Церковь как медиатор: много против, ноль за

Вопрос о том, что Русская православная церковь может выступить посредником в переговорах между гражданской оппозицией и властью, был поднят после рождественского интервью патриарха Кирилла на канале "Вести-24". Слова патриарха можно было расценить как некоторую солидаризацию – если не с настроением, то с сутью претензий к власти, высказанных на декабрьских митингах в Москве. Позднейшие выступления патриарха, впрочем, компенсировали эти впечатления.

Механизмы диалога

Идея использовать Церковь как общественного посредника, с одной стороны, вроде бы выглядит привлекательно. Но при ближайшем рассмотрении, а особенно применительно к нашим текущим реалиям, она оказывается утопичной и во многом провокационной.

Начнем с того, что такая идея могла родиться только в обществе с неразвитыми гражданскими институтами. Зрелое гражданское общество само по себе обладает достаточными социальными механизмами, которые позволяют вести любой диалог, в принципе не прибегая к посредничеству никакого специального института. Обычно диалог обеспечивается путем стандартных демократических механизмов, к которым относятся, например, конкурентный парламентаризм и свободные СМИ. Важное условие – наличие у общества и власти соответствующей воли, а также традиции подобного диалога.

Необходимость в медиаторе-посреднике может говорить о сильной степени конфликта в обществе. И тогда медиатор пытаются использовать как исключительный и нестандартный способ разрешения экстремальной или тупиковой ситуации.

Другой случай – если общество организовано так, что оно лишено тех самых механизмов, которые позволяют вести квалифицированной диалог между сторонами к обоюдной пользе. Тогда требуется посредник. Скорее это наш случай. В стране с сильной вертикалью власти декоративный парламентаризм, по сути, лишен своих представительских функций. Свобода СМИ – и политическая, и экономическая – также под большим вопросом.

Лучший для нас выход при таких условиях, если, конечно, ориентироваться на демократию как парадигму развития страны, – осознание, внедрение и дальнейшая стимуляция общественных механизмов диалога. Они должны действовать автоматически, приводя общество к консенсусу. Введение в общественное пространство посредника на какое-то время может помочь разрешить текущий конфликт интересов, но в целом обеднит общество. Тем, что в лучшем случае отсрочит, а в худшем совершенно лишит общество механизмов саморегуляции. Надежда на такого посредника, как на авторитетного родителя, который в трудную минуту придет и решит все проблемы, не позволит инфантильному обществу повзрослеть.

Проблемы посредничества

В любом случае общественный медиатор должен обладать в социуме безусловным авторитетом. Авторитет Православной церкви в России – не в предметах духовных, а в вопросах социальных и политических – многими ставится под сомнение. Цифра в 80 млн православных в России может быть подвергнута критике и зачастую воспринимается как риторический прием церковных деятелей.

Если не вдаваться в подробности статистических неопределенностей, похоже, на самом деле многие и очень многие в России так или иначе в значительной степени ассоциируют себя с миром православной духовности или культуры. Но вопрос, который беспокоит меня лично, заключается в том, насколько духовную и культурную ориентацию церковных и околоцерковных людей можно распространять на позицию Церкви в политическом поле?

Действительно можно ли делать безоговорочный вывод: если некто отождествляет себя с миром православной духовности, то он автоматически является сторонником текущих представлений Церкви о способах разрешения политических конфликтов? Степень доверия к Церкви в вопросах общественных и политических требует дополнительного пристального изучения.

Когда мы говорим "Церковь", мы часто имеем в виду всю совокупность церковного мира. Но вся Церковь технически не может выступать в общественном диалоге. Потому что Церковь все-таки очень большая.

Разумеется, Церковь может найти для себя приемлемый механизм, с помощью которого она сможет делегировать посреднические полномочия любой персоналии или группе лиц. Но формальных полномочий в таком тонком деле совершенно недостаточно. Здесь необходимы интеллект, образование и харизма, которые формальными механизмами, понятное дело, не делегируются. Кроме того, личность посредника должна быть принята конфликтующими сторонами.

Это задача, которую Церковь перед собой пока даже еще не поставила. Что, конечно, не означает, будто Церковь не способна ее решить. Но решение это потребует усилий и, вероятно, времени.

Вообще весь этот круг вопросов для Церкви задача во многом новая. Думаю, не ошибусь, если скажу, что Церковь пока только ищет себя, адекватные себе способы самовыражения в обществе.

Протестные настроения только добавили новизны. Совершенно точно, что в текущих – новых – обстоятельствах у Церкви нет опыта взаимодействия с разнообразными течениями в обществе. Хотя бы в силу молодости протестного настроения. Церковь впервые столкнулась с ситуацией, когда не очень большая, но и немалая часть ее паствы приняла сторону антивластной оппозиции. У Церкви есть опыт взаимодействия с властью. Опыт игнорирования оппозиции. Но нет опыта поддержания равнозначного по статусу диалога с различными частями социума вне зависимости от принадлежности этих частей к власти.

Даже заявления последних двух месяцев, озвученные разными официальными церковными лицами, свидетельствуют о неоднородности и эволюции точек зрения. Церковь находится в состоянии поиска себя в новых условиях жизни общества. Если это так, то возможное посредничество Церкви, если оно начнется сегодня, будет неизбежно носить характер эксперимента. Любой эксперимент в социальном пространстве чреват непоследовательными заявлениями и действиями. И как следствие, вероятно, обвинениями в непоследовательности и падением авторитета Церкви.

Другая большая и очевидная проблема, которая, я совершенно не представляю, как может быть решена, это факт того, что современная Россия – формально секулярное и актуально мультикультурное и многоконфессиональное общество. Придание фактического статуса посредника представителям одной, пусть самой многочисленной, конфессии надо будет как-то объяснить и оправдать.

Дух конфронтации

И, наконец, на мой взгляд, самое важное. Нет ощущения, что власть в России на самом деле ищет диалога с протестующими гражданами. А значит, власти и не нужен реальный социальный медиатор. Если я прав, то Церковь, если включится в этот якобы посреднический процесс, окажется отнюдь не "над схваткой", как она справедливо формулирует себе задачу.

Ситуация осложняется тем, что не только власть в России испытывает дефицит стремления к диалогу. Традиции социального диалога за последние столетия в России так и не возникло. Робкие попытки выстроить таковой в начале ХХ века закончились, как известно, кровавой резней революции, Гражданской войны и большевистским террором. Все ХХ столетие прошло под знаменем монополии на социальную истину. В XXI веке России также не удалось выстроить конкурентный парламентаризм. Практика идеологического плюрализма была окончательно нивелирована в нулевые, инакомыслие и оппозиционность вытеснены на периферию общественной жизни и искусственно маргинализированы.

Таким образом, к сегодняшнему дню Россия осталась без традиции общественного диалога. И само настроение, господствующее в обществе повсеместно, скорее привносит в жизнь агрессию по отношению к оппоненту, конфронтацию и радикализм, нежели стремление к диалогу, компромиссу и сотрудничеству. Этим духом одержимы равно, на мой взгляд, и оппозиция, и власть. Бескомпромиссность власти в таком случае не ее исключительная характеристика, а лишь отражение общественной доминанты.

Так возможно ли в принципе посредничество в социуме, который к диалогу вряд ли способен? В обществе, где сначала бьют, а потом разговаривают? Где каждое сказанное слово будет использовано к обвинению, а не к пониманию? Посредник в таких обстоятельствах будет получать пинки от каждой из сторон. Либо станет объектом манипуляций.

"Медиатор" – латинское заимствование, которое в русском языке означает не только "посредник". Это еще и небольшое приспособление, инструмент, обычно из гибкого пластика, которым гитарист извлекает звук из гитарной струны. От великого до смешного, как известно, один шаг. Вот уж не хотелось бы, чтобы он был сделан.