Христос Евангелия или идол "хороших людей"?

В разгоревшихся недавно дискуссиях с неверующими многие православные, как уже давно повелось в Европе, оправдываются. Не такие уж мы, дескать, ужасные. И ад понимаем не буквально, и в рай готовы всех впустить, и в апокатастасис не то чтобы верим, но уж во всяком случае отрицать его не решаемся. Образ Христа, навязанный начиная с 1960-х массовой культурой, практически принимаем. Не спорим с тем, что Он – якобы заурядный бродячий проповедник, нерезкий и нетребовательный, никого не обижающий и ничего не осуждающий. Не то первый хиппи, не то стихийный социалист, не то борец с религиозным истеблишментом.

Слова Евангелия, открывающие нам совсем другого Христа, мы помним, но стараемся лишний раз не напоминать другим. Иначе и до 282-й статьи недалеко. "До ада низвергнешься" (Мф. 11. 23), "порождения ехиднины" (Мф. 12. 34) – все это Он говорил, но надо ли повторять такие неполиткорректности! Не лучше ли промолчать при тех, кто считает: Евангелие подправили дикие церковники, но Христос, Христос... Ну не мог Он (он) так сказать. Он хороший, добрый – и геев пожалеет, и атеистов не осудит навечно, и абортмахеров как-нибудь в рай введет. Покроет все за гробом Своей любовью, а уж как именно – не нам судить.

Однако Новый Завет, если все-таки ему верить, говорит о Христе иначе. Да, Он милует грешницу и не дает бросить в нее камень, призывая (и успешно) ее к покаянию. Но Он обещает вечные муки (Мф. 25, 46) тем, кто не исполнил Его заповеди. Он предлагает людям свободу, но о ставших рабами греха говорит: "Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов" (Мф. 13, 41-42).

Господь любит и наказывает. Наказывает Сам – и в этой жизни, и тем более за гробом, причем последнее наказание бывает гораздо горше первого, ибо длится вечно. Так мыслит о Боге практически вся православная традиция, если не просеивать ее через сито мышления ХХ-XXI веков. И исключения только подтверждают правило. Мы можем сколько угодно говорить о том, что ветхозаветные Божии кары остались в далеком прошлом. Новый Завет тоже говорит о наказаниях, простирая их, в отличие от Ветхого, в вечность. Да и неужели Бог Ветхого Завета – это некий "другой Бог"? А Бог ХХ века – "третий"? Не "воспитался" ли последний по мере появления политкорректности, гуманизма и человеческого стремления не будить лишний раз собственную совесть?

Попытка переделать Бога под себя, под свою расслабленную душу – дело в истории не новое. Да и мало ли рядом с нами людей, которые лелеют "бога в душе", все одобряющего и со всем соглашающегося? Или тех, кто создал постхристианские "конфессии" – места непринужденной, ни к чему не обязывающей релаксации? Но вот что в нынешнем дискурсе новое – это попытка некоторых православных говорить тем же языком и с тех же позиций. То ли из внутреннего согласия с "Христом" Булгакова и Эндрю Ллойда Уэббера, то ли из нежелания обидеть секулярных и квазисекулярных гуманистов.

Есть и еще один мотив. "Что стало с моим дядей, который умер неверующим? Неужели и он, такой хороший, в царство Божие не вошел"? Наконец, а как же Лев Толстой? Гений ведь, и лучше бы Церкви числить его не в противниках, а в союзниках! И Сахаров – разве не христианин без Христа? Да, мы не знаем, произнесли ли эти люди последние покаяние и не пребывают ли сейчас в Отчих объятиях. Но и причислять их уверенно к царству Божию не можем. В некоторых же случаях, увы, многое ясно. Я имею немало оснований утверждать, что многие мои ближайшие родственники в царстве Божием не присутствуют. И не только потому, что некоторые из них совершили напоказ, в отместку другим членам семьи, самоубийство. Дело еще и в том, что они жили только для земных дел. И были уверены в правоте такого житейского материализма, а в "гипотезе Бога" до последних дней не нуждались. В юности я спросил одного священника, как Церковь относится к Пушкину, и получил ответ: "Как к христианину, который находится в аду". Сказано, может быть, чересчур решительно, но разве мы не можем такого даже предположить?

Любовь Христа направлена прежде всего на то, чтобы люди могли достичь вечной радости. И иногда путь к ней Бог пролагает через вразумление и страдание, которое по-человечески видится невинным и уж никак не вяжется с нынешним пониманием гуманизма. Исцеленный Господом слепорожденный страдал совершенно безвинно. И когда ученики спросили Иисуса, кто согрешил – этот человек или родители его, – Христос, заметим, не сказал им, что наказания за грех не бывает, но ответил: "Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии" (Ин. 9, 3). Многие сегодня удивятся: какая негуманность! Невинное страдание – ради "миссионерских целей"! Но именно эта цель – пробуждение людей для спасения – делает страдание оправданным и благим. Как она же направляет к пользе наши скорби и болезни, если они служат покаянию и исправлению жизни.

Христос – добрый Пастырь. И Он же – грозный, справедливый Судия. Он странствовал по миру, часто не имея "где подклонить голову" (Мф. 8, 20). Но Он не отверг царских почестей, входя в Иерусалим, хотя знал, что люди ждали от Него совсем не истинного, не вечного царства. Когда-то каждый из нас увидит Его во славе, "облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом" (Откр. 1, 13).

Церковь – это Христос. Она – именно Его тело. И она являет миру все Его образы – и образ гонимого странника, и образ Царя царствующих, и образ милостивого Отца, и образ нелицеприятного Судии и Мздовоздаятеля. Показывая лишь один из этих образов и забыв другие, она потеряет силу света и соли, изменит Своему главе.

Православное, евангельское послание Церкви никогда не нравилось всем и дальше будет не нравиться многим – и число таких многих будет умножаться. И не раз мы вновь поймем правоту слов Христа: "Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч" (Мф. 10, 34). Не будем бояться этого меча, отделяющего истину от неправды, Бога от приятных идолов, созданных "хорошими людьми" века сего. А тем христианам, кто желает угодить двум господам, стоит задуматься: а правильно ли они выбрали исповедание? Если нет – что ж, останется пожалеть. Царство Божие от этого неполным не станет.