Несторий. История и учение

Одна из двух работ бельгийского францисканца, сиролога Андре де Аллё (1929–1994), посвященных Несторию, освещает деятельность Эфесского собора. Автор считает спорной законность актов Собора по отношению к Несторию, а открытие его вопреки протестам представителя императора – незаконным. О том, насколько легитимным было вынесение решений относительно Нестория, идет речь в первой статье на заявленную тему.

Несторий считается в истории христианства еретиком, который отрицал, что Святая Дева – Богородица, из-за того, что не исповедовал Эммануила Истинным Богом (V 6, 12, 1). "Проповедник нечестивой ереси антрополатров", он якобы разделял Христа на двух Сынов и возобновлял древнее адопцианство (V 18).

Эфесский собор, сообщая константинопольскому архиепископу о его низложении, называет его "новым Иудой" (V 63, 23 июня 431), впоследствии эдикт Феодосия II и вовсе откажет несторианам в праве называться христианами (V 111); по горькой иронии этот императорский эдикт от 3 августа 436 г. непосредственно следует в Кодексе Феодосия (XVI, 5, 65-66), за законом от 30 мая 428 г. против различных еретиков, на который сам Несторий в свое время и вдохновил императора.

Несторий всегда отвергал, как клеветнические те обвинения, за которые он был анафематствован Эфесским собором (V 48). В настоящее время Ассирийская Церковь Востока считает его одним из своих святых (хотя и не совершает особенного литургического поминовения Нестория) и признаёт его учителем православия. Богословский диалог, который открывается с этой Церковью, побуждает к пересмотру прошлого и осознанию того, что личные анафемы часто являлись результатом недостатка взаимного понимания. Если эти анафемы действительно исказили подлинный смысл событий 428–433 гг., то другие Церкви могут очистить свою память от человеческих привнесений, ни в чём не уступив христологической ереси, которая останется справедливо осуждённой.

Сегодня гораздо легче, чем вчера, беспристрастно пересмотреть историю и учение Нестория. Мы располагаем для этого материалами, которые называются в различных древних коллекциях Деяниями Эфесского собора. Также у нас есть дошедшая до нас, хоть и повергнутая изменениям, "Книга Ираклида", сохранившаяся в сирийской версии, эта последняя апология самого Нестория, где он оправдывает и развивает свои прежние утверждения, не отрицая ни одно из них. Здесь будет представлено четыре подхода, выбранных для анализа всех, достаточно сложных, данных: с точки зрения исторической – процесс и низложение Нестория в Эфесе (1), анафема его ереси антиохийским епископатом (2), и с точки зрения вероучительной – вера во Христа, исповеданная Несторием (3), и техническая формулировка, которую он давал своей христологии (4).

I. История

Процесс над Несторием в Эфесе был окружён такими манипуляциями, которые мы сегодня оцениваем как прискорбные, но которые были вполне естественными в христианской империи. Именно император нес высшую ответственность за религиозное единство и поддержание церковного порядка. Не только константинопольский архиепископ должен был быть признан Дворцом, но и сам Собор епископов представлял собой "императорский совет". Вот почему противники и сторонники Нестория одинаково старались добиться успеха у Двора и высшей императорской администрации в интересах того, что они считали делом православия. Нужно признать, однако, что Кирилл Александрийский стеснялся в этом деле меньше, чем антиохийцы (C 283-284, С 130).

Сам Эфесский собор стал местом как мелочных дрязг, так и грубых нарушений. Обе партии взаимно обвиняли в этом друг друга, и нельзя возложить всю ответственность ни на сторонников Кирилла (V 151, 11, LH 236-241 и т. д.), ни на сторонников Нестория (V 87, 2-4, V 101 и т. д.). Во время их примирения как Иоанн Антиохийский, так и Кирилл Александрийский сочли излишним возвращаться к этим скандалам (V 123,1; V 127,2). Оставляя Богу судить действия и намерения людей, можно лишь сожалеть, что несторианский спор развернулся в атмосфере, чуждой взаимного уважения и стремления к диалогу.

1. Спорный процесс

Вражда между Кириллом и Несторием разгорелась, возможно, из-за дисциплинарного вопроса (александрийские клирики принесли в Константинополь жалобу на своего архиепископа, V 226, LH 92-95), но она тотчас приняла вероучительный оборот.

Один из священников Нестория возмутил верующих, критикуя почитаемое мариологическое именование "Богородица" (V 221), и архиепископ, претендуя быть арбитром в споре (LH 91-92), в свою очередь шокировал аудиторию непристойными христологическими выражениями (V 18), он якобы даже принял в своё общение епископа, который открыто возгласил: "Если кто-нибудь считает, что Мария – Богородица, да будет анафема!" (V 16, V 21; V 144; вопреки Григорию Богослову в слове 101,16). Кирилл счёл себя призванным возобновить наступление на Константинополь, спустя тридцать лет после того, как его дядя архиепископ Феофил на Соборе, где он сам лично присутствовал (A 101, 4), осудил другого оратора, вызванного также из Антиохии на константинопольскую кафедру, Иоанна Златоуста (см. C 80, 3 и Исидор Пелусиот, по слову 1,310). Как и Иоанн, Несторий навлёк на себя ненависть императрицы (LH 89 и словарь "Суда", статья "Пульхерия"), а Златоуст, в свою очередь, был обвиняем в том, что он "богохульствовал в Церкви" по поводу Христа (Фотий, cod. 59,7).

Но в отличие от своего предшественника, Несторий не нашёл опоры у архиепископа Рима, более того, он вызвал его недовольство, оказав покровительство бежавшим на восток пелагианам (Vr. 215-16). Напротив, именно Кириллу удалось убедить папу Целестина и Римский собор в ереси своего противника таким образом, что Кирилл получил неслыханную миссию – исполнить римский канонический приговор: под страхом отлучения Несторий должен был в течении десяти дней перетрактовать свою ересь в виде письменного изложения, согласного с верой Церквей Рима и Александрии (Vr. 1, 7).

Эту веру Кирилл собирался изложить в крайне александрийских терминах, в виде послания Египетского собора, содержащем Двенадцать анафематизмов, которые и должен был подписать обвиняемый (V 6, 12). Но когда Несторий получил этот ультиматум, император, возможно, предупреждённый о странной римской процедуре, решил вынести спор на суд Вселенского собора, который он созывал в Эфесе на Пятидесятницу следующего года. Декрет о созыве Собора содержал требование, не без намёков против Кирилла, чтобы "никакое нововведение не было введено некоторыми частным образом, прежде святого Собора и приговора, который должен быть вынесен Собором обо всём, через общее постановление" (V 25, 3).

В понедельник 22 июля 431 г., через 16 дней после назначенной даты, ни римские легаты, ни большинство восточных епископов ещё не приехали в Эфес, хотя Иоанн Антиохийский объявил о своём скором прибытии (V 30). Однако именно тогда архиепископ Александрии взял на себя инициативу открыть Собор с 153 епископами (из которых было только 17 митрополитов (V 33, V 157,2), не принимая во внимание протест, подписанный накануне 68 другими епископами (среди которых был 21 митрополит, C 82). Тем же утром, 22 числа, чиновник, которому было поручено следить за порядком на Соборе, письменно известил Кирилла и его сторонников, что необходимо дождаться тех восточных епископов, которые были только в четырёх днях пути (C 84). Когда же чиновник пришёл выразить свой протест против начала этого "частного собора", его бесцеремонно выгнали (V 151, 1-3). Таким образом, Вселенский собор в Эфесе начался нарушением законности! Нередко Церковь считала антиканоническими "Вселенские" соборы, которые собирались совершенно законно, поэтому случай проведения Вселенского собора, который открылся прямо вопреки императорским указаниям, беспрецедентен. Кирилл должен был понимать, что он идёт на большой риск (см. его апологию к императору, V 81). Возможно, он ожидал, что римские легаты опередят восточных епископов. Последние ехали на Собор, с однозначной целью опровергнуть "Двенадцать еретических глав" (V151, 15, LH 97-116). Вероятно, именно известие об их скором прибытии и стало причиной, по которой александриец решил ускорить процесс над Несторием. В действительности для Кирилла единственной целью Эфесского собора было утверждение уже состоявшегося приговора Римского и Египетского соборов против "еретика" (V 6,2).

Деяния представляют архиепископа Александрийского местоблюстителем архиепископа Римской Церкви (V 331, V 106, 1). Получив от Целестина сведения о компетенции соборного трибунала, Кирилл считал себя, таким образом, назначенным судьёй этого трибунала, и именно в этом качестве он стал председательствовать на нём. Как повестка дня, представленная александрийским секретарем собрания (V 34), так и действительный ход первой соборной сессии, вплоть до преамбулы обвинения, которая её завершила (V61), с очевидностью показывают, что речь шла действительно только о юридической процедуре исполнения римского приговора.

Суд открылся через троекратное каноническое призывание обвиняемого (см. 74 апостольское правило, первый призыв имел место накануне). Второй призыв приглашал архиепископа Константинополя принять участие в заседании, "чтобы дела веры были решены общим мнением и согласием". Невозможно упрекнуть Нестория за его ответ на этот призыв: "После того, как соберутся все епископы, мы совместно побеседуем" (V 40,1). Но уже третий призыв открыл истинную юридическую природу Собора: Несторий теперь призывается, чтобы дать отчёт "о еретических учениях, которые, как говорят" (V 41,3), он проповедовал в Церкви.

Отказавшись предстать в качестве обвиняемого, подсудимый был судим и обвиняем неполноценно, в собрании, где всецело доминировали его противники: "Кто был судьёй? Кирилл! Кто был обвинителем? Кирилл! Кто был епископом Рима? Кирилл! Кирилл был всем!" (LH 117, см. V 164,4). Церковный суд, который осудил Нестория, напрасно старался компенсировать юридическую незаконность своего собрания через сохранение канонических форм процедуры (V 43): несмотря ни на что, он нарушил одно из основных правил естественного права. Веком раньше Афанасий ссылался перед своими противниками на Тирском соборе на то, что Божественный закон запрещает, чтобы враг обвиняемого был в то же время его судьёй (II апология 77, 2-3 и 79, 2-3). И именно поэтому Златоуст отвергал компетенцию суда, который желал его осудить (см. Фотий, cod. 59, 6, 2-67).

Суд над Несторием протекал в два этапа. Собрание должно было сначала проверить обвинение в ереси. Поскольку канонической нормой православной веры является Никейский Символ, начали с его чтения (в его оригинальной форме, и со следующей за ним анафемой, V 43). На этом основании Кирилл сначала подтвердил православие своего второго письма к Несторию, уже подтвержденное Римским и Египетским соборами (V 62), а затем констатировал неправославие ответа Нестория (V 47, 1). После текста каждого из этих двух писем Деяния сохраняют 125 изречений, единогласно восхваляющих первое (V 45), и 34 изречения, единогласно порицающих второе. Здесь нет никаких следов объяснений или соборной дискуссии. Как изречения, так и связанные с ними возгласы просто констатируют обвинение в ереси, содержание которой, полагаемое очевидным, никак не уточнялось (ср. однако, V 48, 8; можно предполагать, что Кирилл мог проинструктировать своих сторонников в предшествующие дни, см. V 45, 71).

Вторая часть суда состояла из исполнения соборным трибуналом приговора Целестина и Кирилла, коль скоро суд был уверен, что еретик продолжает оставаться в своём заблуждении. После чтения соборных посланий обоих пап к Несторию (V 49) опросили епископов, которые за 6 месяцев до этого передали приговор обвиняемому, о том, как этот приговор был получен. Согласно одному из посланных, "он дал настолько малое удовлетворение на послания, что повторил в Церкви то же учение и ещё худшие вещи!" (V 50). На самом деле, как мы скоро убедимся, реакция константинопольского архиепископа была более примирительной.

Чтобы показать, наконец, что "Несторий упорствует до сего дня в том же учении", трибунал призвал двух свидетелей (V 51), которые передали самые последние речи обвиняемого, представив их как скандальные и абсурдные (V 53). Это свидетельство было принято трибуналом без каких-либо подтверждений, поэтому обвиняемый потом упрекал Кирилла: "Он принял их (свидетелей) без испытания, как судья-обвинитель, не спрашивая у них ни: "Что же сказал тебе Несторий после того?", ни: "Что же ты сам ответил на то, что показалось тебе направленным против тебя? Будь бдителен! Изложи это перед нами, чтобы мы не приняли беспричинные обвинения против него в его отсутствие, и чтобы мы не вынесли против него приговор без испытания и без исследования перед теми, кто должен знать точно, почему он был обвинён! Чтобы обвиняемый не мог бы ничего более отрицать и не имел бы предлога, чтобы обвинить меня в лицеприятии"" (LH 121-122). Далее Деяния включают флорилегий патристических текстов (V 54) и выдержки из "богохульных книг" Нестория (V60), однако очень сомнительно, чтобы всё это действительно читалось в этот момент суда. Если после чтения второго письма Кирилла и ответа Нестория материалы Собора фиксируют высказывания епископов, то после чтения двух соборных обвинений и флорилегия не последовало ничего подобного, и ничто не указывает на то, что чтение флорилегия и выдержек из книг Нестория стало объектом дискуссии. Выдержки из Нестория, как следует из их изложения, иногда неприятно провокационного, вполне отвечают обычной антиохийской христологии, которая не является несовместимой с христологией патристического флорилегия. Несторий, таким образом, напрасно протестовал, что он никогда не желал сказать ничего другого, кроме того, что сказано в текстах Афанасия, Амвросия и Григория Богослова, направленных против него (LH 176-180, 196-209, 210-218).

Приговор, который завершал суд, низводил епископа Константинополя в состояние мирянина (низложение – приговор более строгий, чем отлучение от общения). Чтение приговора подтверждает, что основание для обвинения не было подвергнуто императорской проверке, которую отсутствие обвиняемого делало ещё более необходимой. То, что приговор идентифицировал как "упражнение в нечестии" Нестория, выражается в действительности в чтении его "писем и сочинений" и в слушании свидетельств о "проповедях, которые он недавно произносил в своей митрополии". Ересь, которая ставилась ему в вину, определялась только как то, что он "мыслил и проповедовал нечестивые вещи" и "богохульствовал по поводу Христа" (V 61-62).

Мы часто удивляемся, что "Эфесская догма" не была объектом никакого формального определения. Это случилось потому, что Кирилл превратил Собор, на котором император хотел, чтобы учение было определено "без всякого раздора, рождающегося от антипатии" (V 31), в суд над еретиком Несторием. Проходивший нелегитимно, этот неполноценный суд, где судьи были обвинителями, и где обвинение не было объектом скрупулёзного исследования (V 151,7-8), не мог закончиться ничем, кроме сомнительного низложения. И, тем не менее, это низложение было в итоге подтверждено вероучительным анафематствованием, навязанным восточным епископам со стороны императора, всё более и более враждебного к прежнему архиепископу своей столицы.

2. Навязанная анафема

Ещё до созыва Собора в Эфесе архиепископ Иоанн Антиохийский, вместе с некоторыми своими епископами, предлагал Несторию успокоить Целестина и Кирилла и принять наименование Святой Девы "Богородицей". В этом призыве к умеренности, который, как мы скоро увидим, был услышан, проскальзывает упрёк неосторожному другу, ответственному за "огромную бурю", которая повсюду волновала в тот момент верующих. "Я не вижу какого-то смысла – прости меня – вмешиваться в этот излишний вопрос, направленный против нас самих, и, как ты видишь, против мира в Церкви" (V 14, 3-4).

Прибыв в Эфес спустя 4 дня после суда, восточные епископы констатировали, что архиепископ Константинополя был низложен "без всякой видимости суда, испытания и исследования", вопреки "церковным канонам и императорскому посланию" (V 151, 7-8). Но они показательно не упоминали осуждённого ни в приговоре, которым они низлагали Кирилла с его епископского места и разрывали общение с другими участниками "особенного собора" (V 151, 15), ни в сообщении об этом деле императору (154,1). Это молчание, если не предполагать какую-то тайную дружескую договоренность, создает ощущение того, что дело Нестория уже было скомпрометировано в верхах. И действительно, когда император тремя днями позже давал понять обеим партиям, что он осуждает незаконность их процедур, он уточнил, что для него важно только "учение Истины", а не "Несторий или кто-то другой" (V 83). Заинтересованное лицо должно было вскоре почувствовать, что его персона является препятствием для ясной дискуссии по вероучительным вопросам. Оставляя тогда своим сторонникам заботу о сохранении веры, Несторий вскоре испросил у императора разрешение вернуться в свой монастырь, в окрестностях Антиохии, что и было ему разрешено (A 65, A 55-56).

Между тем на отлучение сторонниками Кирилла восточных епископов от общения (17 июня; V 87-91) последние ответили тем же самым (26 июля; V 151-153), что непоправимо разделило Вселенский собор в Эфесе на два соперничающих собрания, каждое из которых только себя считало вправе представлять "Святой собор" (V 95,1, V 96,1). Сначала император думал устранить этот конфликт через одобрение как низложения Нестория, так и Кирилла (V 93, 2).

В отличие от сторонников Кирилла, восточные епископы без протеста принесли эту требуемую от них жертву, вероятно рассчитывая на то, что их собственное отлучение не будет утверждено. Слишком поздно они поняли, что согласиться на низложение Нестория фактически означало почти то же самое, что и признать "Двенадцать глав" Кирилла, в отрицании которых их обвиняли (A 67, 3-4).

В надежде сблизить обе стороны император предложил прислать к себе по восемь епископов от каждой из сторон, которые бы обсудили вопросы веры в его присутствии (V 95,1; V 96,1). Прибыв в Халкидон, восточные епископы узнали, что александрийские деньги, розданные двору, задушили Истину (C 130), и что влиятельный архимандрит Далматий (V 66, V 86, LH 241-247) убедил императора не позволять говорить Несторию, и что "судьба Нестория была решена раз и навсегда" (A 69, 3). Вскоре делегация сторонников Кирилла на Соборе будет приглашена в Константинополь, чтобы там участвовать в поставлении преемника низложенного архиепископа (C 130, V 115), затем второй декрет о роспуске Эфесского собора санкционирует возвращение Кирилла на свою епископскую кафедру (A 97, С118).

Этот самый декрет, однако, не подтверждал отлучение восточных епископов сторонниками Кирилла, поскольку последние не согласились участвовать в дискуссии со своими противниками (A 97, V II 8, 22-23), и предлагал им скорее примириться. Несколько месяцев спустя император предписал открыть мирные переговоры между Антиохией и Александрией.

Восточный собор начал их через выдвижение предложения отвергнуть "учения, недавно введённые или через письма, или через главы" (А 105). Но Кирилл, который не мог отвергнуть приговор Египетского собора, утверждённый в Эфесе, хотел, напротив, чтобы восточные епископы "согласились на низложение Нестория, анафематствуя его богохульные и невежественные догмы" (107, 6).

Считая, что еще возможно избежать осуждения Нестория, который считался православным и оклеветанным, Иоанн Антиохийский провозгласил тогда от лица своего собора христологическое изложение, лишённое всяких личных намёков (V 123, 2-3). Но Кирилл, зная, что дело Нестория погибло, был несговорчив в этом пункте. Произнеся анафемы, которые от него требовали восточные епископы (V 122), Кирилл выразил своё согласие на предложенное Иоанном изложение веры, оговорив, что оно могло бы вступить в силу только в том случае, если восточные епископы со своей стороны признают приговор святого Эфесского Собора, вынесенный против Нестория, и согласятся на низложение и анафематствование его нечестивых учений (V 129, V 130).

Архиепископ Антиохии понимал, что с трудом мог бы подписать такую углублённую формулу, поскольку знал, что она будет неприемлема для большинства его епископов. Тогда он попросил своего александрийского коллегу принять "небольшое изменение", которое он представлял как чисто формальное, рекомендованное для "икономии" (A 118). Смягчение состояло в том, чтобы считать Нестория низложенным, "подвергая анафеме всё то, что им было сказано или помыслено образом враждебным и чуждым апостольского предания" (A 120, 2, см. A 121, A 123).

В этом "уточнении" (C 236) Иоанн избегал буквальных и строгих терминов анафематствования, сформулированного Кириллом. Намерение Иоанна было бы выражено более ясно, если бы он говорил в условном наклонении, осуждая всё то, что Несторий мог бы сказать или подумать против апостольского предания. Хотя и робко, изъявительное наклонение подразумевает именно эту мысленную оговорку – для восточных епископов осуждённый в Эфесе на самом деле никогда не говорил и не думал так. Желаемое императором примирение произошло ценой этого унизительного, но неизбежного для Иоанна Антиохийского, компромисса (в принципе, и сам Несторий мог бы согласиться с таким компромиссом – LH 256-259).

Тем не менее, "икономия" антиохийца большей частью была отвергнута епископатом многих провинций Востока, среди которых особенно замечателен Феодорит Киррский, влиятельный богослов и друг Иоанна. Недовольные восточные епископы не усмотрели в анафеме, которую их архиепископ уступил Кириллу, того условного "уточнения", которое он туда включил (C 205). Они упрекали его в "убийстве невинного" (C 198), в осуждении православного иерарха, "который никогда не проповедовал что-то помимо апостольского учения, но всегда следовал по стопам Отцов" (C 217, С 229). Через провозглашение анафемы Несторию под нее подпадали и все те, кто боролись за веру в Эфесе и Халкидоне (С 159), и сама эта вера (С 108, С 256). Нужно было бы удовлетвориться лишь анафематствованием тех, кто говорит, что Христос – простой человек, и которые разделяют надвое Единого Господа Иисуса Христа и отрицают Его Божество (C 150).

Те, кто отвергал соглашение, вскоре стали объектом преследования, осуществляемого светской властью, которое быстро показало безнадёжность их сопротивления. Иоанн призывал Феодорита предпочесть всем, т. е. отлучённому и его несомненным сторонникам, "единую веру", которую Иоанн считал сохранённой в том антиохийском исповедании, которое Кирилл признал и принял (C 138). Во время личной беседы (C 210) архиепископ уверил своего друга, что он остаётся верным своему прошлому обещанию никогда ни от кого не требовать анафемы Несторию (C 182, C 155) из уважения к позиции тех, кто не мог на это решиться перед Богом (C 248-250, 254). Именно на этом условии Феодорит и те из протестующих, кого Иоанну Антиохийскому удалось убедить, вошли с ним в общение. Но с 436 г. императорское повеление заставило Киррского епископа подписать два "томоса по Несторию", направленных Проклу Константинопольскому и самому Феодосию II, где полностью воспроизводилась "икономическая" формула 433 г. (посл. 83, C 287). В 451 г. Феодорит снова был принуждён отцами Халкидонского собора анафематствовать "еретика" Эфесского собора, но даже тогда он смог ещё сопроводить личное обвинение доктринальным уточнением: "Анафема Несторию и тому, кто не говорит, что Святая Дева Мария – Богородица, и тому, кто разделяет Единого Единородного Сына на двух Сынов" (9 акт, п. 13).

Но действительно ли Несторий отрицал Божественное материнство Марии и разделял Христа на двух Сынов? Прежде чем проверить это через краткое рассмотрение его учения, нужно отметить то беспристрастие, с которым осуждённый в Эфесе воспринял то, что его покинули почти все его друзья. Несторий проявил беспристрастие прежде всего во всем том, что касалось его низложения: "Они (восточные епископы) мало озабочены тем, что сделано против меня, ввиду исправления исповедания веры... но ведь и совершенно неважно, что сделано против меня, с того момента, когда наступил мир в Церквах!" (LH 290). Затем Несторий сам анафематствует себя: "Пусть Несторию будет анафема, но при этом пусть мои противники говорят то, что я от них требую говорить по поводу Бога (...) Для Него я готов пострадать, насколько это возможно, и всё перенести, даже то, чтобы, анафематствуя меня, люди приходили к примирению с Ним, потому что ничто другое не драгоценно для меня более чем это" (LH 323; 330).

Возвратившись в свой антиохийский монастырь, Несторий всё ещё мешал императорской власти, которая стремилась сломить сопротивление тех, кто отказался его предать. Продолжение ссылки, всё более и более тяжёлой, привело его в Египет (Большой Оазис, потом Елефантина и, наконец, Панополис), где он умер к 450 г. (Евагрий, Церковная история, 1, 7). Согласился ли тот, кого закон отныне называл "изменником веры" и "окутанным множеством мерзостей", быть раздавленным под тяжестью приписываемого ему падения (V 110)? Послушаем последние слова ссыльного: "Я не ищу никакой помощи от людей, потому что отныне я пожертвовал собой и приблизилось время мне разрешиться и быть со Христом (2 Тим. 4,6, Фес. 1,23), чтобы люди не сбивались с пути правой веры".

Даже если бы эти слова исходили от еретика, то они вызывают уважение. Они, во всяком случае, запрещают считать Новым Иудой и хулителем Христа того, кто завершает свою апологию через следующую молитву: "Что касается меня, я перенёс испытание моей жизни, и всё, что случилось со мной в этом мире, как испытание одного дня. Вот уже пришёл час моего отхода. День за днём, я молюсь Богу о своей смерти (...) Возвеселись обо мне, пустыня, моя возлюбленная, моя кормилица и моё жилище! Возвеселись ссылка, моя мать, потому что даже после моей смерти ты сохранишь моё тело, вплоть до Воскресения, по воле Божией" (LH 331).

Список сокращений:

LH – Nestorius, Le Livre d'Heraclide de Damas. / tr. en français par F. Nau, prof. à l'lnstitut catholique de Paris, avec le concours du R. P. Bedjan et de M. Briere. Paris, 1910.

Рукописные коллекции, содержащие материалы Эфесского собора:

V – Collectio Vaticana (Vatic. gr. 830, XV s.)

A – Collectio Atheniensis (Athen. Societatis archaeologiae Christianae 9, XIII s.)

C – Collectio Casinensis (Casinensis 2, XIII s.)

Vr – Collectio Veronensis (Veronensis, LVII, IX s.)