Рукой подать

Знаем ли мы святыни в наших родных городах? Задавшись этим вопросом еще в дни пребывания пояса Пресвятой Богородицы в Москве, мы отправили Марину Вологжанину искать ответы в одном монастыре и четырех московских храмах.

Иоанно-Предтеченский женский монастырь

В густых утренних сумерках, подолгу не отпускающих пасмурную Москву, я иду по переулку, круто скатывающемуся от Маросейки вниз. Для прогулки погодка так себе, а для паломничества то что надо: из тяжелых низких туч сыплется не то дождь, не то снег. Встречным курсом – от монастырских трапезных палаток, судя по пакету, – движется седобородый батюшка.

Здесь сплошь – храмы. По левую руку вырастает белый – храм равноапостольного князя Владимира в Старых Садах, возле которого осенью так подолгу не вянут розы, а в конце переулка, ныряющего в улицу Забелина, желтеют стены моей нынешней цели – Иоанно-Предтеченского монастыря, одной из древнейших московских обителей.

Здесь по указу императрицы Елизаветы Петровны держали когда-то в подземной тюрьме страшную Салтычиху – в полной тьме, только на скудной трапезе зажигая ей свечку. И только через десять лет перевели ее в келью, соединенную с монастырским храмом окном, зеленую занавеску которого отдергивал московский люд, приходивший "смотреть" на узницу.

Потом сюда сослали дочь самой Елизаветы Петровны. Эта сосланная стала святой.

"В царствование Екатерины Великой – как считают, в 1784 году, при игумении Елисавете, – в монастырь по императорскому указу поступила насельница, личность которой до сих пор составляет тайну русской истории. Это была монахиня Досифея, бывшая, как полагают историки, дочерью императрицы Елизаветы Петровны от тайного, но законного брака с Алексеем Григорьевичем Разумовским", – читаем о ней в книге "Московский Иоанно-Предтеченский женский монастырь. Страницы истории". Через новоспасских старцев, с которыми затворница находилась в духовном общении, пишет автор, к ней "потянулась ниточка, связывающая русское иночество с афонским монашеским идеалом".

Сегодня этот монастырь, уже однажды – в XIX веке – переживший и закрытие, и возрождение, вновь набирает силу. Москвичи ездят и ходят сюда – и на службы, и просто к святыням. Моя знакомая Анастасия Андреевна – "к обручу".

Обруч – в часовне, цепочкой прикреплен к списку с древнего образа Иоанна Крестителя, лежит в ларце на подушечке – желающие надевают его на голову. Рядом – несколько заламинированных бумажных листов: тропарь и молитва. Тут же и масло. У масла – бумажная табличка: "Братья и сестры, благославляется помазывать только лоб".

Сам древний образ с частицей мощей святого Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна – тот самый, которому уже было 100 лет, когда в середине XVII века его носили по Москве царскими крестными ходами, – находится в соборе, но где именно, отчего-то спросить не решаюсь.

В соборе полутьма и тихо. Проходит и неслышно исчезает монахиня. Осматриваюсь. В правом приделе из темноты зовет-мерцает Казанская. Образа с частицами мощей. Вот – преподобный Серафим. Гробница. На мраморной крышке – сухие и бледные лепестки роз, а приложишься – и чувствуешь: пахнут. Это гробница блаженной схимонахини Марфы, подвизавшейся здесь во времена первого из Романовых. Кланяешься, как любимым родственникам: здравствуйте! И вы здесь, и вы – как же здорово! – ой, и вы! Вот икона великомученицы Анастасии Узорешительницы с частицей мощей, а вот – святителя Николая, а вот – наших, недавних, дивеевских: блаженной Пелагии, Параскевы, Марии. И каждая – в полном соответствии с рекомендациями на табличке – словно помазывает тебе лоб, и что-то проступает в воздухе, он густеет и будто сам становится маслом.

Но образ-то Крестителя Господня не находится, вот в чем дело! Не хватило, стало быть, мне ламинированного тропаря. Иду к свечнице. "Да как же вы не видели? По лесенке вверх – у Казанской!"

Вон он. Проявляется в полусумраке над солеей, светится темной краской. Самый непостижимый для меня из святых – полуангел.

Достаю из рюкзака канон и иду читать под лампу.

Храм Иоанна Воина на Якиманке

Дальше, вниз, по Солянке: московские улицы здесь – как волны. На траверзе слева – колокольня храма Троицы Живоначальной в Серебряниках, за ней (перед мысленным взором) любимый маршрут: взлет Гончарной улицы на Швивую Горку к подворью Афонского Пантелеймонова монастыря. Но сегодня у нас другие цели: древние святыни Москвы.

Загрузить увеличенное изображение. 750 x 509 px. Размер файла 106185 b. Храм Иоанна Воина на Якиманке. Фото: sobory.ru

Храм Иоанна Воина на Якиманке. Фото: sobory.ru

Спускаюсь в метро. Две станции – и я на Якиманке. Храм Иоанна Воина – старший "братец" Николы в Хамовниках – праздничный, невозможно красивый: русское барокко.

Его никогда не закрывали.

В 1922-м расстреляли настоятеля, благочинного Замоскворечья отца Христофора, конфисковали всю утварь, а потом вдруг наоборот сюда начали свозить из закрывавшихся московских церквей образа и святыни. И икону праведных Иоакима и Анны с 80 житийными клеймами из храма, давшего имя улице Якиманке, и икону святого Василия Блаженного из храма его имени на Красной площади, и оттуда же, с площади, иконы Всемилостивого Спаса Смоленского и святителя Николая Чудотворца, раньше находившиеся над воротами Кремля, и мощи и икону святой великомученицы Варвары из храма ее имени, что на Варварке.

Расстрелянный настоятель был прославлен в 2000 году в сонме новомучеников и исповедников Российских, и все это прошлое и настоящее дышит и живет здесь, чувствуется, не может не чувствоваться, как только заходишь в храм.

Я ищу икону великомученицы Варвары с частью пальца... Но к святыням с таким настроем: "покажите мне скорее, мне еще в три места надо", – конечно, не ходят: получается экскурсия. Хоть бы акафист прочла... И во второй раз за день мне немножечко щелкают по носу: доступ перекрыт – храм убирают. Спрошенная бабуся любезно шаркает от подсвечника к скамьям, которыми загорожены от меня иконы великомученицы Варвары, и показывает издали: "Вон – глава, а вон еще одна икона, видите? Слева, в киоте". Мощи – в алтаре, выносят на праздники.

Эх! Зачем-то иду в церковную лавку. На просьбу дать недорогую книжку о храме получаю "Жизнь и служение протоиерея Александра Воскресенского (1875–1950)". С обложки небогатой печати глядит бело-оранжево-зеленый храм и старомодные батюшка с матушкой. Листаю, ищу картинки. Первыми попадаются знакомое лицо – митрополит Вениамин (Федченков) и факсимиле оборотной стороны фотографии: "Достопочтенному протоиерею дорогому отцу Александру на молитвенную память и в благодарность за усопшего брата Сергия и живую сестру Надежду".

Таинственная, сокровенная, "малая" история русской Церкви открывается в таких книгах, что любят издавать на приходах про своих дорогих и любимых отцов их преданные чада.

Храм Христа Спасителя

Вопрос следующий: как попасть от Якиманки к храму Христа Спасителя? Очевидный ответ: на метро. Но мне нужен неочевидный: я чувствую, что надо срочно исправлять положение, а то и там все окажется закрыто, – и решаю потрудиться – пойти пешком, ориентируясь на мачту памятника Петру Великому: вот и она пригодилась.

Вперед и вниз – к реке. Снова кривой переулок, парк "Музеон", за оградой – подтаявший снег, скульптуры, вороны, дети. Предвкушаю эффектную вставку про скульптуры, но дудки: тетка на входе требует оплаты... За деньги мы туда не пойдем, обтекаем справа. За Яузой уже вовсю красуется красным кирпичом Арт-стрелка, пахнет свежим кофе, а я держу курс на Патриарший мост и, глядя на идущую рябью речную московскую воду, вспоминаю, когда видела ее два предыдущих раза: оба – в обрамлении толпы. На фотографиях от очереди к поясу Богородицы и почти там же, но на другом берегу – на Болотной.

На мосту дворники, выстроившись цепью, скребут наледь, девушка с разных точек фотографирует храм, мужчина, идущий навстречу от главных ворот, отчего-то только здесь ставит на землю свои обширные сумки, снимает шапку и, задрав голову к куполам, трижды истово крестится.

Внутри – публика все больше нецерковная, только приближающаяся; слева от иконостаса – роение. В основном – тетеньки; поверх брюк намотаны палантины. "К чему очередь?" – интересуется немолодой мужчина, встающий в хвост. "К ризе Пресвятой Богородицы, – шепчут ему, – и еще мощи святых там". Мужчина остается стоять. Какая-то девушка решает освятить, видимо, иконку на мощах и – бах! – ставит сумочку на раку. Секунда ужаса, но женщина в палантине реагирует как профессиональный охранник, то есть мгновенно и без эмоций: беззвучно почти выпрыгивает вперед, трогает девушку за локоть и машет рукой: "уберите-уберите".

Здесь много святынь – в этом огромном храме, куда недавно стояла в очереди вся православная Москва. Частица ризы Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, мощи основателя храма митрополита Московского Филарета, перенесенные сюда в 2004 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II из Троице-Сергиевой лавры, частица мощей преподобной Марии Египетской, чудотворный Владимирский образ Божией Матери и чудотворный Смоленский-Устюженский...

Я прикладываюсь к ризе Богородицы, спускаюсь в нижнюю Преображенскую церковь, где находится древняя Смоленская икона и непривычный образ святителя Николая, привезенный из Бари, и вытекаю на улицу. Следующая точка маршрута – храм Илии Пророка в Обыденском переулке. Теперь все уже, наверное, знают, что там находится частица пояса Пресвятой Богородицы.

Переход

Москва, конечно, город контрастов. На переходе к Остоженке – простая молодая женщина почему-то с йорком под мышкой. Черные волосы из-под шапки, поверх брюк – нечто вроде черного палантина, но, учитывая наличие собаки, понимаю, что девушка идет не из храма – это просто наряд.

С ней – знакомая. Не слушаю, но само врезается – резко, как звук сирены: "Ну уж нет, я на красный не пойду, одни придурки на красный ходят. Я так ребенка потеряла: коляска поехала – и все", – звучит хрипловатый голосок. До знакомой, как и до меня, доходит не сразу. Она продолжает тарахтеть свое, но вдруг перебивает саму себя: "Как – потеряла?! Совсем?" "А вот так, – отвечает та, затягиваясь, и щелчком отстреливает бычок в лужу, – совсем. Умер". Они резко шагают вперед – загорелся зеленый.

Храм Илии Пророка в Обыденском переулке

Люди за стеклом в "Ванили" рассматривают прохожих, пара прохожих рассматривает вход и меню. Хорошо, но где же тут Обыденский переулок? Модная парикмахерская, за стеклом стригут и красят дам, дальше ресторан "Генацвале", почти дошла до Зачатьевского. Надо спрашивать у местных – вон, вроде, дяденька в подвытянутах штанах, не гламурный, но он только пожимает плечами: "Илии Пророка?" – и, чтобы сделать мне хоть что-то хорошее, показывает на Зачатьевский монастырь: ну вон храм...

Разворачиваюсь: может быть, та пожилая дама – абориген? Качает головой: сама ищет "одно учреждение". Куда подевали всех жителей этой улицы? Выселили в Капотню? Мимо девушки торопятся на ланч.

Наконец ура! – навстречу, чинно беседуя, шагают две монахини. "Матушки! – кидаюсь к ним, как Семен Фарада в фильме "Чародеи", – не подскажете, где тут храм Илии Пророка?" Матушки никуда не спешат. "Он не виден с Остоженки, – неторопливо поясняет та, что помладше, – вам надо вернуться к началу".

Конечно! Вот он – тянет в серое небо золотой крест своей высокой колокольни.

Сначала храм святого Пророка Божия Илии, выстроенный за один день (вот что, оказывается, означает слово "обыденный") и давший название здешним переулкам, был деревянным: каменный построил только в 1702 году барочный архитектор Иван Запрудный.

Этот храм тоже никогда не закрывали, и здесь – хорошо, как дома.

Между "Милостивой" и Голгофой дремлет, сидя на просторной лавке, бомж в черном пальто – из "ашановской" сумки выглядывает початая коробка "Геркулеса".

На аналое, в венке из белых роз и лилий, – икона Божией Матери. Богородица держит покров. Икона освящена на Афоне. Лилии и розы источают тонкий аромат.

Здесь – кусочек Ее пояса. Здесь – ну наконец-то! – частица мощей великомученицы Варвары, и моей любимой великомученицы Екатерины, перед которой у меня старый должок: она знает, – и пророка Божия Наума, память которого как раз сегодня и которому я, как баран, не понимая, кто это, читала в утренней спешке тропарь, а теперь он, даже и не знакомый, становится знакомым.

Подхожу к ящику подать на сорокоуст за родственника. Слышу, как бабуля отвечает кому-то: "А это наша чудотворная – "Нечаянная Радость"". Подам-ка я еще и за маму – такой у меня вдруг получается неожиданный вывод. В притворе другая бабуся объясняется по мобильному: "У Ильи Обыденного я подала! Что?! У Обыденного!" Хорошо бы бывать здесь почаще.

Храм Воскресения Словущего на Успенском Вражке

Две станции до Охотного ряда – и я уже на Тверской. У "Интуриста" на ограду налегает небольшая толпа: ждут кого-то. "А вот мы сейчас спросим, – говорит прохожая и тянет своего парня за руку к фотографу с мощной оптикой, которой курит, прогуливаясь вдоль очереди, – а кого это ждут-то?" "Маккартни", – роняет тот. Я прохожу мимо этой маленькой другой планеты. Моя Москва – очень разная, тут у всех свои очереди, свое ожидание и своя жизнь.

Вот, к примеру, для меня моя следующая цель – именно церковь, хотя про все другие я говорю "храм", и находится она в моем сознании не в Брюсовом переулке, а на улице Галины Неждановой. "Церковь на Неждановой", – говорили мы в 1980-х и отлично понимали друг друга, называя так никогда не закрывавшийся храм Воскресения Словущего, что на Успенском Вражке.

Уже в 2000-х, как-то начав церковную жизнь, я ездила сюда к "Взысканию погибших". Как ни придешь, всегда – ну или почти всегда – стоит у нее какая-нибудь ошарашенная горем женщина и читает акафист. Иногда – сидит на лавке и просто смотрит. Вернее, не просто. Как – не опишешь. В пол, на икону или перед собой. Потрескивают свечи: в подсвечнике у "Взыскания погибших" ни одного пустого местечка.

Потом где-то прочла, что сюда, к иконе Божией Матери "Нечаянная Радость", ходил молиться, наезжая в Москву из Печор, архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Сегодня – третье открытие невнимательного человека: старинный чудотворный образ святителя Спиридона Тримифунтского с частицей мощей.

Накануне о нем в интернете нашла следующее – кто-то пишет в своем блоге: "Одна из работниц храма пришла как-то помолиться и попросить помощи у Спиридона. Молится она перед иконой – и вдруг открывается ковчег с мощами святого, который находится на иконе. Это произвело такое огромное впечатление, что на это чудо сбежались посмотреть все, кто в тот момент находился в церкви; позвали батюшку и спросили, что с этим делать. Батюшка сказал: пусть тот, кто открыл дверцу, ее и закроет. Каково было удивление, когда та же самая работница помолилась еще раз, и дверца закрылась. Хочешь – верь, хочешь – нет, но это – правда жизни... Не такое бывает". Даже не сомневаюсь.

---

Я вышла. На улице продолжался день. На здании напротив Центрального телеграфа демонтировали гигантскую рекламу Hyundai. У "Интуриста" поредевшая толпа все еще дожидалась Маккартни.