Иван Семенов: Православный телеканал не должен быть православным телеканалом!

Портал "Православие и мир" продолжает путешествие по закулисью религиозной журналистики. Идея серии бесед принадлежит публицисту Марии Свешниковой, исполнение – редактору портала Анне Даниловой.

В Интернете он известен своей жесткой и бескомпромиссной полемикой. Причем всегда по делу. Может опубликовать разгромную статью об учебнике о.Андрея Кураева, написать открытое письмо несогласия протоиерею Всеволоду Чаплину и позвонить среди ночи в редакцию с предложением срочно опубликовать текст – последнюю точку в дискуссии о современном искусстве. Его тексты – это обсуждение на десятки, а иногда сотни комментариев.

А вот на телеэкране – более чем спокойно, внятно и взвешенно ведет и беседы с митрополитом Иларионом (Алфеевым), и другие православные передачи.

Иван Семенов совсем не похож на телеведущего и продюсера федерального телеканала: мы познакомились достаточно случайно в редакции "Нескучного сада". Сначала он сидел допоздна и придумывал, как бы так получше-то писать о милосердии, потом – что делать со студентами ПСТГУ, и как их готовить к реальной жизни, а потом убеждал, что он может взять на обучение молодежь, и его хлебом не корми – с телевидения – гони – только бы вот в школе поработать. Правда, сделайте группу, я буду учить! В общем, в итоге он опоздал на свою последнюю электричку.

Мы встретились спустя год, когда Семенов уже занимался направлением "Наука" на России-24 и вернулся от загородного житья к городскому. Правда, это его нелюбима тема – машет руками, морщится, и начинает сравнивать, как замечательно за городом жить, по сравнению с мегаполисом.

Мне удалось вклинить двухчасовую беседу в график Семенова между работой и пересменком с детьми. Кафе на Мясницкой, вечер, о перспективах тележурналистики и судьбе филолога в больших медиа мы беседуем с Иваном Семеновым.

Родился в 1971 году. Окончил отделение структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ. Преподавал русский, математику, информатику и церковнославянский язык в Свято-Димитриевском училище сестер милосердия. Работал продюсером информационной службы Первого канала, шеф-редактором "Вестей" в 20:00 на телеканале "Россия", заместителем руководителя студии "Международная панорама", обозревателем итоговой программы "Неделя" на ТВЦ. Автор ряда документальных фильмов, в т. ч. "Апрель 2007, восстановление единства Русской Церкви" на канале "Вести". Соведущий программы "Церковь и мир" на канале Россия-24.

– Если бы вы стали руководителем православного телеканала..?

– Первое, что бы я сделал, закрыл бы его и постарался, чтобы он больше никогда не открылся. Я однажды постарался возглавить общественное движение за ликвидацию телевидения в среде его работников. Сторонников приобрел, правда, мало, но тут я бы сделал то же самое. Я считаю, что не нужен православный канал.

– Почему?!

– У Церкви сейчас нет сил сделать качественный канал: нет денег, нет людей, нет тем. Отсутствует внятное целеположение. Православный канал – это что? Это то, на что человек попадает, переключая клавиши, когда за 10 секунд он получает какой-то судьбоносный кусок смысла связанный с верой и церковью?

– Хорошо, вообще ничего не делать по Вашей логике?

– Православный канал, отражающий миропонимание верующего человека, не должен быть православным каналом и называться так. Мир понимания нормального верующего современного человека должен быть отражен на обычном качественном канал.

– А качественный канал – это ....?

– Честный и не играющий на низменных инстинктах публики. Любой такой канал, если бы он был, мог бы считаться подходящим для православного человека.

Известные мне православные люди (такими я считаю тех, кто хотя бы раз в месяц исповедуется и причащается) телевизор не смотрят вообще никогда. Я только по работе смотрю, дома телевизор запрещён, потому что у меня дети. Если детям надо что-то показать, то я куплю им диск или в Интернете что-нибудь скачаю.

– Но вы сами работаете на телевидении – нет ли здесь некоего лукавства? Работаете, а дети не могу смотреть?

– Я не в состоянии поставить ситуацию в телевизоре так, чтобы его могли смотреть мои дети. Телевидение не могут изменить даже его высшие руководителями. Они являются заложниками огромного количества объективных и субъективных сил, которые и формируют то, что является современным телевидением: политика, деньги, реклама, рейтинги.

Думаешь, что в ВГТРК не понимают, что такое фильм "Вода"? Что подставлены все, кто в этом фильме принимает участие, включая тогдашнего митрополита Кирилла, слова которого про святую воду в фильме смонтировали так, как будто он говорил, что замороженная святая вода имеет другую структуру. Но фильм прогремел в эфире, оглушительно прошел с повторами, выиграл кучу каких-то ТВ-конкурсов и распространяется на дисках и кассетах. Это ещё не худшее из того, что существует. По крайней мере, фильм "Вода" сводится к тому, что если воде выразить любовь и благодарность, то она ответит тебе своей признательностью. Это хотя бы не ошмётки кровавого мяса, которые разлетаются во все стороны.

Так что относительно каких-то вещей, которые формируют вещательные потоки телевидения, я не в курсе и не хочу быть в курсе. Потому что огромное количество этих потоков являются подземными.

– Хорошо, тогда поговорим о православии на телевидении. Что изменилось в области телерассказа о вере за последние годы?

– Ещё 5 лет назад лихорадочно, в последний момент вспоминали о каком-то из великих праздников, сопровождающихся большими движениями масс... Например, про Крещение вспомнят, что там прорубь и все окунаются. На мой взгляд, это была оптимальнейшая для информационного телевидения форма отбора информации связанной с жизнью православной Церкви.

Потом произошли кардинальные перемены. Во-первых, очень большое внимание к Церкви было привлечено, безусловно, кончиной Патриарха Алексия. Шли соборы (Архиерейский и Поместный), и было стало ясно, что эти соборы привлекут всенародное внимание.

И вот 3 или 4 января 2009 года, когда все еще после Нового года были в глубоком сне, мы собрались в Чистом переулке с отцом Александром Волковым и с одним из помощников – Андреем Бобровым и стали думать, как нам подготовить освещение Соборов. И поскольку ВГТРК стал раньше этим заниматься, то канал оказался на несколько шагов впереди других крупных вещателей (ну, по сути дела одного крупного вещателя, который мог составить нам конкуренцию – Первого канала), став эксклюзивным осветителем всех событий поместного и архиерейского соборов.

– И что же изменили Соборы 2009 года?

– Я считаю, что на соборе произошел некий перелом, состоявший в возникновении избыточной для секулярного информационного вещания информации о Церкви. Когда корреспонденты – наши сотрудники, вполне разбирающиеся во всех темах, вынуждены рассказывать не про то, как народ купается в проруби (что им понятно), а заучивать какие-то мантры (извините за выражение), которые Иван Семёнов написал на листочке! Смотрите: "По уставу кандидатом на Патриарший престол может быть архиерей, имеющий опыт управления епархией" – вот уже слова архиерей и епархия не знакомы. А когда их надо связывать в какой-то силлогизм, то это, конечно, совсем тяжело.

(Длинная пауза, долго обдумывает продолжение)

С того момента я постоянно себя ощущаю эдаким связующим звеном между работой большого информационного телевидения и жизнью Православной церкви. Часть той силы, что вечно хочет блага и совершает зло.

– Почему такое странное булгаковское сравнение?

– Потому что все репортажи о жизни Церкви превращаются в знакомство общества с проблемами Церкви. Со стороны Церкви так возникают дополнительные доводы в пользу стремительной силовой клерикализации общества, а со стороны общества это возбуждает огромный спектр разных нежелательных вещей.

– В чем вы видите главную проблему телесюжетов о православии?

– Понимаете, в какой-то информационный просак попали сами верующие православные люди. Дается много информации о достаточно внешнем, а рассказ о внутреннем, о сути мы передать-то не можем. Центральные понятия духовной жизни человека средствами телевидения передать невозможно. Я пытался сделать это многократно в своей жизни.

Вот например интересно и важно знать, как совершаются такие важные события в жизни церкви, как Поместный собор. И мы в прямом эфире показывали, как делегаты опускают бюллетени в урны голосования... Но я боюсь, что многие стали считать, что эта вся поверхностно-организационно-административная деятельность является чем-то центральным в жизни Церкви. Это совершенно не так. Это было важнейшее событие, но это не суть веры и упования церковного. По большому счёту, вообще говоря, человеку не так важно, кто Патриарх, потому что православный человек –не католик, для которого весь фон религии меняется с приходом нового Папы. Понтификат означает перемену всего, потому что меняется посредник между Богом и людьми. А какой епископ в административной структуре Православной церкви обретает первенство среди равных – это очень важно, но это не центр духовной жизни человека. Не меняются отношения человека и Бога.

– Христианин на светском ТВ... Что-то вы делаете, чтобы улучшить ситуацию хоть немного?

Стараюсь что-то внести в этот общий негатив. Я стараюсь не давать в эфир того, что мне самому неприятно и то, где я сам согрешал бы против истины. В течение долгого времени я мучительно боролся с необходимостью иметь отношение к политическому новостному вещанию и поборол эту необходимость. Сейчас занимаюсь научным направлением.

– Хоть раз у вас получилось в телесюжете приблизиться к сути вещей, к внутреннему?

– Что-то отдаленно, за что мне не стыдно, получилось в первый раз, в 1997 году. Я пошел в храм, мы с ребятами поставили камеру и с разных ракурсов отсняли богослужение. И вот "вчера ещё все ели блины, а сегодня солнышко с морозом" – наивно и по-простецки вышло. Но это имело какое-то отношение к духовной жизни церкви. Все, что я с тех пор делал такого типа, – оно все не внутрь, а как-то вокруг. И чем больше снимаю, тем "вокруглее" оно оказывается.

– Есть ли тогда смысл в религиозной тележурналистике вообще?

– Ты мне вновь напомнила моих авторов, которые приносят мне сценарии на тему "Есть ли польза от микроорганизмов?". Понимаешь, важно чтобы был некий паритет реальной информационной потребности среднего зрителя соблюдён. Потому что вообще не рассказывать, не упоминать в телевизоре о жизни Церкви – нельзя. По крайней мере, большинство людей крещёные, значит, обязательно надо им рассказывать о Церкви.

– Цитируя коллег, приходится делать новости о том, чему 2000 лет...

Мы стараемся находить какой-то свежий поворот, который может зацепить человеческое внимание.

Наш корреспондент ВГТРК Серёжа Толчков в Иерусалиме очень хорошо находит, что рассказать свежими словами. На предыдущее Рождество он нам делал очень интересный репортаж о новых раскопках в библейских местах, которые напрямую или косвенно, подтверждают факты евангельской истории. Например, раскопки, связанные с временами иудейской войны, разрушения Иерусалима.

В 2009 на Пасху я делал фильм "Праздник праздников". Мне хотелось показать вселенский характер событий Пасхи в нескольких аспектах. Вселенский характер Пасхи и довольно трогательные обычаи и традиции, особенно в Латинской Америке, где люди очень искренние и горячую веру в сердце сохранили. И ещё мне хотелось показать, что Пасха является центром вселенского монотеизма, показать связь Ветхого и Нового заветов, которая полностью осуществляется в событии Пасхи. Что некоторые упования и сохранившиеся традиции, например, отколовшихся ветвей монотеистической авраамической религии – все в той же Пасхе, они ведут к тому ожиданию воскрешения Христова, которого они просто не поняли и не узнали.

– А как воспринимается ваша передача с Владыкой Иларионом?

-. Мы проводили некоторые исследования, фокус группы –люди её смотрят. Смотрят либо верующие женщины, как правило, к сожалению, незамужние. Либо смотрят священники, потому что им кажется, что мы говорим что-то важное и умное, передающее тенденции. Смотрит, как это ни удивительно, российский дипломатический корпус за границей, они считают владыку Илариона церковным министром иностранных дел. Смотрят люди, разные, по-разному относящиеся к религии. Эти люди бывают атеистами, мусульманами и иудеями. Я даже знаю такого человека, ему любопытно, про что такое малопонятное, но более-менее связано, говорят два не самых молодых мужика: "Один лысый, другой с блестящей медалью на груди".

Мы поднимаем сущностные вопросы не во время информационной передачи. Стараемся, чтобы и православного не обидеть с его какими-то непонятными, сугубо личными вопросами вроде "Можно ли в одном богослужении совмещать партесное и знаменное пение?". Этот вопрос крайне важный для жизни и ежедневной богослужебной практики православной церкви, но объяснить саму его постановку внешнему человеку – нужно целую передачу провести. Что мы, собственно и делаем. Делали целую передачу и даже не одну про то, что такое богослужебное пение.

С другой стороны – мы берём вопросы, простецких людей, например, "У меня от умершей бабушки остался крестик. Если я покрещу с этим крестиком своего ребёнка – не перейдут ли на него все болезни бабушки?". Берем вопросы сущностного поиска, интеллигентского: "Почему церковь недостаточно занимается социальными проблемами", "Почему протестанты ходят по улицам и хватают людей за руки, а вы, православные, не ходите. Может быть, вы не хотите, чтобы к вам приходили люди?".

– Какие темы более всего востребованы – только ли такие простые вопросы?

Очень большой популярностью пользуются темы всенародного характера. После того, как была в экспериментальном порядке устроена общецерковная панихида по жертвам ДТП, то мы решили сделать (Владыка предложил) целую серию передач о том, как должен вести себя христианин за рулём.

Посылали нашего корреспондента посмотреть, есть у водителей маршруток иконы и поговорить с ними, как они к этим иконам относятся. Очень большая была ответная почта, нам потом писали, вот, спасибо, что объясняете, что за рулём надо молиться.

– Много вопросов приходит?

Еженедельно приходит порядка 50 вопросов. Многие из них достаточно однотипны. И эта однотипность носит какой-то обрядово-внешний характер, "Что делать, если младенец описался во время крещения?". Много пишут всяких возмущений. Но мы любим – когда человек чем-то возмущается, значит, ему не все равно. Это проявление неравнодушия. Через этот диалог с воображаемым неравнодушным человеком мы можем привести к неравнодушному состоянию и других людей. Но, к сожалению, эти неравнодушные возмущения не всегда сформулированы в конструктивной форме, подчас просто ругательства.

– А владыка Иларион принимает участие в подготовке программы?

С Владыкой мы в переписке: отправляем краткий набор тем, потом мы их разрабатываем по вопросам и по сюжетам, потом поподробнее присылаем.

Интеренет позволяет вместе делать передачу, находясь в разных частях земного шара. А вообще Аркадий и Борис Стругацкие безо всякого Интернета работали, находясь в разных городах.

– Самая большая сложность, которая стоит перед автором религиозной программы на телевидении?

– Повернуть так, чтобы это было не замылено и не было навязчиво. Анонсировали, человек увидел заголовок, шапку: вот – фильм "Праздник праздников", сделал Ваня Семёнов. Хочет – смотрит, не хочет – не смотрит. Важно, чтобы на секулярном государственном эфире церковные вещи оказывались, но чтобы они как те самые протестанты человека за руку не хватали и не обрушивались среди ясного неба. Так можно обратный эффект произвести.

– По этой логике надо закрывать и всю православную журналистику...

– Я уверен, что православная журналистика совершенно необходима, как часть нервной системы церковного организма. Я уверен, что если бы журналистика в каком-нибудь виде существовала в первые века, то всяких ересей и предсоборных потрясений, дискуссий о догматике их было бы меньше, и проходили они быстрее и проще. Нервная система церкви во всем её экуменическом организме в первые века действовала со скоростью движения повозки. А мысль работала с той же скоростью, что и сейчас. Поэтому мысль не успевала (вернее, система взаимодействия не успевала) за тем, как в разных частях церкви работала человеческая мысль.

Когда в одной части церкви обнаруживали и побеждали какого-нибудь Пелагия, в другой части уже процветало какое-нибудь григорианство. Если бы где-нибудь в Византии выходила какая-то общецерковная газета, где обсуждались бы подобные вопросы, то все было бы проще.

Как только возникла такая возможность, каждый уважающий себя приход начал выпускать что-то вроде приходского листка, который осуществляет систему нервных связей внутри церковной общины. В нем рассказывают, как отпраздновали праздник, кто родился, кто умер, как съездили в паломничество и какой стишок придумал наш местный бард. Это все трогательно и хорошо. Такая вот народная журналистика полупрофессионального качества. И когда я беру такой листок дружественной и малоизвестной церковной общины – он сразу мне её показывает. Берешь, как будто побывал на проповеди хорошего, доброго, честного, любящего батюшки.

С усилением мощности донесения усиливается ответственность того, кто держит эту мощность в руках. Проблема православного блогерства в чем состоит? Ничего страшного, если в том же самом общинном листочке кто-то напишет не очень ловкий какой-нибудь оборот про что-нибудь: "На Пасху дети Петрова и Сидорова плохо себя вели, кидались свечками". А тут приходят обиженные родители и говорят, что все дети кидались свечками. На следующий день пишут, что да, действительно, все кидались, но радости праздника это не нарушило, потому что всем было хорошо.

Когда рупор оказывается в руках православного блогера 3-4 – тысячника, и его слово не всегда эмоционально выдержанно, особенно, учитывая то, что диалог ведётся вне визуального контакта – это периодически превращается в безобразие.

Проблема существует во всех сегментах электронных СМИ и Интернета и православные здесь выглядят особо одиозными не потому, что они "хуже всех", а потому что они православные и претендуют на близость к абсолюту добра истины и красоты, а при этом так себя ведут. От этого становится ещё более неприятно. Но тут ничего, что для меня стало бы достаточным доводом в пользу того, чтобы запретить православные блоги или самому перестать смотреть их – ничего такого нет. Все поправимо.

– У вас у самого полемический задор в блоге высок весьма...

– У меня нет никакого полемического задора, просто я должен поддерживать реноме церковного публициста. Бывает периодически, что у меня "наболело", но это крайне редко бывает. Но когда мне о чем-то хочется реально высказаться о том, что наболело, то я нахожу совершенно иные пути для этого. Потому что они существуют.

– Возвращаясь к началу разговора, вот закрыли вы православное телевидение...

Закрыв православное телевидение, открыл бы хорошее радио. И очень хочу это сделать.

– Есть Радонеж...

– De mortuis aut bene, aut nihil.

Мне кажется, у Церкви есть силы и средства, и люди, чтобы создать полноценную круглосуточную радиостанцию, которая будет вещать в Москве и крупных городах, как минимум, которая будет отражать нормальный взгляд на мир верующего православного человека. Гармонично подавать представления обо всей окружающей нас реальности с точки зрения православного человека. Оно будет тогда иметь и ценность для православных людей, и миссионерскую функцию.

– Как должно быть организовано такое радио?

– Должны быть такие ведущие, чтобы люди позволяли себе живой подход к проблемам, никого не осуждая, не обижая, не оскорбляя. Можно там вступить в диалог с кем угодно: с мусульманами, с атеистами, обсуждать какие-то проблемы церкви. Должна быть сформирована демократичная система управления, чтобы и Церковь принимала участие и какие-то частные лица, чтобы можно было без каких-то истерических криков обсуждать важные вопросы в современной жизни с точки зрения православных людей.

Если вести разговор доброжелательно, не допуская каких-то оскорблений людей с которыми и о которых мы говорим, то я не вижу проблемы. Звонит человек и говорит: "Вот, Лужков строил вам храмы, а вы, такие-сякие, неблагодарные теперь даже не защищаете его". А Церковь никогда и не требовала и даже не просила Лужкова активно и сильно участвовать в постройке храма Христа Спасителя. Юрий Михайлович в меру своего миропонимания видел это своей исторической задачей и функцией, которую периодически исполнял с рвением, может быть, не вполне адекватным.

– Какие темы подлежат и не подлежат обсуждению?

Все темы общественного характера могут быть обсуждены на православном радио. Существует сильнейшее недовольство (в том числе и в Церкви) так называемым законом о церковной реституции. Закон сырой и не продуманный, по мнению большого количества верующих людей. Почему мы не можем об этом говорить?

– В целом оглядываясь на последние 20 лет становления и развития православной журналистики – какие издания, чья работа вам наиболее памятна?

Мне очень нравилось читать как читателю журнал "Православная беседа" – ещё в 90-е годы. Потом он как-то изменился, и я его перестал читать. Редактировал такое произведение, которое называлось "Сестры и братья". А потом, через какое-то время ушла из "Коммерсанта" Юлия Данилова и пришла к нам в приход царевича Димитрия – начал создаваться журнал "Нескучный сад". Всегда хотелось что-то издавать: мы печатали какие-то к праздникам детские книжечки, сборники стихов, которых действительно тогда не было.

Главный редактор журнала "Нескучный сад" Юлия Данилова, продюсер телеканала "Россия" Иван Семенов

Когда появился журнал "Фома" – первые выпуски совершенно меня потрясли. Мне казалось, что это совершенно правильный, миссионерский путь, который начали делать два Володи, совсем юные тогда. Ну, потом Фома, к сожалению, стал стремиться в сторону большей всенародной популярности, глянцевости ну и многое потерял, что было в его черно-белом варианте. У моей жены – это единственный человек во вселенной, у которой есть все выпуски журнала "Фома". А также все выпуски "Нескучного сада" и "Сестер и Братьев". Включая самый первый выпуск, который был в 30 экземплярах сделан на ксероксе с вклеенными вручную фотографиями.

В Интернете, конечно, важным было возникновение портала Сретенского монастыря pravoslavie.ru, и вашего уважаемого портала pravmir.ru.

От времени констатации "Я верующий" до момента реального воцерковления – путь величиной в жизнь – интервью Святейшего Патриарха Кирилла Ивану Семенову

– Чего не хватает сегодня в православных изданиях?

Мне жаль, что из православных СМИ ушла или уходит традиция старой вдумчивой пасторской гомилетики. Это неплохо. Как если бы пришел человек и сказал: "Давайте сделаем радио: у нас будет утренняя молитва, потом будем читать Иоанна Златоуста и Игнатия Брянчанинова, а потом вечерняя молитва". Но хорошо было бы, чтобы православные СМИ вернули внимание православных людей к реальности духовной жизни, духовных проблем. За эти 20 лет – люди стали меньше молиться, стали меньше ходить в церковь и дети воспитываются в гораздо меньшем страхе Божьем. Это вот 100%.

– То есть надо отграничиваться от широкой аудитории? Уходить от миссионерского формата во внутрицерковный?

– Нет, не нужно всем вокруг говорить, что вы вот все вокруг не церковные, а мы церковные. Но нужно иметь это сознание внутри себя. Мы в 90-е годы понимали, что есть мы, а есть внешний мир. Это не значит, что мы должны ненавидеть внешний мир, но это помогало нам сохранять свою внутреннюю идентичность верующему человеку. Все сейчас делают то-то, а мы пойдём Богу помолимся. А сейчас какая-то идея единства и солидаризации общества приводит к тому, что верующий солидаризируется с людьми формально крещёными в лучшем случае. И у многих сбивается мушка, вот чего я боюсь. СМИ, безусловно, от этого станут, может быть, менее читаемыми и более скучными, но никто не говорит, что путь в Царствие Небесное это путь исключительно лёгкий и популярный.

– Но вы только что сказали, что радио должно обсуждать все общественные темы? Что у него возможна широкая аудитория?

– Радио отличается тем, что его слушают люди, едущие в машине. И человек, если ему не противно то, что говорят по радио, может слушать любое радио. Радио отличается от Интернета и от телевидения вот этой принципиальной вещью, что Интернет человек читает, а радио человек слушает, если он его случайно включил и ему не противно.

Социология СМИ такова, что радио делается по принципу что человек, который рулит, он что-то слушает. И радио, на которое он может попасть, если оно ему не неприятно, то он может остаться, запомнить себе его. Такое лёгкое проникновение у Интернета и журнала отсутствует.

– Давайте немного о вас – как многие журналисты к журналистскому пути вы не готовились, пришли в профессию из научно-педагогической среды...

– После университета я полтора года проработал младшим научным сотрудником кафедры структурной и прикладной лингвистики филфака МГУ, а потом я пошел преподавать, а также издавать всякую ерунду в создававшееся тогда Святодмитриевское училище, став там одним из руководителей первого набора сестер – в 1991 году.

– Резкий переход – из МГУ вдруг в СвятоДмитриевское. Где-то здесь должен быть рассказ о пути к Богу, к Церкви...

– Дорога к вере – это сложная личная история. В этом году 22 года нашей семье. Сначала мы с женой сосуществовали так, потом как-то нас на короткое время в сторону развело, а потом обратно свело с участием храма. Она ушла из аспирантуры и поступила в Свято-Дмитриевское училище.

– Из аспирантуры филфака МГУ в медучилище?

– У неё была интересная тема диссертации – "Коммуникативно-когнитивный опыт исследования семантики частиц", но было понимание, что наука может и не быть чем-то категорически важным в жизни. Её папа всегда мечтал, чтобы она стала доктором, но в 24 доктором уже как-то было поздновато становиться, а вот медсестрой она стала ничего себе. 17-й год работает в реанимации – сначала в травме, а сейчас в плановой реанимации.

Вот мы с ней достигли взаимопонимания по всем вопросам, я пошел работу искать и ушел преподавать. Я всегда хотел быть учителем. С третьего курса начиная, как только это стало возможно по советским законам, я учил детей – русскому языку, математике, информатике, церковнославянскому, немножко литературе и немножко иностранному языку.. Не потому, что мне нужны были деньги – я тогда достаточно зарабатывал в университете.

Патриарх Варфоломей: "В России вера в Бога не скрывается" – интервью Ивану Семенову

– Если так нравилось преподавать, то зачем журналистика?

– Мы в то время жили за городом в деревенском доме с колодцем и со всеми прочими радостями деревенскими. Когда к удивлению нас самих у нас должен был появиться ребёнок, оказалось, что невозможно жить без минимальных удобств. Вот мне пришлось пойти и искать способы зарабатывать деньги. Так в 1997-м я и попал в информационную службу новостей, которая выходила на тогдашнем канале ТВ-6.

Я был редактором международной информации. Обычно все филологи туда приходят, имея языки.

– Что снимали? Какие сюжеты вам больше всего памятны сегодня?

К годовщинам чеченских войн я делал репортаж про судьбу отдельного полка МВД Чечено-Ингушетии, который прикрывал отход в 1996 году из Грозного федеральных войск и вышел с ними за Терек. А федеральные войска им сказали: "Вы что, собственно сюда с нами пришли? Вам – туда, по месту основной прописки". А они говорят: "Ну как же, мы хоть и чеченцы, но все равно за вас". "Нет, мы ничего не знаем – у вас написано, что живёте в Грозном". Человеческие истории про ребят, про их полковника, который, приехав сюда в Москву, пытался решить их проблемы, но ему это не удалось. Тяжёлая история. Сейчас такую историю сделать нельзя.

Был забавный репортаж о переименовании в Москве по просьбе трудящихся верующих 666-го автобуса. История получилась грозная: дело в том, что в большом количестве списков Апокалипсиса стоит другое число – не 666, а 616. А этот автобус в 616 и переименовали (смеется).

– Роковой автобус! А дальше где работали?

Потом я был обозревателем итоговой программы недели на ТВЦ, международная панорама с Сашей Гурновым, потом я стал шеф-редактором вечерних "Вестей", был продюсером спецпроектов информационных служб первого канала, и вот уже 5 лет – на России 24.

– Достаточно частая смена программ..

– Меня очень забавно выгнали из шеф-редакторов Вестей (воодушевляется). Там была такая ситуация, что надо было выбирать: либо показывают абсолютно бессмысленный и беспощадный синхрон Грызлова, который был тогда министром внутренних дел и ездил в Париж на совещание министров внутренних дел европейских стран, либо сокращать очень хороший сюжет из Германии про то, как немцы ухаживают за захоронениями советских солдат. Я решил, что Грызлова мы немножко подсократим. Вернее сказать – вообще не покажем. После эфира мне звонил после этого главред (это были длинные майские выходные, четыре дня подряд, информации не было вообще), похвалил, мол на первом канале у Клеймёнова по три бантика в выпуске было, потому что нечего показывать, а вы так хорошо информационно отработали.

На другое утро (он же позвонил мне):

– Что Грызлова вчера синхрон не дал?

– Так Румянцев не помещался!

-Ну да, понятно. Приезжай, я тебя сейчас уволю тогда. И уволил.

– Вы так весело рассказываете об увольнении...

– Обычная история. На информационно-политическом телевидении – ничего удивительного. Телевизор он очень маленький и мобильный и очень легко навести на человека полные справки, во всех отношениях. Если тебя уволили, то это не значит, что ты лишился работы. Это значит, что ты меняешь направление. Это даже называется не "уволили", а "освободился".

– И где-то в это время вы дебютируете как автор и ведущий православных передач?

– Да, когда я вернулся на ВГТРК (я и на первом канале вёл церковную тематику), я стал снимать о Церкви более регулярно. А кому еще этим заниматься?

– В эпоху Интернета выживут ли радио и телевидение?

Радио выживет сто процентов, а телевидение не составляет конкуренцию интернету. Интернет сам в известной мере является телевидением. Эфир, вещание на метровых частотах может выжить, может нет. Вернее сказать – известно, что не выживет, потому что происходит цифровизация телевидения и метровые частоты исчезнут в том виде, в котором они существуют. Эфирное ТВ может исчезнуть как эфирная сетка вещания, которая привязана к какому-то ящику конкретному. Но это не отменяет ТВ как некоторого производителя аудиовизуальной продукции. Переместившись в интернет, оно не перестанет быть телевидением.