Интеллигенция и Церковь: почему "и"?

Скоро впору открывать рубрику "мои 5 копеек"... Дискуссия о проблеме интеллигенции в Церкви вызвала во мне "гамму чувств", которую попробую-ка я передать статейно.

Вдохновил меня на сей опус дорогой моему сердцу Андрей Десницкий своей статьей "Церковь и интеллигенция: так что же общего?". И резануло меня именно "и". Такой, знаете ли, лукавый элемент русской грамматики: вроде как союз, да еще и соединительный, а зачастую своим появлением тонко намекает на существующее разделение, даже разнородность, чуть ли не разноприродность, которая хоть прижимай, хоть вари – не позволит соединиться в единое целое. Этот мерзкий, подлый союз "и"... Он только делает вид, что пытается объединить, а на самом деле лукаво кивает: "Ага, щаззз!.. Да интеллигенция в Церкви – это ж все равно, что шуруп, вкрученный в живую ткань, который отторгается ею в силу своей чужеродности организму!"

Не могу не согласиться с автором (отчасти), что исторически интеллигенция формируется в антагонизме с Церковью.

Но это не совсем так. Не в том смысле, что не с Церковью. Это само собой. Но говоря так, мы сужаем проблему, а сужение – далеко не всегда путь к уточнению. В данном случае мы упускаем из внимания, что интеллигенция формируется в антагонизме с общественно-политической системой, роль идеологического сектора которой, начиная с синодальной эпохи, была отведена Всероссийской Греко-Кафолической Православной Церкви. Да, именно с синодальной, потому что до того положение Церкви в обществе и в самом деле соответствовало Ее предназначению, что, естественно, не могло не оборачиваться временами острыми конфликтами (порой с летальным исходом для Ее представителей), что никак, впрочем, не влияло на Ее общественную роль и статус.

Петр I был первым, простите за каламбур, кто сумел воплотить вековую мечту многих своих предшественников: указал Церкви место в качестве одного из государственных департаментов (пусть даже и избавил Ее исполнительную власть от унизительного названия Духовной коллегии, переименовав в Синод, и тем самым как бы церковным термином, как бы ради осуществления соборности, как бы прикрыл срам победы цезарепапизма в отдельно взятой стране).

Петр был первым интеллигентом на Руси? Никак. Хотя и ратовал за развитие образования на западный манер, но интеллигентом его не назовешь. Его борьба с Церковью, попытка подчинить Ее существование государственным интересам (как он их понимал) даже отдаленно не напоминает антиклерикальный протест интеллигенции. Тут уж скорее его "пророк" – митр. Феофан (Прокопович), с его протестантской идиосинкразией к ритуалам, подходит. Однако сказать, что эта креатура Петра – закваска будущей русской интеллигенции – как-то уж очень смело.

В широком смысле интеллигенция существовала всегда в недрах общества. Это те его представители, которые руководствовались в своей жизни разумом. Да-да, не обычаями, не "правилами игры", не мнениями людскими, не рассудком, помогающим во всем этом ориентироваться, который, кстати, свойственен и животным, а именно разумом, который присущ только человеку. Разумом, который ищет в союзе с сердцем ответа на вопросы, что есть благо, что есть должное, в чем смысл жизни. Нащупывая ответы, интеллигент старается жить согласно им и учить этому окружающих его людей.

Фото: Анатолий Насонов, photosight.ru

Фото: Анатолий Насонов, photosight.ru

Интеллигенты были всегда, во все времена. И не было времени, когда они были удобны властям. Нет, и не будет. Именно потому, что мотивация их поведения неподконтрольна, поскольку находится, скажем так, в идеальной области. Человек, которого "не замотивировать" интересами материального благополучия, карьеры и т.п. раздражает власть, поскольку он непредсказуем в своих действиях. Иди, знай, что ему там в какой момент совесть шепнет...

Интеллигентами (причем ярчайшими как для своей эпохи, так и на все времена) были, к примеру, святые Отцы и Учители Церкви Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. И не столько потому, что они "прошли через Афины", не только из-за своей интеллектуальной мощи, которую они направляли на просвещение как своих современников, так и последующих поколений, но в первую очередь в силу их принципиальности, в силу неприятия фальши, лицемерия, что всегда декларировалось интеллигенцией в качестве знаковых добродетелей (другое дело, что не всех представителей интеллигенции можно назвать интеллигентами, но это уже отдельная тема).

А прп. Паисий (Величковский), которому мы обязаны возрождением традиции старчества? А свт. Филарет Московский? А оппонировавшие друг другу святители Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник? А славянофилы (или интеллигенция – это только западники?)? Да уже достаточно православному христианину имен Пирогова, Ушинского и Рачинского, чтобы слово "интеллигенция" произносить с пиететом. А Соловецкие узники, составившие программу сосуществования Церкви и атеистического государства (но не услышанные, поскольку был найден иной "метод") – это не интеллигенты разве? – Это цвет русской интеллигенции, ее корень, ее животворный источник!

Да, в середине позапрошлого века интеллигенция в Росси начинает как бы вычленяться в особый социальный слой, или в, как недавно говорили, "прослойку" (которая, как известно, всегда страдает, когда на базис давит надстройка). Но почему? Вследствие чего в России формируется новый общественный слой? Из-за чего лучшие его представители, как, например, Дмитрий Менделеев, предпочитают называться "специалистами", брезгуя называться "интеллигентами"? Ох, как много вопросов! И ведь не риторические.

Ответ мы отчасти получим у того же свт. Игнатия, который трезво анализирует последствия петровской реформы для Церкви, усматривая причину Ее ослабления в развале монашеской жизни, который произошел вследствие того, что монастыри в синодальную эпоху стали превращаться в социальные отстойники, куда сбрасывалось то, что было обузой в обществе, и наоборот, представители аристократии стали большой редкостью среди монашества. Немалую роль в этом сыграло и то, что правящий класс во всем должен был равняться на Запад, пропитываясь его ментальностью (спасибо Наполеону – чуток отрезвил).

А хлопцы, "воровавшие знания" в Риме, а потом получавшие архиерейские кафедры? А семинарии, поставлявшие народу учителей, зачастую не блещущих нравственностью (вот крестьяне и не отдавали детей учиться в школы к пьяницам да "табашникам")? И это на фоне ослабления стержня Святой Руси – монашества...

Интеллектуально послепетровская Россия развивалась, а духовно?.. Ну, а "знание без воспитания", как известно, "что безумному – меч". Кто виноват в том, что интеллигенция в России духовно одичала и как раз в этом состоянии одичания-то и выделилась в особый социальный слой со своим частным моральным кодексом (вспомните дискуссии в печати советских времен о разнице в понятиях "интеллигент" и "интеллектуал") и почему этот слой вообще появился? Как реакция на что он сформировался?

Просто так в обществе ничего не образуется. Не является ли этот процесс закономерным следствием ослабления каких-то общественных устоев? Не защитная ли это реакция самого общества? Аристократия вырождается морально – ценности, которые она культивировала и декларировала, подхватывает та часть общества, которой они дороги. Церковь утрачивает роль совести нации – эта же часть общества подхватывает и взваливает данную функцию на себя... Кто-то ж должен. Причем каждый в отдельности, не организуясь между собой, а узнавая друг друга по какому-то не поддающемуся описанию созвучию мыслей и чувств.

Вспомните Грибоедова: "Служить бы рад – прислуживаться тошно". Это же девиз интеллигенции: служить не за страх, а за совесть, верой и правдой; служить, но не ронять своего достоинства, не холопствовать и не холуйствовать. Это плохо? Не думаю.

Да у интеллигенции свой культ ценностей и свои кумиры, олицетворяющие их. Поэтому неудивительно, что уже в позапрошлом веке интеллигенции традиционная религиозность не была особо свойственна. Но потому ли, что ценности ее были сплошь ложными?

Во-первых, интеллигенция – слой неоднородный, стало быть, и ценностная иерархия варьируется в зависимости от мировоззренческих основ той или иной категории людей (православный Достоевский, католик Гааз, агностик Чехов, "зеркало русской революции" граф Толстой, атеист Чернышевский – все они, будучи представителями разных сословий и приверженцами разных ценностных систем, принадлежат к одному социальному слою), а, во-вторых, существенными свойствами (общими и неотъемлемыми) являются такие, которые не только не противоречат христианскому мировоззрению, но из него-то как раз и произрастают!

Откуда представление о ценности человеческой личности, о свободе и равенстве людей, независимо от социального происхождения, расы, национальности, пола – откуда все эти идеи, как не из христианства? Другое дело, что интеллигенция подобрала и развила их вопреки "системе". Государство, называвшее себя христианским, должно было само способствовать торжеству этих ценностей, тем более церковная иерархия, но ничего подобного: государство не проявляло заинтересованности в свободных личностях, ибо они плохо управляемы, пастыри, по большей части, тоже как-то не слишком интересоавлись душами людей. Во всем рутина далекая от декларируемых ценностей. Но кто-то ж должен?!.. И вот, кто-то пытается подобрать то, что валяется под ногами за ненадобностью.

Но уж тут не обессудьте: подобрать-то подберет, а вот как понесет и как использует, да как применит – это уж, извините... как сумеет. В зависимости, опять же, от мировоззрения. Кто-то прославит Бога своими делами, а кто-то Его же дар употребит для проповеди безбожия.

Да, в том, что в ХХ веке Россию потрясли революции – немалая заслуга интеллигенции в целом, как слоя, который не оставался равнодушен к социальной несправедливости, к царившим в обществе ханжеству и лицемерию, к несовместимым с евангельскими идеалами явлениям во всех сферах жизни – слоя, который, видя и справедливо осуждая недостатки окружающей жизни, усматривал, однако, их корень в причинах политического, экономического, интеллектуального, наконец, нравственного характера, при этом или игнорируя, или недооценивая роль духовной составляющей.

Тем не менее, винить интеллигенцию в произошедших революциях – несправедливо. Во-первых, революционеры и их пособники отнюдь не являлись ни цветом интеллигенции, ни ее большинством. А во-вторых, для недовольства общественным устройством, которое и в самом деле было далеко не идеальным, имелись объективные причины. Но мало, кто из русской интеллигенции отдавал себе отчет, какими бедами отзовется воплощение их мечты о смене политического строя, насколько все те пороки, в надежде на избавление от которых они приветствовали февральскую революцию, процветут после революции октябрьской, явившейся ее закономерным продолжением.

Так что же получается?.. Проблема интеллигенции в том, что это изначально порочный этос, в принадлежности которому надо каяться, который надо анафематствовать, от которого надо отрекаться подобно тому, как отрекаются от иноверия, от ереси?

Так нет же! Это ведь не партия, не секта какая-нибудь со своим учением и гуру. Как мы уже говорили, этот слой слишком неоднороден, чтобы можно было говорить о какой-то коллективной вине, общем ложном исповедании, тем более, о какой-то извращенной ментальности, якобы разлагающе действующей в церковной среде.

Тогда в чем проблема с приходом интеллигенции в Церковь? Мешает ли кто-то или все это выдумки? И стоит ли вообще как-то выделять этот вопрос? Ну, в самом деле, не обсуждаем же мы проблемы других социальных категорий, не создаем же мы какие-то приоритетные условия, скажем, работникам легонькой промышленности...

А что, разве я где-то сказал о необходимости создавать интеллигенции какие-то особые льготные условия? Речь совсем не об этом. Для начала стоит поставить вопрос не "что мешает", а вообще, мешает ли что-то приходить интеллигенции в Церковь – именно в Церковь, а не только в храм? Прийти и остаться, и зажить в Ней жизнью вернувшегося в отчий дом сына – мешает ли что-то? И если мы подумаем, ответ будет: да, мешает! И тогда только уместно задать следующий вопрос: насколько и кто или что мешает? Насколько – не измерить, но то, что интеллигенции помехи создаются специфические – это определенно. Но все же: кто и что? И тут несколько ответов. Вернее один в трех аспектах.

Во-первых, нельзя забывать, что мир духовный состоит еще и из падших ангелов, которые усердствуют в том, чтобы погубить всех и каждого. Но особое внимание они уделяют тем, через кого можно погубить массу других людей. Они еще те рационализаторы производства! А интеллигенция по своему положению в обществе, по своей роли влияет на общественные идеалы, вкусы, уровень образования, культуры, формирование убеждений. Интеллигент верный Богу и Церкви – это человек, который способен сам глубоко и всесторонне вникнуть в учение Христово, и другим его изложить, применительно к обстоятельствам и конкретному слушателю.

Интеллигент, увлеченный, например, ньюэйджевским "духовным поиском", подпитывающий свою гордыню интеллектуальной мастурбацией в псевдодуховных дискуссиях, создающих иллюзию совместного приобщения к божественному, практикующий всевозможные психотехники – такой человек не только себя погубит, но, благодаря своему личному обаянию, начитанности, способности рассуждать логически, может потянуть с собой на дно многих других людей, изголодавшихся по Истине.

Поэтому надо принять как данность, что для прихода интеллигента в Церковь "мироправителями тьмы века сего" (Еф. 6; 12) будут создаваться усиленные "полосы препятствий".

Во-вторых, не будем чересчур валить все на бесов. Второй после них враг человеку – он сам. Так, что же именно интеллигенту в нем самом, как правило, мешает прийти в Церковь? Гордыня, тщеславие, побуждающие его везде себе придумывать "свои пути к Богу"? Не без того, хотя огульное обвинение всей интеллигенции в этих основополагающих грехах, как преимущественно ей присущих, тоже несправедливо.

Есть, пожалуй, другое слабое место, специфически "интеллигентское": неприязнь к "системе". К любой. Потому как лишает она свободы действий, сковывает извне, принуждает, пусть даже, к добру, но это ведь неправильно: добро надо делать по нравственному сердечному зову, иначе, по Канту, мотив аморален.

И вот тут все намного сложнее, потому что крайне трудно объяснить одну простую вещь: да Церковь – это Система, но именно Система с большой буквы, а то, благодаря чему она воспринимается как одна из систем, наряду с военной, государственной, силовой, коммерческой и т.п. – это Ее структурное осуществление, необходимое в условиях земной жизни, которое порой может не вполне и не всегда соответствовать Ей в силу своего рода "сопротивления материалов" или, как еще принято говорить, "человеческого фактора".

Более того, структурные элементы этой системы порой могут образовывать своего рода параллельную паразитирующую систему, не отвечающую изначальным целям и задачам, но работающую на самовоспроизведение, самообеспечение и самообслуживание. Интеллигент это замечает и соблазняется. Он не хочет ничего общего иметь с "очередной системой". И пока за ней он не разглядит чего-то принципиально отличающегося от прежде знакомых "систем", ему не переступить через свое органическое неприятие системы как таковой.

В-третьих, интеллигенту труднее прийти в Церковь еще и по причине заметного демографического и социального дисбаланса в церковной среде (справедливости ради, следует отметить, что за последние 20 лет он основательно сгладился, но до идеала еще ох, как далеко): в основном женщины, да и те преклонного возраста, мужчин почти или совсем нет. И, что немаловажно, почти сплошь рабочее-крестьянский класс. И этикет соответствующий.

Представитель "прослойки" чувствует себя неуютно уже хотя бы потому, что оказывается в иной социальной среде. Здесь для него таится опасность ложного отождествления преобладающего социального слоя с Православием, в результате чего он или пойдет искать другую, более "подходящую компанию" в другой конфессии (секте, религии, кружке по интересам), или, стремясь удержаться в Церкви, начнет мимикрировать под численно преобладающий в Ней социальный слой, как если бы это способствовало воцерковлению.

Помню свое впечатление от одного знакомства в начале 90-х. В трапезной небольшого Питерского храма гоняли мы чаи с настоятелем и главным редактором некоего православного журнала. Этот человек меня удивил не только своим сокрушением о диссидентском прошлом и о чём-то там еще, а тем, как он говорил: такое чувство было, что он не в пиджаке при галстуке, а в косоворотке, веревочкой подпоясанный, в полосатых штанах с заплатами на коленях, в лаптях, да еще как будто шапку в руках перед барином мнет... Такое впечатление было, что среда его обломала, прогнула под себя, согласившись принять лишь на том условии, что он усвоит себе ее "ужимки и прыжки", а заодно и этические нормы, которые уходят корнями в дореволюционную деревенскую общину, не изжившую пережитки феодального сознания. Православие тут ни при чем, но, чтобы не чувствовать себя в православной среде изгоем, он мимикрировал под преобладающий в ней социум. Причем если бы мимикрировал только внешне...

Как-то один мой добрый знакомый увлекся беседой с представителем известного православного сообщества. Заспорили. Увлеклись. И вот, в пылу, этот мой знакомый заявил своему оппоненту: "Ваше "православие" – сиволапое". Он даже не понял, насколько точно определил распространенную тенденцию свести все Православие к бытовой религиозности русского крестьянства конца XIX – начала XX века. К той самой религиозности, которая стояла на пороге страшных потрясений – потрясений, произошедших, да, благодаря ведущей роли представителей интеллигенции, но невозможных без отнюдь не пассивного участия огромной массы того самого религиозного простонародья, ментальность которого вперемешку со стереотипами советского мышления, пытаются сейчас реставрировать иные "ревнители благочестия", представляя это как возрождение Православия.

И что? Какой выход? Чтобы интеллигент смог прийти в Церковь теперь надо разогнать "бессмертных" (по словам митр. Ювеналия) бабушек-старушек? Или допускать к участию в общественных богослужениях только людей с образованием не ниже неполного высшего, на худой конец – средне-профессионального?.. Конечно же, довести до абсурда можно любую мысль. А что реально можно сделать? И можно, нужно ли?

Можно и нужно. И для этого не надо никого разгонять, не надо никаких элитарных "интеллигентских" приходов создавать. Достаточно постепенно ликвидировать уже существующую порочную элитарность на наших приходах. Удивление? О чем речь? Только что ведь сам говорил, что в храмах общество представлено в основном пожилым поколением в подавляющем большинстве не слишком преуспевающим в жизни. Да. Именно. Причем большинство это – подавляющее во всех смыслах.

Дело ведь не только в том, что определенная социальная категория численно преобладает, а в том, что весь уклад церковной жизни кроится под нее: под вкусы и невесть откуда завезенные "преподобные обычаи", которые спешат пафосно именовать "православной традицией", под "бабьи басни" (1 Тим. 4; 7), суеверия и кликушество, скандальность, наушничество и сплетничество, под косность и невежество – список можно продолжить.

Вот вам и элитарность наоборот! Или, если хотите, антиэлитность. Т.е. придание маргинальной в социальном плане группе статуса элиты, задающей тон и определяющей в церковной среде атмосферу и даже кадровую политику. Архиерею проще удалить с прихода священника, на которого идут постоянные жалобы, чем выяснять кто, в каком количестве и, главное, по какой причине на него ополчился. Не сумел предотвратить скандал, не сумел его, на худой конец, замять, разозлил склочников? – Значит, не справился.

Разрушение этой вывернутой элитарности производится просто: не надо в приходской жизни потворствовать жлобству. Распространенность и укорененность какого-либо порочного явления – не основание мириться с ним, рассматривая его в качестве этакого этнографического компонента. В первую очередь пастырь должен спросить с себя, следить за своим отношением к людям, за своими манерами, тоном, а затем требовать того же и от паствы, не стесняться напоминать им, что его традиционное обращение "братья и сестры" – не пустая дань традиции, но напоминание о нашем реальном родстве, которое выше, важнее родства по плоти. И мы либо поддерживаем в себе это родство, когда относимся друг к другу соответствующим образом, либо разрушаем его (а стало быть, и от Христа отрываемся), когда наше отношение к ближнему, не говоря уже о поведении, несовместимы с новозаветным пониманием церковности.

Если пастырь будет последователен в своих действиях, если не позволит собой манипулировать заводилам "элиты", а они не сумеют добиться его перемещения или, еще того хуже – запрещения, и в итоге "потеряют интерес к церковной жизни", то приход постепенно начнет преображаться, мало-помалу из "элитарного" становясь общедоступным для всех слоев общества. В том числе и для интеллигенции, которой на самом-то деле вовсе не нужны особые условия.

Если на приходах рассосется столь привычная нам элитарность, антитеза "Церковь и интеллигенция" потеряет какое-либо основание, потому что говорить о чем-то или о ком-то с использованием соединительного союза "и" уместно лишь до тех пор, пока эти два предмета или явления взаимно обособлены, а если и пересекаются, то незначительно.

По мере рассыпания "элитарности" все более уместно будет говорить об "интеллигенции в Церкви", а не "и". Сегодня, к сожалению, из-за крайней диспропорции в представленности интеллигенции на большей части православных приходов и незначительного количества "практикующих православных" среди интеллигенции, это противопоставление небеспочвенно.

Что ж, надо работать. Благо, есть над чем.