Горе без ума

А умный в одиночестве гуляет кругами,

Он ценит одиночество превыше всего.

И его так просто взять голыми руками,

Скоро их повыведут всех до одного.

Булат Окуджава

Как мы привыкли читать и чтить грибоедовскую фразу насчет горя от ума! И умудренно кивать при этом, де-мол вестимо, ум до добра не доводит, одно горе от него. И мало кто помнит (хотя это и проходили в школе), что по первоначальному замыслу автора пьеса называлась "Горе уму".

Ну, ладно, а что же без ума? – а без ума такое горе, что мы вот в нем живем и маемся.

Нельзя сказать, что с этого Грибоедова всё и повелось, но во всяком случае с тех пор ничего не изменилось. Уму действительно горе. И нет более уничтожающего обличения, нежели злобно шипящее "Ишь, умный какой!".

Но когда раздаются и пишутся бесчисленные жалобы, сетования, стенания, ламентации, вопли и пени на мировой заговор и таковое же правительство, на злокозненность руководителей, занявших все ступеньки властной вертикали и т. д., так что жить невозможно, то практически всегда напрашивается "умный" вопрос: "А о чем Вы думали, когда...", например, с энтузиазмом участвовали в строительстве бесчисленных пирамид, вроде как бы и забыв о том, что деньги из воздуха происходят только на сеансах черной магии, да и то за этим следует полное ее разоблачение, сопровождаемое исчезновением денег?

Да и не только денежные, а и любые вопросы семейного, воспитательного, медицинского и тому подобного характера имеют тенденцию – горе нам! горе! – решаться практически без включения ума. Логика, мягко говоря, странная: "так принято/так не принято", "так все делают/так никто не делает"... просто мантры какие-то.

Замечательно то, что невежество (пардон! пардон!) прочно занимает престол добродетели как в нецерковных (и даже в антицерковных) кругах, так и в кругах церковных.

На слуху советский стих (вот не вспомнила сразу, чей, уж больно часто цитируется; посмотрела – ан Маяковский): Мы диалектику учили не по Гегелю. Произносится с гордостью. А спрашивается, чем тут гордиться, если уж Гегель многими считается основоположником диалектики? По кому еще учить? или лучше совсем не? Вот один очень авторитетный духовный писатель считает, что лучше совсем не, потому что от Гегеля-де вся порча пошла. А то, что очень вдумчивые и образованные православные мыслители считают, что образцом диалектики служат творения великих Каппадокийцев и в первую очередь – святителя Василия, нас не касается. Больно умные мыслители-то, лучше от них подальше.

Тогда чему же удивляться, что про Христа мы знаем позорно мало, а как только разнесется весть про злоумышленников со штрих-кодами и чипами, так она до всех донесется. Потому и доносится, что для ее усвоения требуется как можно меньше знаний, как можно меньше рассуждений, как можно больше панической языческой подозрительности и горячей веры... в то, что от учения всё зло.

...Надоели поучительные рассуждения ужасно! Хочется просто перебирать случаи, когда простое размышление помогло бы не делать глупостей. И не только глупостей.

А при этом размышлять нужно учиться самостоятельно.

"Я пастернака не читал..."

К великому нашему стыду, мы прославились этой мощной, чеканной фразой. И даже нельзя сказать, что ее внедряли в нас темные бабки. Я очень хорошо помню, что с нами беседу о вредоносности Пастернака вообще и "Доктора Живаго" в частности и особенности проводила учительница литературы. Вещала с большим пафосом, но довольно беспредметно, то есть сама явно не читала. И велика была ее ярость, когда просто неглупая девочка из довольно обыкновенной семьи спросила, о чем хоть книжка и где бы ее прочесть. Раздалось много крика. Девочка переждала и повторила свой вопрос. Крика стало еще больше. На третий раз у дамы не выдержали нервы, и она совсем уж страшно заорала: "Вам что, мало того, что я это говорю?" – "Мало", – честно сказала девочка, но разговор прекратила.

Через пару лет, уже будучи студенткой, я книжку-таки прочла и несколько удивилась, с чего сыр-бор. Еще через несколько лет, по окончании оттепели, за ее чтение уже давали срок. А когда я перечитала ее в совсем взрослом состоянии, я смогла в полной мере оценить, насколько правильно сам автор описал ее содержание:

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Только и всего.

Так проводилась отрицательная селекция. И во множестве других случаев тоже.

И совершенно нормальным считалось, если на политических процессах свидетели обвинения говорили, что ничего не видели, но в газетах про­чли оценку данного события и с ней согласны. То, что это в первую очередь просто глупо, а уже во вторую – все остальное, в голову не приходило.

Как-то увольняли по распоряжению "свыше" ученого "со взглядами". Тогда таких называли инакомыслящими, хотя одна остроумная женщина сказала, что уместнее было бы говорить о просто мыслящих. Некоторые пытались урезонить активистов, говоря: "Да что ж вы делаете, ведь это ученый с мировым именем, его за границей печатают". И следовал ответ: "А-а-а, значит он на них работает!". Уволили. Уехал. Остались в гордом одиночестве. А позже, во времена свободы и свободной экономики, они же приняли остроумное решение: для экономии увольнять тех, кого приглашают на зарубежные конференции, потому что они и так прокормятся. А славу советс... пардон, российской науки пусть составляют те, кого не приглашают. Согласитесь, что решение близко к гениальности.

Судья, которая судила Бродского и при этом в глаза глумилась над людьми, которые свидетельствовали в его пользу, а заодно были гордостью русской культуры, позднее, когда коммунистическая идеология уже рухнула, а Бродский был всемирно прославлен, утверждала, что она была права и судила правильно.

А вот Софокл, а за ним и римляне говорили, что кого боги хотят погубить – лишают разума.

"Зачем нам английский язык?!"

Жила-была бедная образованная девушка. Она закончила аспирантуру и защитила диссертацию по очень редкому германскому языку; в общем-то из множества германистов только она в нем и знала толк. После защиты... правильно, выяснилось, что никому она не нужна вместе с ее раритетными знаниями. С трудом устроилась преподавать английский в одной из школ КГБ. И то на каждом педсовете грозно ставился вопрос: зачем нам английский язык? Нам нужны идеологические дисциплины и строевая подготовка. А когда кое-кто несмело говорил, что хотя бы пограничные службы должны же разбираться, какую литературу к нам ввозят, им веско возражали: мы должны так воспитывать своих слушателей, чтобы они по внешнему виду литературы понимали ее идейное содержание. Чему весьма способствует, как известно с грибоедовских времен, именно строевая подготовка:

Я князь-Григорию и вам

Фельдфебеля в Вольтеры дам,

Он в три шеренги вас построит,

А пикнете, так мигом успокоит.

И ведь не в Вольтере счастье; – кому он теперь, собственно говоря, нужен? – счастье в отсутствии фельдфебеля. В самом деле, был тут один ефрейтор, так на всю Европу хватило, и даже с избытком.

...Да и Тарас Бульба утверждал, что латинцы были дурни, потому что русского языка не знали, в то время как все Апостолы и святые угодники говорили по-русски.

Чтоб не очень расстраиваться, расскажу историю скорее юмористическую, хотя с оттенком глупости. Была у меня в университете подруга Вика Мочос. Фамилия греческая, по мужу, а девичья ее фамилия была Бодуэн. Это по-советски, а полностью – Бодуэн де Куртенэ. Была она косвенной потомицей великого лингвиста, за которого, как за Гомера – семь городов, сражались три народа и звали его соответственно Иваном Александровичем, Жаном и Яном. Он же – потомок крестоносцев и конкретно – короля Иерусалимского Бодуэна. И закончила она аспирантуру по древнегреческому глаголу у нас в Институте языкознания. Пришла пора сдавать кандидатский экзамен по языку. Если вдуматься, глупость страшенная, потому что достаточно посмотреть библиографию диссертации и раздел "Обзор литературы", чтобы все понять. Но нет, сдавали. Причем для лингвистов были кроме первого (естественного) ограничения – это не может быть родной язык – еще два: это не может быть язык, изучавшийся в вузе, и не может быть язык, которому посвящено исследование.

И вот выбирается язык для аспирантки Виктории Мочос-Бодуэн. Английский нельзя, она его в университете учила. И начинается антиутопия:

– Могу сдать французский.

– Нельзя, это Ваш родной язык (по двоюродному дедушке, стало быть).

– Могу польский.

– Не можете, это тоже Ваш родной язык (по нему же).

Попробовала было заикнуться, что Бодуэн де Куртенэ яростно провозглашается русским ученым, но на нее только нехорошо посмотрели.

– Могу новогреческий; диссертация же у меня о древнегреческом, а это разные языки.

– А вот не можете, потому что, во-первых, мало ли что считается, мы в этих греческих хитростях не сведущи, а во-вторых, это тоже Ваш родной язык, по мужу.

Взвыла бедная Вика и договорились мы с ней, что я ее за пару недель обучу немецкому. Его-то она и сдала.

Русский школьник и звездное небо

И ведь не в огульном отрицании образования дело, а в виртуозной подмене известно чего неизвестно чем.

Вот в "Братьях Карамазовых" скептически цитируется высказывание немца:

"Дайте вы русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до этих пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам ее исправленною". Высказывание встречается восторженными воплями насчет того, что да, мы такие, и это здорово, и не чета всяким там колбасникам.

Здесь мы на ином уровне художественности вновь сталкиваемся с призывом учить диалектику не по Гегелю, то есть в конце концов совсем ее не учить, и астрономию учить не по астрономическому атласу, а по интуиции, что опять-таки означает не учить ее вовсе. Но считать себя знающим. На этом фантасмагорическом фоне известный тезис известного Митрофанушки насчет того, что география не нужна, коль скоро есть извозчики, покажется трезвейшей прагматикой.

И все на нем сойдет: мичуринская биология, загубившая дивные яблоневые сады России, потому что старые сорта были поспешно заменены нестойкими гибридами, всесильное учение Лысенко (и действительно всесильное – кучу людей загубило), презрение к лженауке кибернетике... еще нужно?

И "наш" Фоменко может нести все, что захочет, потому что внимают ему "наши" люди со средним и высшим техническим образованием, которые историю проходили в школе, по "нашим" учебникам, составленным "нашими" историками. Которые волосы на себе рвут, но вовсе не согласны правдиво и смиренно ответить на тот самый вопрос: "А о чем вы думали, когда...". О чем-то.

Ну что ж, давайте свободное время, образующееся благодаря неучению, посвятим жалобам на всемирное коварство, из-за которого мы, будучи некогда богатейшей страной, преисполненной талантами, превращаемся в источник сырья, откуда бегут почти все, кто только может.

...Да, глупость не входит в число семи смертных грехов. Но ведь мы же и не признаем, что их число ограничивается семеркой. Да и католики, пооглядевшись в современном мире, стали это число деловито расширять. Но пора нам перестать сомневаться в том, что глупость – грех, самый настоящий:

грех перед Богом, потому что являет собой глумление над Его драгоценным даром – разумом и иллюстрирует зарывание таланта;

грех перед ближними, потому что очень уж тяжко иметь дело с глупыми людьми, и недаром сказано сатириком про край непуганых идиотов;

грех перед самим собой – и не в последнюю очередь потому что "обещает" мучительную старость, тонущую в мрачных ощущениях непонимания вокруг и непонятного ужаса впереди.

А множество поговорок о том, что дуракам счастье и меньше знаешь – крепче спишь – безусловно от лукавого. Иногда невредно не только некрепко спать, а даже вовсе просыпаться.

Как проснулся некогда среди ночи Блез Паскаль, ощутивший въяве, что Бог – это Радость.