Интервью с профессором Санкт-Петербургской духовной академии Михаилом Витальевичем Шкаровским

В интервью с постоянным автором портала, профессором СПбДА Михаилом Витальевичем Шкаровским затрагиваются проблемы современной церковно-исторической науки, а также делается небольшой экскурс в церковную историю XX века.

Пономарева М.: Михаил Витальевич, вы известны как историк, который осуществляет различные проекты. Над чем вы сейчас работаете?

Шкаровский М.В.: Как обычно, у меня несколько проектов. Так уж сложилось, что я пишу три-четыре, иногда и больше книг. А этот и ближайший годы – юбилейные для многих храмов Санкт-Петербурга и для монастырей, в частности, только что завершился большой юбилей 200-летия Казанского кафедрального собора. Я был научным руководителем конференции и сейчас составляю сборник материалов по истории собора, в том числе там будет и несколько моих статей. Также в ближайшее время, в 2013 году, будет праздноваться 300-летие Александро-Невской лавры, и я сейчас завершаю работу над большим двухтомником. Каждый из томов будет объемом по 1000 страниц и будет посвящен истории Александро-Невской лавры в XX веке. Кроме этого, в лаврском издательстве выйдет еще несколько моих книг, например, о шефстве Александро-Невской лавры над храмом святого князя Александра Невского в Бизерте в Тунисе, куда из Крыма ушел последний русский флот под Андреевским флагом и где в дальнейшем в течение нескольких десятилетий русская церковная жизнь была очень активной. Таким образом, эта книга будет посвящена истории русских храмов, русских общин в Тунисе, и сейчас работа над ней также завершается; надеюсь, что она выйдет уже в следующем году.

Кроме этого, я готовлю еще одну книгу – "Жизнеописание и духовные стихи одного из последних духовников Александро-Невской лавры архимандрита Сергия Белякова" – он был новомучеником, погиб в 1930-е годы. Также я продолжаю изучение истории Православных Церквей в годы Второй мировой войны – уже не только Русской Православной Церкви, но прежде всего и других Церквей. В частности, я изучаю период немецкой оккупации на Балканах, и сейчас я подготовил новую монографию на эту тему. Надеюсь, что в следующем году она выйдет, там уже будет отражена история Болгарской Православной Церкви, Сербской Православной Церкви, частично Румынской и Элладской Православных Церквей в годы Второй мировой войны, будут развиты и некоторые другие сюжеты в рамках этих же исследований.

Сейчас я также готовлю большую работу об отношении Православной Церкви к холокосту. Значительная часть этой работы недавно была опубликована на портале Богослов.Ru, но я надеюсь продолжать исследование и в конце концов через несколько лет завершить уже монографию на эту тему.

Поскольку я являюсь сотрудником архива, я продолжаю публикаторскую и научную деятельность. В данный момент я вместе с соавтором – заведующим научным отделом нашего архива – готовлю сборник документов по истории Санкт-Петербургской епархии после окончания Великой отечественной войны, с 1945 по 1991 год. Еще один сборник по нашим церковным документам, который уже почти завершен, касается истории двух кладбищ Санкт-Петербурга: Митрофаньевского и Голумовского, православного и старообрядческого. Там много интересных документов – дело в том, что сейчас встает вопрос о сохранности этих кладбищ, часть из них планируется застроить жилыми домами. Публикация этих сборников очень важна, это поможет сохранить память об этих кладбищах и о тех храмах, которые там были: три храма – на православном кладбище и два – на старообрядческом. Они были снесены в советское время, но сейчас существует возможность их восстановления. И это только часть моих проектов.

Пономарева М.: Михаил Витальевич, вы сказали, что вы проводите исследования не только по истории Русской Православной Церкви, но и иных Православных Церквей. Как вы считаете, что качественно отличает путь Русской Церкви от исторического пути других Поместных Церквей?

Шкаровский М.В.: Каждая из Православных Церквей имеет свои особенности. Если брать Церковь Балкан, следует отметить, что она несколько столетий была под османским игом. И поскольку эти страны раньше входили в состав Османской империи, собственно до второй половины XIX века, а некоторые даже до начала XX, это наложило очень сильный отпечаток на их традиции и на самые разнообразные стороны жизни. Я сейчас не буду на этом останавливаться, но и в XX веке пути их развития сильно отличались от развития Русской Православной Церкви, ведь в советский период она подвергалась жестоким гонениям в течение нескольких десятилетий. Целый сонм новомучеников появился во многих Поместных Православных Церквах, но ни в одной не было столько репрессированных, расстрелянных, пострадавших за веру, как в РПЦ. Тем не менее, были Церкви, которые тоже подвергались ожесточенным гонениям, и в большей степени, пожалуй, Албанская Православная Церковь, которая была полностью запрещена в 1960-е годы. Из-за немногочисленности ее паствы трагический опыт этой Церкви, хоть и не столь длительный, вполне можно сопоставить с пережитым РПЦ.

Были Церкви, которые пострадали в период немецкой оккупации так же, как Русская и Элладская Православная Церковь: им пришлось пережить репрессии со стороны немецких оккупантов, в то время как правительство стран, где находились эти Церкви, сотрудничало с нацистской Германией, например в Болгарии, Румынии.

Интересна тема отношения Церквей с русской церковной эмиграцией. Некоторые ее представители имели большой опыт взаимодействия и плодотворного сотрудничества с Поместной Церковью, прежде всего в Югославии, Болгарии. Там русская церковная эмиграция не просто поселилась, но и внесла чрезвычайно большой вклад в развитие богословской науки, в возрождение монашества (как, например, это было в Югославии), в развитие приходской жизни и, таким образом, в сближение традиции русской и, скажем, болгарской, сербской. В этих странах взаимодействие с русской церковной эмиграцией в 20-е – 30-е годы было интенсивным. Однако в то же время в Румынии и в Греции, например, этого не произошло, потому что эти страны отказались принять в значительном масштабе русскую церковную эмиграцию. Особенно негативным было отношение к представителям русской эмиграции в Румынии, поэтому имели место конфликты. Поскольку Молдавия была аннексирована, в Румынии даже возникла целая сеть русских тайных общин, и на них были серьезные гонения, поскольку их заставляли переходить с церковно-славянского богослужебного языка на румынский, а также с юлианского календаря на новоюлианский, и на этой почве были массовые репрессии против православного духовенства, которое не желало выполнять предъявляемые требования.

Что я хочу сказать: пути у различных Поместных Церквей были достаточно разными, что потом, в 60-е годы, проявилось в различном отношении к экуменическому движению и к переходу на "новоюлианский" стиль. Церковно-славянский язык, например, в значительном масштабе сохранился только в Сербской Православной Церкви и так далее. Можно на эту тему говорить много...

Пономарева М.: Как вы считаете, история Русской Церкви уже достаточно изучена в мире? Или по-прежнему имеются белые пятна?

Шкаровский М.В.: Конечно, имеются, и довольно много. Связано это с тем, что настоящее научное изучение РПЦ началось только в 1990-е годы, и то ближе к концу 90-х годов. Собственно, только тогда появился первый хороший сборник документов, появились первые серьезные монографии, и за десять с небольшим лет, которые прошли с того времени, я считаю, сделаны еще только первые подступы к этой теме. Существует множество серьезных проблем для дальнейшего развития церковно-исторической науки, и одна из главных – это недоступность до сих пор массы архивных документов, причем даже в 90-е годы архивы были в большей степени доступны для исследований, чем сейчас. Это касается и президентского архива, и архива ФСБ, и некоторых государственных архивов, в частности, бывших партийных архивов, в которых вновь была закрыта часть фондов, доступных в 90-е годы.

К сожалению, эта тенденция ограничения доступа исследователей, в том числе церковных, к архивным материалам продолжает развиваться, причем у нее есть новые неблагоприятные симптомы: как раз в это время идет судебный процесс в Архангельске над местным историком, заведующим кафедрой истории Поморского университета Михаилом Сапуном, который изучал материалы о репрессиях немцев, выселенных в Архангельскую область. Его обвинили в нарушении закона о сохранности личной тайны, который был принят в начале 2000-х годов и очень существенно ограничил доступ к материалам о подвергавшихся репрессиям. Но дело в том, что недоступна стала не только часть материалов о репрессиях, но и часть общих директивных документов партийных органов, органов госбезопасности в отношении церковной политики, причем это касается даже 1920-х годов. Назову только один сюжет – переговоры с митрополитом Сергием (Страгородским), тогда заместителем патриаршего местоблюстителя, перед его освобождением в 1927 году: на каких условиях он был освобожден, какую политику в связи с этим в дальнейшем был вынужден проводить – это в значительной степени остается неясным. Неисследованных сюжетов, ключевых для истории Православной Церкви XX века, к сожалению, еще довольно много.

Другая проблема – это подготовка новой плеяды церковных историков. Еще в конце 90-х годов я с большим оптимизмом относился к этому процессу, думал, что в ближайшие годы появится достаточно много таких исследователей. Но, к сожалению, за прошедшие с этого времени почти 15 лет церковных историков появилось не так уж и много. И в этом плане духовным учебным заведениям, наверное, тоже многое предстоит сделать.

Я сам преподаю в Санкт-Петербургской духовной академии на церковно-историческом отделении и вижу, что подавляющее большинство научных работ, которые пишут учащиеся, к сожалению, достаточно низкого уровня, и почти никто из них в дальнейшем не становится серьезным церковным историком.

Пономарева М.: Скажите, каким, на ваш взгляд, является идеальный формат взаимодействия Церкви и государства в России?

Шкаровский М.В.: Это в общем-то вопрос не ко мне, потому что прямого отношения к церковной истории он не имеет. Это скорее идеальная конструкция, и она должна наполняться конкретным содержанием для каждой исторической эпохи. Сейчас в России – свои особенности. Наверное, нет смысла мне на эту тему говорить. Это скорее вопрос для социологов или религиоведов, чем для историков.

Пономарева М.: Тогда вопрос вам как историку: как известно, людям следует учиться у истории. Чему должна учиться наша Церковь? Каких ошибок прошлого, на ваш взгляд, нужно избежать?

Шкаровский М.В.: Если брать историю РПЦ в XX веке, то, конечно, есть такие уроки, которые нужно учитывать. В частности, в начале XX века связь Церкви с государством была слишком сильной, это хорошо известно. Фактически, Православная Церковь представляла собой часть государственного механизма, ведомство по делам культов. Такая сильная связь и подчинение Церкви государству привели, с одной стороны, к серьезному внутрицерковному кризису, к отчуждению значительной части верующих от Церкви. С другой стороны, после резкого изменения социального строя это позволило новой власти обвинить Церковь в том, что она является орудием прежнего, свергнутого режима, и распространить свои репрессии на этот старый государственный механизм – на Церковь. Вот подобной – слишком тесной – связи и даже в какой-то степени подчинения Церкви государству в любом случае нужно избежать.

Другой урок относится, пожалуй, к 1920–1930 годам: это, с одной стороны, время героического стояния многих тысяч верующих, десятков и сотен тысяч священнослужителей и мирян, за Церковь. Этот урок – подвиг новомучеников – обязательно нужно учитывать, пропагандировать его. До сих пор он очень мало не только изучен, но и введен в живую жизнь Церкви – у каждого прихода, исторического прихода, были свои новомученики, и люди, которые сейчас посещают данный храм, должны знать эти имена и духовный подвиг пострадавших за веру для того, чтобы быть готовыми в будущем, возможно, использовать что-то из этого опыта; во всяком случае память об этих людях должна жить дальше. С другой стороны, 20-е–30-е годы – это время церковных расколов и разделений, которых тоже нужно избегать в будущем. Для этого нужно изучать историю этих расколов и разделений, в некоем смысле полезных для Церкви и, к счастью, в основном изжитых, но все-таки не полностью. Расколы и разделения были как внутри страны, так и за границей; в частности, так называемая евлогианская ветвь РПЦ, Западноевропейский экзархат, до сих пор остается отделенной от единой Русской Церкви и находится сейчас в юрисдикции Константинопольской Патриархии.

Много проблем также с русскими приходами в Америке, да и на территории России тоже есть проблемы, как и на бывшем постсоветском пространстве. Новая волна разделения произошла уже в 1990-е годы, и Церковь опять оказалась к ней не готова и не смогла ей что-либо противопоставить. Конечно, были и правильные решения, но также были и ошибки.

Еще одна серьезная проблема: в течение советского периода Церковь отвыкла от широкой социальной работы, от миссионерской работы и другой подобной деятельности, так как была разрешена только богослужебная приходская деятельность. Когда в 90-е годы вновь появилась возможность деятельного участия Церкви в жизни общества, она оказалась в значительной степени не готова к этому. С этим были связаны и многие ошибки, совершенные в тот период.

Также следует извлечь урок из неудачного опыта участия Русской Церкви в политической деятельности государства, что имело место быть в XX веке. Еще один урок – это опыт церковной демократизации. Особенно важным этапом в этом плане был Всероссийский Поместный Собор 1917–1918 гг., который не завершил свою работу, но потенциально очень много сделал для возможной демократизации и для развития соборного начала. К сожалению, этот опыт был в значительной степени утрачен и сейчас с большим трудом приживается. Мне кажется, в этом плане Русской Православной Церкви еще очень много предстоит сделать.

Пономарева М.: Некоторые ваши работы посвящены истории миссии РПЦ. В чем заключались победы этой миссии, и что становилось причиной неудач?

Шкаровский М.В.: В основном я изучал историю РПЦ в XX веке. Внутри страны в это время миссионерская деятельность имела чрезвычайно большие трудности. Массовая миссионерская деятельность была возможна только в какие-то очень короткие промежутки времени, в частности, в период Великой отечественной войны, прежде всего на оккупированной территории. Тут поле для миссионерской деятельности было достаточно широким, в принципе она увенчалась очень большим успехом. Это деятельность не только хорошо известной Псковской православной духовной миссии. В Белоруссии, на Украине и в других оккупированных районах было открыто около 10 тысяч православных церквей, и значительное число местного населения обратились к вере вновь. Но этот период был коротким.

А вот что касается внешней миссионерской деятельности, то тут XX век в общем не имеет аналогов, потому что за границей оказалась целая плеяда выдающихся русских богословов, миссионеров, проповедников. Более двух тысяч священнослужителей выехало с первой волной эмиграции, свыше 40 архиереев, многие из них были выдающимися архипастырями. В результате продолжалась деятельность возникших до революции русских миссий, в частности Китайской, Корейской, Японской, Американской, Иерусалимской и Урмийской – на территории Персии (Ирана), но также возникали новые миссии в тех странах, где их никогда раньше не было, например, в Индии, и даже в некоторых европейских странах: в Словении, в Словакии.

Русское духовенство, оказавшееся за границей, было по-своему элитарным. И если представители оного селились в православных странах, то они были более образованными, деятельными, креативными, чем местное православное духовенство, – поэтому русские церковнослужители внесли такой большой вклад в развитие Православных Церквей на Балканах. Если же им приходилось жить не в православных странах, а, скажем, в католических, то и там они занимались активной миссионерской деятельностью. Следует отметить, что в 20-е–30-е годы возникло несколько новых Православных Церквей, в создании которых приняли активное участие в ходе своей миссионерской работы русские священнослужители, а некоторые даже возглавляли их образование. В качестве примера можно привести Албанскую Православную Церковь, первоглаву которой – митрополита Виссариона (Джувани) – рукоположили два русских эмигрантских архиерея, один из которых – архиепископ Гермоген (Максимов) – даже рассматривался как возможный будущий глава новооснованной Церкви.

Возникло в том числе и несколько неканонических Православных Церквей, в частности, Хорватская Православная Церковь, как раз во главе с тем же митрополитом Гермогеном (Максимовым). Около половины священнослужителей этой Церкви были русские эмигранты. В годы войны была основана Венгерская Православная Церковь, которую тоже возглавлял русский священнослужитель протопресвитер Михаил Попов. Затем возникла Чехословацкая Православная Церковь, при зарождении которой опять значительную роль сыграли русские эмигранты и т.д.

Во Франции русские священнослужители развернули очень активную богословскую и миссионерскую деятельность. Нечто подобное было в Великобритании. В общем-то список можно продолжать... Это был по-настоящему массовый рассвет миссионерской русской деятельности за границей, и изучение её тоже только начинается. Например, готовится многотомное издание по истории русской церковной эмиграции. Пока подготовлен только первый том, но он еще не вышел. Что касается изучения истории церковной эмиграции до 1917 года – это как бы предыстория будущего рассвета миссионерской деятельности за границей, – здесь еще тоже многое предстоит сделать.