Сергей Чапнин: Массмедия – Церковь – массмедиа. Мое большое путешествие

Портал "Православие и мир" продолжает путешествие по закулисью религиозной журналистики. Идея серии бесед принадлежит публицисту Марии Свешниковой, исполнение – редактору портала Анне Даниловой.

Кто такой Сергей Чапнин? Практически все, кто сегодня трудится в православных изданиях, узнали это несколько лет назад на семинарах в Издательском совете. Совершенно беспомощных нас собрали, познакомили, подружили и стали учить. Учили редко – раз в две недели, все, конечно, хотели хотя бы через день! Постепенно семинары превратились в профессионально-дружеские чаепития. Потом (хотя хронологически "Вис" начались раньше) были фестивали "Вера и слово", которые Сергей Чапнин проводил в подмосковных "Лесные Далях": съезжались журналисты отовсюду, и несколько дней учились, учили, а главное – знакомились, общались, спорили... и даже находили себе женихов и невест (лично я нашла себе первую крестницу). Не все и не всегда были согласны с выступлениями и статьями Чапнина (ну, кому хочется соглашаться, когда тебе говорят, что православные издания, а значит, и ты в том числе, не умеют работать с новостями?), но двухтысячные годы стали для нас таким осевым временем.

Это интервью мы делали долго: под крышей Издательского Совета (где располагается объединенная редакция "Журнала Московской Патриархии" и "Церковного вестника") я побывала раза четыре, застала несколько планерок и разборов полетов. Каждый раз добавлялся новый пласт историй, новые имена, вспоминались новые сюжеты – и в итоге интервью не сложилось, получились мемуары. О журналистике. О Церкви. О людях.

Родился в 1968 г. в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ.

В 1991-1995 гг. – председатель Православного братства во имя святителя Тихона, Патриарха Всероссийского. С 1995 по 1997 гг. – главный редактор информационно-исследовательской группы "Метафразис". В 1998-2001 гг. – главный редактор интернет-журнала "Соборность". С 2001 г. – сотрудник Издательского Cовета, ответственный редактор газеты "Церковный вестник", ведущего периодического издания Русской Православной Церкви. С 2004 по 2010 – исполнительный директор Международного фестиваля православных средств массовой информации "Вера и слово". С 2005 г. – руководитель исследовательского центра "Церковь в информационном обществе".

Распоряжением Святейшего Патриарха Кирилла в апреле 2009 г. назначен ответственным редактором Журнала Московской Патриархии. Cтарший преподаватель Свято-Тихоновского гуманитарного университета.

Начало 1990-х

Свое первое интервью Сергей Чапнин взял в девятом классе у Джералда Даррела, который проездом оказался в Москве. Это стало решающим аргументом в пользу профессии журналиста. "Неизвестно, когда дядя Сережа увлекся фотографией. Но увлекся он капитально. В 1985 году он поступил на факультет журналистики МГУ, на фотоотделение", – вспоминает Александр Морозов. Со второго курса Сергея призвали в армию, служил он под Ровно, где, еще не будучи крещеным, ездил фотографировать монастырь. По возвращении он восстановился на журфаке, но уже на отделении газетной журналистики. А знакомство с самиздатом привело его к встрече с христианским подпольем. Вскоре Чапнин крестился. Однажды он случайно, приехав помочь другу, оказался в Клину, где нашел свой приход. Тогда же он решил навсегда завязать с журналистикой...

К концу зимы 1990 года я стал прихожанином храма святителя Тихона, патриарха Всероссийского, в Клину. Храм выглядел ужасно – изуродованный перестройками четверик из потемневшего кирпича прямо посередине городской свалки... Практически сразу стал жить на два дома – несколько дней в Москве, несколько в приходском доме в Клину.

Вокруг настоятеля храма, тогда молодого священника, а ныне протоиерея, Анатолия Фролова собралась очень энергичная молодежь. Вскоре мы объединились в братство. Мы восстанавливали храм и с огромным вдохновением занимались миссией.

Время тогда было очень густым, концентрированным. Буквально каждый день происходило что-то новое, важное, необычное. Мы не замыкались в рамках нашего прихода. К нам приезжали протопресвитер Виталий Боровой (+7 апреля 2008), прот. Артемий Владимиров, молоденький диакон Андрей Кураев.

Довольно часто в Клин приезжал невысокого роста, немолодой, но очень живой, буквально светящийся человек. На литургии он надевал стихарь, нередко после воскресной службы он выходил на амвон и вдохновенно проповедовал. Мы звали его Глеб Александрович... Но только через год я узнал, что он уже почти двадцать лет был священником. Тайным. Через год отец Глеб Каледа (+ 1 ноября 1994) вышел на открытое служение, и был назначен в причт храма пророка Илии Обыденного. Это была одна из самых ярких встреч с церковным подпольем советского времени.

Не раз приезжали священники Зарубежной Церкви и "полулегально" сослужили с нашим настоятелем. Конечно, порой они ворчали, что мы "очень советские", но отношения с ними были добрые.

В 1991 году у нас была группа студентов из Франции и США, в большинстве своем агностики, и помогали нам восстанавливать храм. Помню, приезжали православные греки и американцы, лютеране из Германии. Такое общение давало нам удивительно много и помогало увидеть широкие горизонты православного мира и жизнь христиан других конфессий без мифов и штампов, сопутствующих теоретическому знанию.

Лютеранская община во главе с пастором Урсом Дорманом из маленькой деревеньки Виттлое (где-то между Гамбургом и Ганновером) не просто решила нам помогать, она взяла своеобразное шефство над нашим приходом. И делали они всё с немецкой аккуратностью и основательностью – приезжали мастера-строители, привозили медные краны и пластиковые трубы, которые тогда были в диковинку, деревообрабатывающие станки, на которых работали сами и учили наших ребят работать.

И отец Глеб, и зарубежники, и студенты из Франции, и лютеране из Виттлое – это были знаковые встречи. Мир вокруг нас стремительно терял привычные очертания. Было трудно, даже голодно (помню американскую гуманитарную помощь – бесконечные мешки с рисом, чечевицей и сухим молоком), но "советского" в нашей жизни становилось все меньше и меньше.

В эти годы журналистика потеряла для меня привлекательность, центром жизни стал приход, я без тени печали внутренне попрощался с работой в СМИ и совсем не думал, что когда-либо снова буду заниматься журналистикой профессионально.

Многие их тех, кого Господь собрал в наше маленькое братство, служат Церкви. Несколько человек окончили семинарию, четверо приняли сан, четверо – монашеский постриг, один окончил иконописную школу... Дима Румянцев стал священником и служил в "Малом Вознесении" на Никитской (+ 3 июля 2006), Леша Куренков сейчас протоиерей, проректор Белгородской семинарии, Валя Глазовская окончила Иконописную школу при МДА, писала иконостас, в частности, для кафедрального собора в Токио. Игумен Тихон (Полянский) служит в храме под Клином, преподает в православной гимназии Плесково. Нас было человек пятнадцать-двадцать, но мы были очень энергичными, жаждущими ясных и конкретных дел. И все нашли свое место в Церкви. Оглядываюсь на те годы и думаю: какая Божья милость на всё тогда была...

Из руин вырос храм, помойка превратилась в благоустроенную церковную территорию, казалось, можно жить такой общинкой всегда. Братство занималось большинством тех дел, которые непосредственно не касались богослужения – церковно-певческой школой, детскими и молодежными лагерями, издательскими проектами, мастерской золотного шитья, организацией общения с многочисленными гостями.

Возникла молодежная группа при храме Илии Обыденного, которую мы стали называть "московским филиалом братства". В нем были Витя Судариков, Юля Бредун, Леша Беглов, Игорь Гарькавый и другие. Во многом с их помощью я составил в 1992 году первый справочник-путеводитель "Православная Москва", который Петр Паламарчук, автор "Сорока сороков", назвал долгожданным "пятым томом" своего знаменитого исследования о московских храмах.

Чуть позднее юный монах Закхей (Вуд) организовал отделение нашего братства в Чикаго. И мы с отцом Анатолием даже летали в Америку на открытие чикагского отделения... Но это отделение просуществовало недолго.

Через четыре года движение православных братств захлебнулось, а впоследствии и Архиерейский собор ввел жесткие ограничения на деятельность братств.

Эссекс

В ноябре 1990 года я впервые отправился в авантюрное путешествие за границу. Билет на самолет казался невозможно дорогим, и я поехал на поезде. Это было путешествие к студенческим друзьям, и единственным пунктом моей церковной программы был лондонский собор и желание встречи с митрополитом Сурожским Антонием (+ 4 августа 2003).

Было у меня и небольшое почтовое обременение – надо было передать письмо из Новосибирска от крестной моего друга – ее другой крестной дочери, живущей где-то в пригороде Лондона.

Я рассказываю об этом подробно, чтобы показать: центральное событие моей жизни произошло как бы помимо меня, помимо моих планов и намерений. Я передал письмо прямо в руки адресату, от которого тут же услышал: "Сергей, раз уж вы здесь, надо заехать в монастырь".

"Как? – думал я. – Православный монастырь в Англии? Почти невозможно!"

В те годы православный мир для меня ограничивался Россией, Святой Землей, Балканами, отчасти Францией и Америкой. А все остальные земли и страны в известный мне тогда православный мир никак не вписывались. Поэтому, когда мне сказали, что в сотне километров от Лондона есть небольшой православный монастырь и в нем живет удивительный старец, я отнесся к этому с огромным скепсисом.

По пути я узнал, что еду к автору той самой книги "Старец Силуан", которая в полуслепой машинописи была практически в каждой библиотеке христианского самиздата. И мне, и многим моим друзьям эта книга дала первое серьезное представление о молитве.

В конце ноября в Англии уже сыро и зябко, хотя газоны еще зеленые и не вся листва облетела с деревьев. Я приехал в Иоанно-Предтеченский монастырь в Эссексе в первой половине дня, около 11 часов. Братия находилась на послушаниях, вокруг было пустынно...

Встреча

Я медленно, с некоторой робостью шел по дорожке вглубь монастыря. И вот, огибая игуменский корпус, я оказываюсь лицом к лицу со схиархимандритом Софронием (Сахаровым, + 11 июля 1993). Он вышел на прогулку, и его поддерживал келейник – иеромонах Серафим (ныне схиигумен, настоятель Всехсвятского скита на Валааме).

Увидев меня, отец Софроний улыбнулся и просиял, как будто он уже очень давно ждал меня и шел мне навстречу. Я подошел, и он не благословил меня, а сразу же по-отечески обнял. От неожиданности я очень смутился. Но старец излучал такую любовь, что смущение, неудобство, неловкость, – всё это стремительно исчезло.

Несколько лет я каждый год приезжал и месяцами жил в монастыре. Беседы с отцом Софронием и его книги стали тем фундаментом, на котором в дальнейшем строилась вся моя жизнь в Церкви.

Но прежде всего, это был опыт литургической молитвы и особых последований, основанных на Иисусовой молитве и введенных отцом Софронием в жизнь его монашеской общины.

Не раз старец приглашал меня участвовать в тех беседах, которые он еженедельно проводил с братией.

Общение с насельниками монастыря позволило познакомиться с литургическими традициями Афона и русской эмиграции, а в обширной монастырской библиотеке я ближе познакомится с православным богословием ХХ века и английской библеистикой конца XIX – начала ХХ века. В России о многих из этих книг знали тогда только понаслышке. Здесь же, в монастыре, я познакомился с композитором Арво Пяртом и его музыкой. Тогда же я выбрал место для строительства нового скита в Мидлэндз на границе с Уэльсом, но это отдельная история.

После кончины отца Софрония стал ездить реже, но духовная связь с монастырем остается...

И все-таки журналистика

Я благодарен Богу, что Он подарил мне несколько лет "профессионального молчания". У меня был небольшой опыт "советской" журналистики, и бурный опыт самиздата 1988-1990 годов, но ни там, ни там не было нужных форматов.

В перестроечных СМИ никто не писал о Церкви по-настоящему интересно – ни в жанре публицистики, ни в жанре новостного сообщения. ЖМП того времени было изданием, редакция которого находилась на таких "духовных вершинах", что простым смертным туда не дойти. Казалось верхом самонадеянности прийти на Погодинскую улицу и сказать, что я журналист и хочу писать для церковных изданий.

Вместе с тем, когда я стал общаться с отцом Софронием, его духовными чадами, с братией монастыря, а в Москве – с кругом протоиерея Глеба Каледы и многими другими, мне открылась удивительная и трагическая история Церкви в ХХ веке. Это были очень сильные свидетельства реальных очевидцев и участников событий. Их рассказы не были отвлеченным повествованием, это был живой опыт людей, которые прошли через изгнание, лишения и страдания, кто-то – через гонения и лагеря.

Храм в Клину стал первым храмом в России, освященным в честь священноисповедника Тихона, Патриарха Всероссийского. Рядом с нами были дети и внуки новомучеников... Я глубоко переживал свою причастность к этой истории и верил, что впереди у Церкви в России долгие годы вдохновенного и творческого свидетельства о Христе.

Время от времени я писал в "Русскую мысль", в 1989-90 годах работал в агентстве "Постфактум", когда оно только-только запустило газету "Коммерсантъ", но больше фотографировал, чем писал. Во время поездок в Англию выступал на "Би-би-си", в религиозной редакции записал несколько бесед с протоиереем Сергием Гаккелем и его помощницей Фаиной.

Году в 1992-93 лютеране из Виттлое стали привозить к нам в приход множество подержанных компьютеров, которые наши ребята тестировали и передавали в храмы, монастыри и братства. В это время я увлекся компьютерной версткой и наладил выпуск православного приложения "Ковчег" к клинской районной газете.

Тогда же, в 1992-93 годах вместе с Витей Судариковым подготовили первое издание справочника "Православная Москва". Затем я готовил к печати первую книгу диакона Андрея Кураева "Все ли равно как верить?", первую книгу иеромонаха Илариона (Алфеева) "Таинство веры", "Письма в Россию" архимандрита Софрония (Сахарова), сборник проповедей протоиерея Георгия Бенигсена "Не хлебом единым" и другие.

В начале лета 1995 года ко мне домой приехали Саша Пискунов и Илья Кувакин и рассказали, что несколько месяцев назад они создали агентство религиозной информации "Метафразис", но нуждались в руководителе проекта.

Было очевидно, что это потрясающий, живой, информационный проект, который мне было бы интересно делать. К тому времени в светских СМИ о Патриархе регулярно писала только Оля Костромина (+ 22 апреля 2010) в ИТАР-ТАСС, все прочие публикации о Церкви можно назвать более или менее случайными. Понять, какие события происходят в религиозной жизни за пределами Москвы, было практически невозможно.

Структурно "Метафразис" возник при агентстве "Постфактум", но это были уже последние месяцы существования "Постфактума". Когда он закрылся, мы просто сняли квартиру в Малом Козихинском переулке. У "Метафразиса" были свои – классические для середины 1990-х годов – спонсоры с большими деньгами. Судьба их была такой же "классической" – через пару лет они просто исчезли. Но как ни странно, в 1995-96 году нас всех объединило намерение создать полноценное информационное агентство, освещающее религиозную жизнь России и СНГ. Это было "светское" информационное агентство, однако, все мы стояли на православных позициях.

Я не случайно упомянул о "Постфактуме": сотрудничество с ним в первые же месяцы позволило нам создать полноценную корреспондентскую сеть, охватившую многие регионы России и ближнего зарубежья. Нашей главной задачей было выработать формат новости о религиозной жизни и научить корреспондентов в регионах квалифицированно писать религиозные новости. Среди наших корреспондентов были Борис Кнорре, Александра Колымагина, Кирилл Фролов, Елена Югина и многие другие.

Мы выпускали ежедневные новости и рассылали их по электронной почте (интернета еще не было, были только BBS), а также издавали еженедельный печатный бюллетень, в котором, кроме новостей, были интервью и комментарии. И ежедневные новости, и бюллетень мы выпускали на двух языках – русском и английском. У нас были десятки платных подписчиков, но на самоокупаемость мы за два года работы не вышли.

К 1997 году у спонсоров резко изменились обстоятельства, и мы потеряли финансирование. В этот момент нас очень поддержал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Когда начались трудности, он пристроил редакцию "Метафразиса" в подвальчик на Сивцевом Вражке, где тогда находилась ПИТА – Православное информационное телевизионное агентство под руководством Андрея Писарева. Это был самый расцвет агентства – уже выходили "Слово пастыря", "Канон" ряд других программ. Всего ПИТА делала одиннадцать эфиров в неделю на разных телеканалах. В подвальчике работали Николай Державин, Светлана Кокотунова, Борис Конухов, Дима Менделеев, приходил Ваня Охлобыстин, еще не принявший сана. Чуть позже я привел туда Женю Крылова. Естественно, мы участвовали во многих телепроектах.

Приблизительно в то же время АО "МЭС" пригласило нас к участию в первом крупном и очень дорогом интернет-проекте – сайте "Россия православная" (www.or.ru). Это была совершенно новая ситуация: наша редакция впервые оказалась в бизнес-центре со сложной системой магнитных ключей и прав доступа, и порой было не понятно, что для руководства компании важнее – нефтяной бизнес или игра в православный интернет. На короткий период там удалось собрать очень сильную команду – публицистов, богословов, программистов и дизайнеров. К сожалению, это проект (как всякий неразумно дорогой) существовал очень недолго.

В конце 1997 году среди многочисленных приложений к "Независимой газете" появилось новое – "НГ-религии". Руководил редакцией Максим Шевченко. Вместе с ним и Олегом Мраморновым мы делали первые номера, и сегодня можно сказать, что это был самый яркий период НГР. Быстрый успех издания во многом был обусловлен общей редакционной политикой газеты. У него можно было почти все, если ты работаешь профессионально: писать реальную аналитику, сталкивать различные позиции, если они представлены внятно и убедительно.

В "Независимой газете" – и НГР не исключение – можно было увидеть широчайшую палитру самых разных мнений. Профессиональных церковных СМИ тогда не было, и "НГ-религии" стали одним из важнейших источников информации о жизни Церкви.

Сегодня – и в журналистике, и в жизни – слишком много "бытового" радикализма, недоверия, истеричности. Журналист на Западе – это человек, который имеет свою собственную позицию и с этой позиции смотрит на жизнь, размышляет, что происходит в жизни общества. Есть журналисты консервативных изданий, есть либеральных. Эта личная философия, как правило, вписана в редакционную политику. Если же ты вписан в редакционную политику, то ты для редакции – ценный сотрудник. Читатели ждут твоих комментариев, и это дает определенную свободу, можно писать честно. На этом журналист зарабатывает авторитет, популярность, известность и так далее. Что-то похожее было в "Независимой газете". Были очень разные люди, но все писали, исходя из не декларированной, а продуманной, проживаемой философии.

В 1990-е годы было ясное ощущение: то, что ты говоришь и то, как ты говоришь, обращено к широкой читательской аудитории, которая реагирует, откликается. Не вспомню точно, какой тираж был у "НГ-религии", но нашим читателям было по-настоящему интересно то, что они читают.

Я ушел из НГР осенью 1998 года, вскоре после кризиса.

"Соборность" – портал под руководством Чапнина – стал, пожалуй, первым религиозным СМИ. Тогда аналитика, расследования, а главное – полемика воспринимались совершенно по-иному и о "Соборности" часто вспоминают как о ресурсе в высшей степени дискуссионном. Сегодня нас не удивили бы такие дискуссии, не удивило то, что со словами епископа можно полемизировать, что документы можно читать с карандашом в руках и дискуссией наготове. Для конца девяностых это было практически невозможно.

В это время, на рубеже 1998-1999 годов, я задумал создать "Соборность" – интернет-проект, главным содержанием которого стала бы экспертная публицистика. 1998 год сыграл огромную роль в создании "Соборности" просто потому, что после кризиса многие мои друзья лишились работы и были готовы к активному сотрудничеству.

"Соборность" была бы просто невозможна без талантливого программиста Андрея Скулова, он написал потрясающую систему управления сайтом – гибкую, удобную, простую. Дизайн нам делала Лариса Галкина. Среди ведущих рубрик и постоянных авторов были Алексей Беглов, Александр Морозов, Александр Кырлежев, Ксения Лученко, Николай Лисовой, Константин Костюк и другие.

На "Соборности" было семь постоянных рубрик – "Новости", "Церковная жизнь, "Религия и общество", "Точка зрения", "Вдоль стеллажа" и "Досье". На нашем баннере был написан слоган (не утративший своей актуальности и сегодня) "Православие – самая неизвестная религия".

Уже в первые месяцы работы "Соборности" мы убедились, что "попали в формат" – редакция получала немало писем и отзывов как из России, так и из зарубежья. Неожиданностью стали письма из нескольких монастырей со словами благодарности, поддержки и предложением помощи. Благодаря этим знакомствам мы получили и новых квалифицированных авторов из числа духовенства (некоторые писали под псевдонимами), и даже небольшое финансирование.

"Соборность" стала православным интернет-изданием, которое сбалансировано говорило обо всем: об официальной церковной жизни, о православной культуре, о зарубежье. Публиковались репортажи, аналитика, рецензии.

В "Метафразисе" богословская публицистика была не нужна. В "НГ-религиях" мы сделали несколько робких попыток затронуть богословскую проблематику. На "Соборности" богословская публицистика стала реальностью. Мы впервые затронули и широкий круг канонических проблем. В те годы считалось, что в интернете нужны исключительно катехизаторские ресурсы. Однако "Соборность" доказала, что успех может быть и у ресурса, который экспертно рассказывает, что такое Церковь сегодня, и формирует среду для интеллектуального общения. Это был умный, вдумчивый разговор о Церкви, где все говорят спокойно, никто никого не задевает. Сегодня, к сожалению, это большая редкость.

На качество материалов положительно влияло то, что у редакции не было задачи публиковать по три материала в день, как это принято сегодня. Жизнь была более размеренной – люди выходили в интернет два-три раза в неделю.

"Соборность", вопреки изредка звучащему мнению, была не только не "оппозиционным", но даже и не полемическим ресурсом. Всё дело в том, что занимались редкими для того (да и для нашего) времени жанрами – аналитикой и журналистскими расследованиями.

История с "анаксиосом" самая известная среди них. Напомню, в чем ее суть.

В одном из классов Санкт-Петербургской семинарии собралась группа активных семинаристов, которые преподавали в воскресные школах при весьма отдаленных приходских храмах и порой нарушали распорядок дня, возвращаясь позже положенного времени. Начальство относилось к этому с пониманием, пока не появился семинарист, который начал эту группу за формальные нарушения расписания преследовать. Одни горели служением, а другие говорили: "Нет, дисциплина важнее миссии". Возник конфликт, который усугубился рядом других обстоятельств.

Пришло время рукоположения гонителя в священный сан. Конфликт к тому времени был уже явный, и ребята ожидали одного: "злодей" накануне своей хиротонии с ними просто примирится. А он – наоборот. Архиерей заявил, что этот конфликт ничего не значит, и он принимает решение о хиротонии. Будучи научены исторической литургике и зная, что слово "аксиос" означает согласие народа Божьего с избранием нового иерея, семинаристы-проповедники во время литургии ответили "анаксиос" (не достоин).

Архиерей проигнорировал мнение "народа" и как ни в чем ни бывало совершил хиротонию. Все были в шоке. Естественно, на семинаристов начались гонения, некоторые вынуждены были покинуть семинарию, сочувствующие затаились, а рукоположенного гонителя ректор отправил учиться за границу. Зарубежные архиереи как один говорили: мы бы не допустили такой ситуации, и если это можно было предотвратить, все усилия к этому приложили. Но если уж по стечению обстоятельств дело дошло до хиротонии, и кто-то из народа сказал "анаксиос", мы бы остановили хиротонию, устроили разбирательство и только по итогам расследования приняли решение.

Этот информационный повод мы использовали, чтобы поговорить об отношениях в семинарии, о том, кто такие семинаристы в системе нынешних внутрицерковных отношений, что такое литургическая практика, на что можно обращать внимание, а что можно игнорировать.

Попытка первая и отчаянная

Это была наша первая отчаянная попытка поговорить о том, что такое канонические правила, какова практика их применения сегодня. У нас не было задачи рассказать всему миру, какой страшный и ужасный епископ, мы разбирали прецедент, мы говорили о проблеме. Церковного суда как такового в Русской Православной Церкви еще не было.

Кстати, опять помогли монахи, которые любили читать и поддерживали "Соборность". Они оказали нам неоценимую помощь при подготовке канонических комментариев.

Мы поставили на повестку дня целый ряд вопросов, которые считали важными. Я помню встречи с этими семинаристами, духовенством. Для них это был болезненный, трудный, но важный опыт христианской свободы. Да, у системы есть свои правила, и есть много людей, которые по правилам этой системы играют. Но кто тебя поддержит, если оказалось, что ты против системы, но за правду? Наше журналистское расследование дало неожиданный результат – отчаявшиеся ребята почувствовали, что их боль не безразлична другим.

* * *

В "Соборности" были первичны две вещи. Первое – разговор об актуальных проблемах. Мы могли писать о любых событиях в России, в Европе, в Америке, у православных или у протестантов. Было огромное количество тем, интересных с точки зрения "а как мы будем развиваться? Перед нами стоит схожая проблема и возможно ли ее решать таким же образом?" Но разговор не ставил целью сразу "выписать рецепт". Это было размышление, работа на понимание.

Второе – внятное, качественное представление своей точки зрения. Люди говорили с очень ясных личных позиций. Эти взгляды не вписывались в дурацкую схему, по которой вся церковная мысль билась между либерализмом и консерватизмом. Большинство церковных людей считало это противопоставление надуманным, искусственным и неактуальным. Только маргинальные группы публицистов, собранные вокруг своих изданий, внедряли такую модель описания действительности.

Жалею, что мы закрыли "Соборность". В каком-то смысле его исчезновение очень серьезно повлияло на дальнейшее развитие журналистики. Но невозможно было делать официальный "Церковный вестник" и одновременно вести "Соборность".

В конце зимы 1998 году я поехал в Екатеринбург делать первый телевизионный репортаж о Ганиной яме для программы "Ортодокс". Это было благословение Патриарха Алексия. Никакого монастыря там еще и в помине не было. Время от времени группа энтузиастов ставила у Ганиной ямы крест, но его периодически ломали и жгли.

Это была моя первая поездка в Екатеринбург. Что за город? Далеко ли Ганина яма? Я не знал.

Помню, когда мы созванивались, я спрашивал: "Как с погодой? Что одевать?" Мне отвечали: "Все как в Москве". И вот мы в городе, епархия дала нам "газик" (иначе не доехать) и мы отправились в путь. Оказалось, это пригород, мы проехали всего две-три деревни и встали на краю леса. Снега по пояс, вглубь леса уходит запорошенная колея. Месяц назад здесь проезжал какой-то грузовик. Отъехав от дороги метров сто, машина застряла. "Не проедем, – говорят мои спутники. – Пару километров пройдем пешком".

И они, одетые один в унты, другой в болотные сапоги, бодро ушли вперед. Штатив и камера – штуки тяжелые, мы с оператором, взвалив все на себя, в городских ботиночках пошли по колее за ними вслед, через шаг проваливаясь то по колено, то по пояс. Метров через пятьсот начался кошмар – спина болит, пот льется градом, оператор ворчит. Думаю: "Сюжет мы вряд ли снимем, главное – не схватить воспаление легких". Прошли километра полтора-два, а дальше – дорога, стало полегче. Потом снова на тропинку свернули.

Снег, сугробы, даже очертаний шахты не видно – просто яма. Стоит крест металлический – страшный, сваренный из железных балок. Тут выглянуло солнышко. И такая вдруг легкость и радость ... Мы забыли об усталости, как будто наша страшная дорога была год назад – не сейчас и даже не вчера. Мы с оператором посмотрели друг на друга и поняли: все, работаем. Святость этого места была прожита не умом и даже не сердцем, а каждой клеточкой вспотевшего, мокрого, уставшего тела.

До этого момента у меня были глубокие сомнения в святости Царской семьи, и я их не скрывал. Поездка в Екатеринбург была попыткой получить уверение: "Господи, помоги разобраться!". И такое уверение я получил.

Но, вернувшись из поездки, я понял, что не могу поддержать звучавшие тогда требования немедленной канонизации Царской семьи. Был слишком очевидно, что люди требовали "политического" прославления. Для них подвиг царя, кротость и смирение всей его семьи, были чем-то второстепенным. Канонизация Царской семьи мыслилась как канонизация монархии и гигантского комплекса мифов, которые у некоторых "постсоветских" православных ассоциировались с царской Россией и воплощались в образе императора. Мне это было глубоко чуждо. Нельзя было профанировать канонизацию, и я об этом говорил и писал не раз.

Когда речь идет о спорах вокруг канонизации царской семьи, важно представлять себе контекст, который, к сожалению, уже забыт. В конце прошлого века большая группа людей выступала против канонизации. Из тех, с кем я говорил в те годы, митрополит Санкт-Петербургский Владимир, митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (+ 21 июня 2001) и ряд других выступали против быстрого прославления. Несколько лет "задержки" позволили сделать канонизацию менее политизированной, но с почитанием Царской семьи и сегодня, десять лет спустя после канонизации, целый ворох проблем.

Для меня Царская семья – это пример духовного преображения человека перед лицом трагедии и смерти. В этом нет ни "политики", ни "идеологии", ни "мифологии". Здесь очевидно главное: вот он, путь человека, доверившего Богу всего себя, свою жизнь и жизнь своих любимых и близких людей.

В 1999-2001 годах я постоянно организовывал многочисленные встречи, семинары, конференции. Во второй половине 90-х это были скорее дружеские посиделки, хотя и в профессиональной среде. В самом конце 90-х я организовал семинар, который назывался "Православие и развитие интернета". Думаю, его участники помнят подвальчик на Сивцевом Вражке. Позднее семинар перерос в секцию Рождественских чтений. Это был период, когда мы плотно работали вместе с талантливым сетевым администратором Сашей Дятловым (+ 6 февраля 2011 года).

Из конференций самой успешной стала интернет-конференция "Христианские начала экономической этики". С помощью Константина Костюка, кандидата политических наук и члена Международной ассоциации христианского социального учения (Брюссель) удалось собрать широкий круг участников из многих европейских стран, весомым было представительство и россиян.

Забегая вперед скажу, что в середине нулевых вместе с Валерием Лепахиным, профессором кафедры русской филологии Сегедского университета (Венгрия) и автором концепции иконичности, мы провели четыре конференции "Иконология и иконичность", посвященные проблемам богословия образа (один из докладов), но самым удачным стал фестиваль "Вера и слово", который я придумал в 2004 году.

Где-то после 2002 года стало очевидно, что церковные конференции как формат общения и обмена опытом стремительно вырождаются. Рождественские чтения вступили в полосу тяжелого и затяжного кризиса. Новых имен нет, а известные священники и миряне не могут каждый год писать новые доклады. Кроме того, с развитием интернета многие документы стали публиковаться, и то, что раньше можно было услышать только на конференции или прочитать в сборнике ее докладов, стало возможно за 15-20 минут найти в интернете.

Профессиональное общение нужно было переводить в новый формат. Главным становится диалог, и для него наиболее удобный формат – это фестиваль.

Разрабатывая концепцию фестиваля "Вера и слово", мы стремились обеспечить профессиональное общение в соединении с обучающими программами. И плюс создать атмосферу, в которой не было бы вертикального, иерархического общения, когда, например, Ярославль с Костромой общаются через Москву. Пожалуйста, встречайтесь, обсуждайте свои проблемы хоть до рассвета и говорите между собой так, чтобы возникли прочные связи, без посредников.

Намеренное смешивание журналистов церковных и светских СМИ, мастер-классы, обучающие игры, Клуб главных редакторов – всё это были специальные проекты в рамках фестиваля. И надо сказать, что многие участники, увидев наши намерения, стали нашими друзьями и верными помощниками. Конечно, была и критика в адрес фестиваля, но даже критику чаще всего высказывали с любовью.

В "нулевые" годы фестиваль "Вера и слово" был единственным церковным мероприятием, у которого были свой фирменный стиль, музыкальное сопровождение, а в 2004 году удалось провести большую рекламную кампанию, повторить которую до сих пор не удалось. Анонсы фестиваля выходили в эфир на "Третьем канале" и на десятках рекламных экранов в Москве. Кроме того, в 2004 году вместе с Павлом Бусалаевым, Ириной Неронской и Рустамом Салимзяновым мы запустили специальную рекламную кампанию "Первозданный смысл слов" под эгидой фестиваля "Вера и слово".

В 2008 году в приветствии участникам III фестиваля "Вера и слово", Митрополит Варшавский и всея Польши Савва отметил: "Ваш фестиваль является значительным событием в церковной жизни Центральной и Восточной Европы..." Надеюсь, это была констатация той роли, которую сыграл наш фестиваль в консолидации русскоязычных православных журналистов за пределами России.

В 2010 году фестиваль впервые провел Синодальный информационный отдел. Мне удалось создать "бренд", который оказался авторитетным, устойчивым, способным жить самостоятельно.

Ровно десять лет назад, в августе 2001 года, по приглашению протоиерея Владимира Силовьева я пришел на работу в Издательский Совет и привел с собой ведущих сотрудников "Соборности". Задача была трудная, но интересная – используя наш журналистский опыт, реорганизовать газету "Церковный вестник", сделать ее массовой и интересной.

Газетные проекты живут 3-4 года, и я не думал, что с изданием официальных церковных СМИ будут связаны десять лет моей жизни. Пик развития "Церковного вестника" – это 2002-2006 годы.

Признаюсь, в том, что я сделал с газетой в 2001 году и "Журналом Московской Патриархии" в 2009, не было ничего нового. Я просто вернулся к забытым традициям русской церковной журналистики конца XIX – начала ХХ века. А именно – возродил в официальных изданиях неофициальную часть. Только так можно показать, что за строгим церковным фасадом была, есть и будет настоящая жизнь.

Но сегодня самый острый вопрос (и в некотором смысле это вопрос выживания любого СМИ) – это не "редакция", не "начальство", а "аудитория". Мы видим, что некогда цельная, консолидированная церковная аудитория изменилась. Возник целый ряд специализированных, нишевых изданий как печатных, так и электронных. Уровень широкой аудитории в целом ощутимо снизился. Очень заметно разделение читательских интересов в зависимости от возраста.

Официальному изданию, которое "привыкло" быть единственным изданием Церкви в этой ситуации очень трудно. Таким, как прежде, ЖМП никогда уже не будет, но нового готового рецепта у нас нет. Мы находимся в поиске и осенью предложим несколько новых решений, покажем, в каком направлении будем развиваться.