Исламское наследие, теперь / Тебе и мне доставшееся

Александр Александрович Игнатенко, родился в 1947 г. Профессиональный востоковед. Закончил Институт восточных языков при МГУ (1970). В 1976 г. защитил кандидатскую диссертацию "Основные аспекты современной исламской идеологии в арабских странах". В 1989 г. защитил докторскую диссертацию "Общественно-политические взгляды арабо-исламских философов средневековья. IX-XVвв.". Главный эксперт НИИ социальных систем МГУ им. М.В.Ломоносова. Член Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте Российской Федерации.

Автор книг:
"Ибн-Хальдун", М.: "Мысль", 1980;
"Халифы без халифата. Исламские неправительственные религиозно-политические организации на Ближнем Востоке. История, идеология, деятельность", М.: "Наука" 1988;
"Ислам на пороге XXI века", М.: "Политиздат", 1989, в соавторстве;
"В поисках счастья. Общественно-политические воззрения арабо-исламских философов средневековья", М.: "Мысль", 1989;
"Как жить и властвовать. Секреты успеха, добытые в старинных арабских назиданиях правителям", М.: "Прогресс-Культура", 1994.

Щипков А.В.
Александр Александрович, только что вышла в свет ваша новая книга "Зеркало Ислама". Почему вдруг "зеркало" в названии книги об исламской мысли?

Игнатенко А.А.
Хороший вопрос. Почти четверть века тому назад, когда я, после издания своей первой книги о талантливом арабском мыслителе – социологе, политологе, историке Ибн-Хальдуне (1332-1406), начал углубляться в исключительно интересные для исследователя "дебри" исламской спекулятивной мысли (философии, теологии, теоретического мистицизма-суфизма, этики и т.д.), - тогда такое мне и самому не пришло бы в голову. Но, тщательно изучая оригинальные средневековые тексты на арабском языке, многие из которых были впервые опубликованы именно тогда, и иные вообще пребывали в рукописях, я все чаще и чаще стал натыкаться на категорию Зеркало – и в самых разных контекстах. В какой-то момент мной даже овладел своего рода азарт – обнаружится Зеркало или нет вот в этом трактате, у того мыслителя?... Обнаруживалось, и еще как! Стало складываться впечатление, что средневековые мыслители просто не могли без него обойтись. И для целых направлений исламской мысли Зеркало стало системообразующей категорией, которая определенным образом, связанным с тем, какие свойства открывались в Зеркале или приписывались ему, ориентировали эволюцию того или иного направления мысли.

Щипков А.В.
Можете привести примеры такого воздействия?

Игнатенко А.А.
Конечно. Возьмите концепцию Совершенного Человека. В простейшем варианте Совершенным Человеком является целокупность тварных вещей и существ, кои суть попадание образа Бога в особое Зеркало, созданном прежде всех других творений. Так спекулятивно, т.е. умозрительно решается сложнейшая теологическая проблема, занимавшая средневековых исламских мыслителей – как объяснить то, что мир создан Богом, но при этом Бог ничего не утрачивает из Своего совершенства и остается трансцендентен тварному миру. Здесь ключевой категорией является не только Зеркало, но и образ, который от Зеркала неотделим. Природа образа (любого образа) такова, что субстанциональный субъект, образ которого перемещается в Зеркало, ничего из своей субстанциональности не утрачивает. (В противном случае, человек бы постепенно исчезал от долгого глядения в Зеркало.) Таким образом, концепция Совершенного Человека исламских мыслителей призвана объяснить, как Вечный и Совершенный Бог, ни в чем не нуждающийся, создает мир, не изменяясь при этом (ведь всякое действие есть изменение субъекта) и ничего не утрачивая из Своего совершенства и в результате присутствует/отсутствует в сотворенном мире. При этом сама идея творения через отражение прослеживается у ближневосточных гностиков еще до возникновения ислама. Сам этот Божественный образ в мире именуется Совершенным Человеком потому, что исламские мыслители восприняли представления античных мыслителей о вселенной-Макроантропосе. Наконец, в сочинениях ряда исламских мистиков Совершенный Человек стал ассоциироваться с Пророком Мухаммадом, который тем самым превращался ими в своего рода образ мира, существовавший предвечно, еще до сотворения мира.

Щипков А.В.
Я не специалист по исламу, но мне кажется, что это далеко от Корана.

Игнатенко А.А.
Были в истории исламской мысли люди, которые и эти, и подобные идеи считали ересью, а их авторов – еретиками. Так, основы концепции Совершенного Человека заложил Мухид-д-Дин Ибн-Араби (1165-1240). Его имя буквально означает "Оживляющий Религию". Противники называли его Мумит-ад-Дин ("Умерщвляющий Религию"). А классик ваххабизма Ибн-Таймийя (1263-1328) говорил о нем, что "он более вреда принес исламу и мусульманам, чем Чингиз-Хан своими войнами". Я считаю, что вся история исламской средневековой мысли – это процесс экспликации исламского Писания (Корана), т.е. его понимания и объяснения с использованием самых разных "технологий", вплоть до самых для нас неожиданных, например, рассмотрения сотворенного мира как текста, "Божественных письмен", как выражается в одном из своих трактатов аль-Газали, подразумевая: "письмен", которые позволяют понять, - конечно, при способности человека их "прочесть", - Божественную речь после окончания Откровения, которое прекратилось со смертью Пророка Мухаммада и результатом которого стал Коран, трактуемый мусульманами как речь Бога. По пальцам одной руки можно перечислить мыслителей, которые не обращались к Корану (например, Абу-Наср аль-Фараби практически во всех своих произведениях). Все эти попытки эксплицировать Писание накладывались одна на другую, сложно взаимодействовали, нередко конфликтовали. А в результате получилось то, что получилось. Сложился особый стиль мышления, особый менталитет, на формирование которого оказало громадное влияние Зеркало. К слову сказать, много места в книге отведено и Ибн-Таймийе, который был очень интересным мыслителем. И непременным Авиценне и Аверроэсу, не говоря уже об аль-Газали, прозванном "Доводом ислама".

Щипков А.В.
Почему книга посвящена аргентинскому писателю Борхесу?

Игнатенко А.А.
Когда я, отрываясь время от времени от исламоведческих штудий, читал его новеллы и эссе, меня поражало то, насколько этот писатель, не являющийся профессиональным исламоведом и не знающий арабского языка, глубоко проник в сокровенные глубины исламского миропонимания и мышления. Вплоть до каких-то неожиданных совпадений в темах и сюжетах. Например, у него есть новелла "Письмена Бога" - при том, что, думаю, он аль-Газали с его "Божественными письменами" не читал. Проникновение в особый исламский менталитет Борхес демонстрирует во всем. Взять хотя бы коротенькую новеллу "Два царя и два их лабиринта" (она приводится в Приложении к книге "Зеркало ислама"). В ней слово "лабиринт" применяется к сложной конструкции из досок, листов металла и т.п., сделанной человеком, с одной стороны, и к пустыне как результату Божественного творения, с другой стороны. Если в обоих случаях рассматривать слово "лабиринт" как имеющее конкретное, непереносное, неметафорическое значение (это – установка Ибн-Таймийи в понимании арабского языка, в первую очередь – языка Корана), то тогда можно приблизиться к пониманию того, как могут одни и те же слова (мощь-кудра, рука-яд и т.п.) прилагаться к Творцу и твари. Причем, интерес Борхеса был вполне осознанным, он пишет в одном из своих стихотворений об этом так:

Исламское наследие, теперь
Тебе и мне доставшееся….

И внимательный читатель наверняка увидит, что в "Зеркале ислама" подспудно и ненавязчиво проведена борхесовская линия – понимание исламской культуры в ее уникальности и сложной соотнесенности с иными культурными течениями, в ее зеркальности, которая есть восприятие-переворачивание, приятие-отторжение, что во многом определяет внутренний драматизм этой культуры, которая существует только в соотнесенности с культурой западной и, специально подчеркну, в условиях постоянного и повсеместного нарушения собственного фундаментального религиозного табу, наложенного на изображение одухотворенных существ.

Щипков А.В.
Вы говорите об "исламском миропонимании и мышлении". Они отличаются от, предположим, "христианского миропонимания и мышления", если употреблять такое выражение?

Игнатенко А.А.
Я бы предпочел говорить об "исламском менталитете" и "европейском менталитете", хотя термины "ислам" и "Европа", как выразился Бернард Льюис, "не вполне симметричны", что, впрочем, не помешало ему написать много интересных вещей на тему "Европа (Запад) и ислам". Интеллектуальные игры с Зеркалом на протяжении веков привели, как мне представляется, к формированию особого стиля мышления, специфического менталитета, для которого единичное, индивидуальное, конкретное (исламский менталитет), а не общее, универсальное и абстрактное (европейский менталитет) представляется главным, определяющим. И Запад всё рвется вперед и в будущее, в своего рода выдуманную Небывальщину, в Прекрасный Новый мир (подчеркну: Новый), который является реализацией того или иного футуристического проекта, имеющего текстовую природу. А мусульмане стремятся правильно реализовать, вплоть до мельчайших деталей, те единичные, индивидуальные, конкретные образцы (образы!), которые пребывают в историческом прошлом, - жизнь общины во времена Пророка Мухаммада, халифат как государственную организацию, сложившуюся при Праведных Халифах, сподвижниках Пророка.