали ее "деревенской прозой". "Деревенщиков" – Василия Шукшина, Федора Абрамова, Василия Белова и других замечательных писателей как бы противопоставляли городской литературе. Прошло не так много времени и принадлежать к "деревенщикам" стало очень почетно. Хотя я давно живу в Москве и у меня много работ, не посвященных деревне, но когда меня причислили к "деревенщикам" – это было большой честью...

Современная литература – внутреннее

Да, мы говорим о том, что тиражи упали, что литература дорожает, стала менее доступной, читателей стало меньше. Но, кроме внешних причин, вызвавших это, существуют и внутренние. В нашу жизнь стало входить много духовной литературы. И никакой Союз писателей не заменит писания Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, работы Константина Леонтьева... И духовная литература не то чтобы стала соперничать со светской, она просто взяла на себя огромное число читателей. Поэтому жаловаться на то, что нас стали меньше читать – не нужно. Люди не перестали читать, у них появились другие магниты в книжном мире. Но литература жива и за счет этого соседства с духовными сочинениями улучшится и будет с себя строже спрашивать.

Современная литература – внешнее

В последние годы русская литература потерпела сильные таранные удары, в том числе от тех средств массовой информации, которые стремятся лишь "развлечь публику"... Но все-таки она живет, причем во всех жанрах. Много интересных поэтов: здесь можно назвать Светлану Сырневу, Диану Кан, Вячеслава Артемова, Николая Рачкова, Геннадия Иванова, Анатолия Гребнева. В прозе – еще и моё поколение, слава Богу, не ушло на покой – это Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Лихоносов... Хорошие вещи создают представители других поколений писателей – Александр Сегень, Михаил Попов, Виталий Богомолов, Евгений Шишкин, Лидия Сычева.

Заработать на книгах

Русские писатели сейчас живут необычайно тяжело. Я не жалуюсь, а просто рассказываю. Издатели иногда могут совсем не заплатить. Так, за книжку "Босиком по небу" мне дали 20 экземпляров книги, за "Россию спасет святость" – 50 и – все. Почему так происходит? Потому, что издателей грабит книжная торговля... Вот, лежит, скажем, в лавке моя книга "Россию спасет святость" – где-то рублей за 270. И наверняка многие думают: "Вот он какой, православный писатель, наверное, без конца на Канарах отдыхает". И не догадываются, что я ничего не получаю от продаж. Получает та самая книжная торговля.

Раньше было распространение книг, – от Камчатки до Средней Азии, была отлажена система книготорговли. И в государственную казну первая статья доходов была – водка. Вторая – книги. О чем не многие знают.

Если государство будет владеть книготорговлей, вовсе не значит, что оно будет что-либо диктовать писателю. В том числе идеологически. Тем более, что сейчас вообще никакой идеологии нет. Кроме идеологии денег.

От Достоевского до революции?

Я как-то меньше стал читать Достоевского. Он хорош в "Дневнике писателя", в "Записках из мертвого дома", но в "Преступлении и наказании" – он ТАК описывает Петербург, что у читателя возникает только одна мысль: надо срочно делать революцию. Вообще к творчеству каждого писателя надо подходить с рассуждением. Мы же не можем всецело принять Лермонтова, даже того же Пушкина, Блока или Есенина. Но это не значит, что их вообще не следует читать. Просто нужно отсекать то, что противоречит взглядам читателя-христианина.

Проза, стихи – душа писателя на рентгене. И о вере нужно говорить искренне – или лучше совсем не говорить.

Вообще, если атеист – порядочный человек – это лучше, чем человек лукавый, теплохладный, увиливающий, но считающий себя верующим.

Писатель, который пишет на христианские темы и владеет христианской лексикой, но не живет церковной жизнью – не сможет в полной мере убедить читателя в том, о чём он пишет.

Без слащавости

Писать о вере – сложно, дабы не возникало ноток неестественности, слащавости. Чтобы решиться – надо ждать внутренней готовности, накопить груз опыта – жизненного, творческого и духовного. Державин, Ломоносов – они же не сразу приступили к переложению псалмов? Так же, как и великий Пушкин не сразу, на заре творчества, создал "Отцы пустынники и жены непорочны", "Капитанскую дочку". Из Савла в Павла человек меняется раз в тысячелетие. А путь к Церкви, в том числе и в литературе – длительный, но очень благодатный и единственно необходимый.

Митинг и Крестный ход

Митинг – дело неплохое, ведь люди собираются, чтобы выразить своё мнение власть придержащим. Но все-таки гораздо предпочтительнее Крестный ход. Это пример того, как люди могут единым сердцем, едиными устами говорить об одном – славить Бога. Я очень многие годы ходил на Великорецкий Крестный ход, был на Екатеринбургском Царском Крестном ходе. Какие удивительные лица! Какой заряд спокойствия, молитвенности получаешь!

О деньгах

Деньги – как средство проживания – это нормально. Когда их не хватает – тоже нормально. Я сейчас очень нуждаюсь в деньгах, на старости лет дожил до того, что все время думаю, где их взять. Тем более, у меня сейчас родительский дом сгорел, где прошли мои детство, отрочество, юность. Сейчас мы на его месте с батюшкой, с местной администрацией собираемся строить музей православной культуры .

Деньги – категория нравственная, и, если у кого-то их становится много, значит, у кого-то становится меньше. Такой переливающийся сосуд. Если богатеет олигарх, значит, беднеет одна из губерний России.

Зацикливаться на деньгах не надо. Есть у меня средства на скромную одежду, на картошку – уже слава Богу! Когда человеку немного надо, он более свободен. И пугаться честно заработанных денег тоже не надо.

Как измерить веру?

Когда слышу: вот, у вас в стране верующих-то всего процента три-четыре, я удивленно пожимаю плечами. Веру процентами не измерить, она может быть проверена одним единственным мерилом – готовностью умереть за Христа. Перед революцией, какое было богоотступничество! А когда грянули гонения, сколько людей открыто сказали: "Я – православный" и пошли за это на смерть. Знали ли они в повседневной жизни, что готовы к такому подвигу? Я думаю – нет.

Отыскать тему

Я никогда не думаю, откуда взять тему. Просто хочется о чем-то написать, я и пишу. Жизнь, она дает такие образцы, что все фэнтези кажутся скучной выдумкой. В жизни есть все в гораздо большем количестве, чем можно выдумать. Я никогда ничего не измышлял, сюжеты подсказывала сама жизнь. Например, я решил описать одну историю, когда узнал про мальчика, родители которого хотели разойтись, и, чтоб жить в одном районе, они решили давать объявление о размене квартиры не в газете, а самолично расклеить их по близлежащим улицам. Так этот мальчик ночью бежал за папой и срывал объявления. Ну как об этом не написать? А вот Любочка, о которой я тоже написал. Она жила в хорошем детском доме, с ласковым, заботливым персоналом. Но все время убегала из детского дома к матери, лишенных родительских прав. Мать пила и била эту Любочку, так что обратно в детский дом, где её любили, девочка возвращалась в синяках. Чтобы вновь уйти к матери. "А если мама упадет во дворе, кто её домой приведёт?", – говорила она.

А в последнее время я, может быть, к сожалению, может – к радости, пишу из послушания. Вот решил я оформить какие-то свои мысли, как владыка Климент говорит: "Владимир Николаевич, вам надо написать о преподобном Тихоне Калужском!" И всё, я руки по швам.

Взрослые и дети

Мне гораздо тяжелее выступать перед взрослыми, чем перед детьми. Взрослые – закосневшие в своем воспитании, мышлении. Начинаешь им говорить какие-то правдивые вещи о нашей истории, о людях, сделавших революцию, а они – замыкаются или просят: "Не трогайте самого дорогого!"

Госпожа интеллигенция – она всегда, что называется, "вещь в себе". И ведь надо же до чего интеллигенты додумались: назвать человека мерой всех вещей. Наша жизнь – горящая спичка, по сравнению с солнцем.

Помню советские времена – я был партийный и спокойно, никого не боясь, открыто ходил в Церковь. Будучи членом парткома, предлагал брать пример с Польши, где коммунистов венчали, отпевали... И гонений никаких за свои убеждения не испытывал.

Интеллигенция видела оттепель, свободу только в возможности издавать запрещенные книги, слушать зарубежную эстраду – вот уровень понимания свободы. А свобода для христианина – растворение совей воли в воле Божьей.

Конечно, было на кухнях диссидентские разговоры. Но вечером ругавший власть утром выходил на трибуну и говорил то, что ему приказано. Я никогда не обольщался насчет интеллигенции. И рад, что прожив пятьдесят лет в Москве, так и не стал московским интеллигентом.

Где родился

Владимир Крупин. Фото: РИА Новости

Место рождение, детства человека играет решающую роль в его жизни. Вот я смотрю на коллег – горожан и думаю, о чём им писать? Асфальт, голуби, дворовый футбол. А дальше? Давящее пространство городских улиц? А ребенку нужно выбежать во двор, чтобы мычала корова, чтобы собака любимая подскочила! Дальше – река лес... И все время что-то приходится делать – то поливать, то с сорняками бороться, то кур покормить. А языковая среда?! У меня писатели – это отец с матерью да деды с бабками. Я просто записываю. У нас вообще такое количество талантов прорезается через изначальную близость к природе, к большой семье. Воспитание, атмосфера в семье – решающее дело.

Я с детства хотел быть писателем и много читал. И ребята из класса стали называть меня "запечный таракан". Я так переживал: ведь какая девочка полюбит мальчика с таким прозвищем?! С другой стороны, эта детская жестокость на самом деле позволяет добивать большего.

Правильно настроить

Я всю жизнь работаю учителем. И жена тоже. К тому же она уже вот 22 года главный редактор журнала "Литература в школе". Мы с ней и познакомились в Московском Областном Педагогическом Университете.

Где я только ни преподавал – и в школе, и в Литературном институте, и в Московской Духовной академии. Мне очень нравится рассказывать ученикам о русской литературе, только сил уже не остается. Духовник мой сказал: преподавать за тебя смогут, а писать – нет.

Главное, чтоб учитель любил детей. Я забываю, чему учила меня Марина Афанасьевна на уроках математики. Но помню, как она ко мне относилась, помню, как предложила написать пьесу про шар. Я шар и играл, и меня все дразнили толстым, хотя я толстым не был. Это потом детство вспоминается, как золотое сияние, а на самом деле – время довольно жесткое...

Говорят женщине – третий ребенок самый одаренный. А она: "Мне и с одним-то тяжело". Значит того, самого талантливого, не родит.

Тонкая грань между психически здоровыми и больными

Тема психиатрической лечебницы. На самом деле там не психически больные, а душевнобольные. Почувствуйте разницу. Работая над повестью "Как только, так сразу", я занимался изучением ненаследственных психических болезней. Мой друг замечательный поэт Анатолий Гребнев как раз работал в такой клинике. Я приезжал к нему постоянно, много читал соответствующей литературы, наблюдал. И вдруг начинал почти у всех здоровых выделять те или иные призраки "психических отклонений". Мы настолько близки, здоровые и нездоровые, что грань провести трудно.

Легче жить становится, когда ты с Богом живешь. Исчезает брюзжание, недовольство... Слава Богу за всё! За то, что я православный, за то, что родился и живу в самой лучшей стране – в России.