Епископ Каракасский и Южно-Американский Иоанн: Мы созидаем епархию по кирпичику

Епископ Иоанн (Берзинь) – человек весьма необычный. Чтобы понять это, достаточно пробежать хотя бы по диагонали его биографию. Родился в Австралии в семье православных латышей, филолог-классик, спортсмен-велосипедист, монах, ныне – правящий архиерей епархии Русской Зарубежной Церкви в Южной Америке, а с недавних пор – и глава единоверческих приходов в составе РПЦЗ.

В феврале этого года владыка Иоанн, прибывший в Москву для участия в Архиерейском соборе Русской Православной Церкви, согласился дать эксклюзивное интервью для сайта Фонда св. Григория Богослова.

– Ваше Преосвященство, что представляет сегодня епархия, которую Вы возглавляете?

– Моя епархия охватывает территорию всей Южной Америки. По территории – это одна из самых больших (если вообще не самая большая) православная епархия в мире. Когда-то у Русской Зарубежной Церкви тут было целых четыре епархии: Каракасская и Венесуэльская, Сан-Паульская и Бразильская, Сантьягская и Чилийская, Буэнос-Айресская, Аргентинская, Парагвайская и Уругвайская.

Но годы шли, архиереи умирали, число верующих сокращалось – одни умирали, другие переезжали, третьи ассимилировались и отрывались от своих православных корней – в итоге все эти церковные области были объединены в одну, с центром в Буэнос-Айресе.

Надо сказать, что и в таком, "укрупненном" виде, епархия оказалась по-своему "забытой". Мой предшественник на кафедре епископ Александр (Милеант) – он известен многим в России как талантливый миссионер – последние годы тяжело болел и жил за пределами своей епархии, в США. После его смерти в 2005 году приходы РПЦЗ в Южной Америке на некоторое время остались без архиерея, и это привело к печальным последствиям: значительная их часть уклонилась в раскол.

– Насколько мне известно, в раскол ушли те, кто отказался принять восстановление канонического единства РПЦЗ и Московского Патриархата. Много ли их в Южной Америке? В какой юрисдикции они состоят? Кто возглавляет эти приходы? Осуществляются ли какие-то контакты с раскольниками?

– Как я уже говорил, общины РПЦЗ, по сути дела, утратили связь с иерархией. Не имея адекватной информации о процессе восстановления единства нашей Церкви, значительная часть приходов ушли в раскол Агафангела (Пашковского) – бывшего епископа РПЦЗ, отказавшегося принять акт о каноническим общении Зарубежной Церкви и Московского Патриархата. Впоследствии он был лишен сана за раскольническую деятельность, что не помешало ему провозгласить себя митрополитом и первоиерархом Зарубежной Церкви. И хотя по всему миру к его группировке примкнуло меньшинство приходов РПЦЗ, в Южной Америке он добился определенных успехов – в частности, к нему ушли все бразильские приходы, два крупных и ряд мелких в Аргентине, а также в других странах.

Непосредственным главой раскольников в Южной Америке является находящийся под запретом протоиерей Георгий Петренко. Он овдовел, принял монашество с именем Григорий и сейчас носит титул "епископа Сан-Паульского и Южно-Американского", руководя всеми "агафангеловскими" приходами в Южной Америке.

Никаких контактов с раскольниками у нас сейчас нет. Но это не наша вина – мы открыты к диалогу, готовы объяснить, почему акт о каноническом общении с Московским Патриархатом, подписанный в мае 2007 года, не является ни "предательством", ни "уклонением". Но раскольники ушли в "глухую оборону". Доходит до полного абсурда. Когда я собирался с пастырской поездкой в Уругвай, настоятель местной раскольнической общины велел своим прихожанам не "подпускать меня ближе, чем на 100 метров к храму".

Но, несмотря на все эти эксцессы, мы не должны относиться к людям, уклонившимся в раскол, как к врагам. Надо помнить, что больше всего они боятся остаться совсем без священника, а в канонических вопросах разбираются не очень хорошо...

– Сколько сейчас приходов в Вашей юрисдикции?

– Из действующих приходов, в которых меня поминают как правящего архиерея, три находятся в Аргентине, три – в Чили, один – в Парагвае, шесть церквей и пять приходов – в Венесуэле. Но при этом в Венесуэле – всего два священника, в Чили – один, в Аргентине, кроме меня, служит всего один священник. Мой кафедральный собор и моя резиденция находятся в Буэнос-Айресе: с точки зрения географии – это самое удобное мест для управления столь обширной епархией.

– А почему вы носите титул "Каракасский"?

– Я уже говорил, что раньше, в 1950-80-хх годах существовала отдельная епархия РПЦЗ с центром в Каракасе. Ее возглавлял владыка Серафим (Свежевский, 1899-1996). Когда в 1983 году он состарился и ушел на покой, епархию объединили с Сан-Паульской и Бразильской.

Мой предшественник владыка Александр (Милеант) имел титул "Буэнос-Айресский и Южно-Американский". Решение о замещении вакантной кафедры принималось уже после восстановления общения с Московским Патриархатом, и было решено выбрать такой титул, чтобы он не совпадал с титулом архиерея Московского Патриархата. Строго говоря, митрополит Платон, возглавляющий приходы МП в Южной Америке, именуется не "Буэнос-Айресским", а "Аргентинским", но все равно это одна страна. Кроме того, сегодня есть еще два православных архиерея, в титуле которых упоминается аргентинская столица: это главы епархий Константинопольской и Антиохийской Церквей.

Был еще один мотив. Может быть, не все согласятся, но лично мне – и не только мне – кажется, что титул "Буэнос-Айресский" чисто фонетически плохо вписывается в ткань церковнославянского богослужения.

А вообще, с Венесуэлой меня связывает как минимум два знаменательных совпадения. Во-первых, владыка Серафим (Свежевский) был хиротонисан во епископа Каракасского в тот самый день, когда я родился на свет Божий – 16 марта 1957 года. Я не склонен искать в этом какое-то мистическое значение, но все таки это совпадение – красивое. А во-вторых, из шести церквей, существующих сегодня в Венесуэле, пять построил мой земляк – протопресвитер Иоанн Бауманис (он скончался на Рождество 1984/85 года).

– Каков национальный состав Вашей паствы? Ведется ли миссия среди тех, чьи предки исторически не принадлежали к православию?

– В большинстве своем это потомки русских эмигрантов. Исключение составляет Чили, где много верующих, обратившихся в православие из других конфессий. В этом – огромная личная заслуга о. Алексия Аэдо, чилийца, принявшего православие.

В некоторых местах среди наших прихожан есть сербы и православные арабы.

Что касается языка богослужения, то везде кроме Чили, где служба совершается по-испански, это – церковнославянский. Лично я считаю, что переход на испанский не только возможен, но и нужен. Ведь многие из потомков русских эмигрантов уже забыли язык своих предков. Но, к сожалению, сам я еще недостаточно овладел этим языком, чтобы принять активное участие в этом деле.

А в целом, что касается миссии, то с сожалением должен признать, что кроме Чили она практически нигде не ведется. И это проблема – общая для русской эмиграции. Русские общины слишком замкнуты в себе, они не понимают и не принимают чужих.

– Какие у Вас отношения с другими православными архиереями Южной Америки?

– Из представителей других Поместных Церквей особенно добрые отношения у меня сложились с двумя митрополитами Антиохийского Патриархата – Аргентинским Силуаном (Муси) и Бразильским Дамаскиным (Мансуром).

Конечно, очень теплые отношения и с архиереем Московского Патриархата – митрополитом Аргентинским и Южноамериканским Платоном (Удовенко). Но, к сожалению, сослужить получается редко. Ведь у владыки Платона в Буэнос-Айресе три прихода, в которых кроме него лишь еще один священнослужитель. И когда все-таки мы служим вместе – или в моем, или в его соборе, – это может показаться со стороны необычным: службу совершают два архиерея – и больше никого: ни священников, ни диаконов...

– Как у вас складываются отношения с христианами других конфессий, в частности с католиками?

– Эти отношения можно назвать добрососедскими. Я познакомился с католическим архиепископом Буэнос-Айреса кардиналом Хорхе Марио Бергольо. Это очень смиренный, добрый человек. (Кстати, во время последнего конклава он был одним из реальных кандидатов на папский престол). Когда у нас начались тяжбы с раскольниками, кардинал Бергольо по собственной инициативе написал в правительственные органы письмо в нашу поддержку.

– А в чем была проблема? И как в целом складываются отношения со светскими властями?

– Поскольку я много лет жил в США, я могу сравнить отношение к Православию в этой стране и в Южной Америке. И это сравнение будет не в пользу Севера. Дело в том, что в правовой системе США полностью отсутствует такое понятие как "церковь" и ее право. И поэтому любые раскольники равны перед законом с представителями канонической Церкви. В Южной Америке дела обстоят совершенно иначе. Например, по законам Аргентины, единственной "церковью" является Римско-Католическая (остальные религиозные общины имеют статус "конгрегаций" или "ассоциаций"). Но при этом каноны и установления каждой из таких "конгрегаций" властями учитываются и уважаются. И когда в 2007 году мы восстановили общение с Московским Патриархатом, чиновники отдела по делам культов при аргентинском министерстве юстиции, изучив соответствующие документы, признали законной епархией Зарубежной Церкви нас, а не раскольников.

– Строятся ли в Вашей епархии новые храмы?

– Да, с Божьей помощью, мы строим новые церкви. Одна из них должна появиться в Уругвае. В столице этой страны Монтевидео раньше был храм РПЦЗ, но сейчас он в руках раскольников. А новый храм будет построен в курортном городе Пунта-дель-Эсте, на земельном участке, принадлежащем одному благочестивому прихожанину. Пунта-дель-Эсте – курортное место, куда летом съезжаются многие аргентинцы и уругвайцы. Скорее всего, храм, который решено освятить в честь праздника Святого Богоявления, будет деревянный, в русском стиле. Автор проекта, который нам понравился, – архитектор Андрей Оболенский. По всей видимости, храм привезут из России "по бревнышкам" и будут собирать на месте. В возведении этой церкви нам помогает Фонд святителя Григория Богослова.

Еще мы строим храм во имя преподобного Силуана Афонского в чилийском Консепсьоне – именно там был эпицентр недавнего разрушительного землетрясения. В октябре я освятил закладку первого камня. Один благочестивый православный араб пожертвовал на строительство десять тысяч кирпичей. Я не специалист по строительным вопросам, но говорят, этого достаточно для возведения небольшого храма. Так что, можно сказать, мы созидаем епархию по кирпичику.

Возможно, будет еще один храм – в Каракасе. Во всяком случае, президент Венесуэлы Уго Чавес обещал это Святейшему Патриарху Кириллу.

– Владыка, после кончины епископа Ирийского Даниила (Александрова) Вы возглавили единоверческие приходы в составе РПЦЗ. Откуда у Вас интерес и любовь к старому обряду? Есть ли последователи старого обряда в Вашей епархии?

– Любовь к старому обряду для меня естественна, органична. Я вообще считаю, что ревнителем Богослужебного устава (а я люблю устав) – это значит сочувствовать старому обряду. Когда к Русской Зарубежной Церкви присоединилась поморская община в американском городе Ири, я познакомился с этими ревнителями старого обряда.

Не последнюю роль сыграли и мои корни. Ведь Латвия была одним из центров старообрядчества. До революции старообрядцы составляли больше половины русского населения губерний, вошедших затем в состав Латвийской республики. И когда я смог ездить на родину предков, я общался не только с православными, но и старообрядцами-поморцами. Интересно, что о. Иоанна Миролюбова я знаю с 1992 года. А сегодня, в праздник Сретения Господня, я возглавил литургию в храме Покрова в Рубцове, где служит о. Иоанн, где он возрождает древнерусскую богослужебную практику.

В Южной Америке – в частности в Уругвае – довольно много старообрядцев часовенного согласия. Их можно назвать чем-то средним между поповцами и беспоповцами. То есть на практике они не имеют священства, но не утверждают, что благодать священства вовсе отнята из мира. Они занимают довольно открытую позицию по отношению к новообрядцам, и я собираюсь связаться с ними.

– Как Вам кажется, повлияло ли Ваше происхождение на Ваши взгляды, на отношение к окружающим?

– Конечно, повлияло. Смотрите сами: я родился в Австралии, при этом мои родители – православные латыши. Ближе всего им была Русская Церковь, в которой они выросли, а в те годы единственными русскими приходами в Австралии были те, что относились к РПЦЗ. Все это исключало узко националистический подход. Наша семья жила в горах, вдалеке от православного храма, и священник приезжал в селение один раз в месяц. Иногда это был русский батюшка, иногда серб. Если бы мои родители ждали, когда появится латышский храм, я бы умер некрещеным, а если бы русские отказали нерусским, Южная Америка так и осталась бы без архиерея (смеется).

Да и в самой Латвии, насколько я знаю, православные, составляющие значительное, но меньшинство населения, в целом всегда имели более широкий взгляд на представителей иных исповеданий. Например, живя бок о бок с католиками, мы всегда знали, что у них не растут рога... И в то же самое время, будучи в меньшинстве, мы особенно ценили нашу принадлежность к Православной Церкви.