"Если мы будем молчать, нас просто уничтожат..."

Северный округ столицы получил в православной прессе звание антиклерикального анклава. Есть мнение, что возведение модульных храмов в САО невозможно в принципе. Исправить ситуацию мог бы проект храма во имя Святых Царственных Страстотерпцев в Войковском районе (6-й Новоподмосковный пер., владение 7). Но, вопреки усилиям местных властей, проект подвергается мощным атакам антиклерикальных сил, имеющим поддержку в стане либеральных политиков. Прокомментировать ситуацию с судьбой "Программы-600" мы попросили жителя Войковского района, известного православного активиста и эксперта Филиппа Грилля. Сторонники считают его авторитетной фигурой в православном гражданском движении, противники – "мракобесом" и "идеологом клерикализма".

---

– Филипп, что происходит в Войковском районе? Почему строительство единственного храма пытаются заблокировать?

– Антиклерикалам все равно, единственный это храм или нет. Они просто борются с Божией обителью и будущим приходом. Ведь любой приход – это консолидация верующих, а она им неприятна. Православные, по мнению этих людей, не должны объединяться. Им этого не положено. Они как бы не совсем граждане своей страны. Вот вам пример. В Великую Субботу 14-го апреля на месте будущего храма освящали временную часовню, а уже через несколько дней к этому месту пожаловали антиклерикалы, оскорбляли нас и нашу святыню.

– Это были местные жители?

– Нет, не только. C нашими противниками работают специалисты по информационным технологиям. Эти ребята, как и многие храмоборцы, в Войковском районе не живут, поэтому их право голоса сомнительно. Фактически они занимаются информационным рейдерством. С их подачи некоторые жильцы, которые просто предпочитали храму незаконную парковку, теперь превратились в воинствующих атеистов. Профессионалы из антиклерикальных фондов вроде печально известного "Здравомыслия" используют их в своих интересах, разжигают социальную рознь.

– Инцидент в Великую Субботу привлек внимание СМИ?

– Этим ребятам удалось договориться с НТВ о том, чтобы сотрудники канала приехали и сняли сюжет. Тут явное совпадение интересов: некоторые телеканалы уже больше года исполняют антицерковный заказ. Но на этот раз у них ничего не получилось.

– Почему?

– Картинка оказалась не та. Думали показать, как люди позируют на фоне будущей стройки, изображая народный гнев. Но мы собрались заранее, загородили святыню. На оскорбления и провокации не поддались, сразу вызвали полицию. Та сработала четко и правильно: встала между нами и антиклерикалами. Телевизионщики покрутились, а что делать? Это уже не антирелигиозный митинг получается, а противостояние. А такое им снимать не велят. Записали заготовленные интервью у этих молодчиков и уехали. Сюжет в эфир не вышел. Правда их не интересует.

– Удалось сорвать их планы – значит, вы все делали правильно?

– И всем православным активистам рекомендую так поступать. Ни в коем случае не нарушайте общественный порядок, не ведитесь на оскорбления и подначки. Это будет использовано против вас. Просто обозначьте свое присутствие: группа активистов, мирное стояние – и все. Такой расклад уже не позволит раздуть миф об "антиклерикальных настроениях в районе". Главное – показать, что нас много, и у нас мирные намерения. Проявляйте активность в легальных, утвержденных законом формах. Пишите властям, требуйте расследования ксенофобских выходок. Искусственные скандалы – не наш путь. Наши противники работают за интерес, а мы – за убеждения.

– С вами связывают пробуждение гражданского сознания у православных. Поэтому ваше имя вызывает столь негативную реакцию у антиклерикалов?

– Если я внес хоть малую лепту в это пробуждение, уже приятно. Да, в минувшем году произошел перелом в психологии православных верующих. Они, наконец, осознали себя единой социальной группой, которая имеет свои права, свои интересы и готова их отстаивать. В том числе политическими методами. Раньше считалось, что политика РПЦ – это политика патриархии. Но борьба за храмы многому научила людей. Теперь они поняли, что никто им их права не принесет на блюдце. За них надо бороться. И мощное движение, идущее снизу, от приходов и общин – действительно добровольное и искреннее. Это не политическая конструкция, слепленная руками политтехнологов. Не разнарядка, спущенная патриархийными структурами. Это настоящее народное движение.

– Получается, что именно борьба за храмы объединила людей?

– Да, "Программа-600" сыграла огромную роль в объединении. Ведь храмы – это конкретная, зримая, всем понятная задача. И это урок, преподанный нам Господом. Урок преодоления самих себя. Православные не привыкли отстаивать свои права. Нам долго пытались привить апатию и долготерпение, бессовестно ссылаясь при этом на Священное Писание. Православного человека надо было убедить: ты должен сидеть тихо, молиться, трудиться, растить детей – и все.

– "Молиться, поститься и слушать радио "Радонеж"?

– Ну да. Я регулярно молюсь и пощусь. И время от времени включаю радио "Радонеж", к которому отношусь с огромным уважением. Но сегодня этого мало. Надо не дать антиклерикалам выключить Церковь из общественного диалога. До недавнего времени это удавалось, и десятки миллионов людей чувствовали себя разобщенными. Сегодня православные заговорили. По сути, их к этому вынудили. Возможно, если бы не письма академиков, не осквернение храмов и рубка икон, не потоки оскорблений в либеральных СМИ, не противодействие "Программе-600", такого брожения не случилось бы. Наверное, здесь есть провиденциальный момент.

– Ваша нашумевшая "Памятка-рекомендация для групп поддержки строительства храмов" всколыхнула и сторонников, и противников "Программы-600". Как возникла идея создать это пособие?

– Сбор информации в печатных изданиях, личное участие в общественных слушаниях натолкнули меня на мысль о том, что нужно выстроить четкий план действий. Внятный алгоритм. Я решил составить его сам, используя профессиональные знания, а по образованию я социолог. Составил 16 пунктов: что надо и не надо делать на слушаниях, как вести агитацию, как разоблачать информационных рейдеров, притворяющихся жителями района. Но этот документ не догма, он может меняться и дополняться. Я буду рад, если мои соратники улучшат и подкорректируют его. Не спорю, документ дискуссионный. Напечатают ли его в официальных изданиях Московской патриархии, не знаю. В конце концов, это не столь важно. Главное, что с ним может работать. А вот реакция противников церкви на "Памятку" меня порадовала – яростная, раздраженная. Значит, мы идем правильным путем. Если противник гневается, значит, он чувствует опасность.

– Что так пугает антиклерикалов?

– Интересный вопрос. Думаю, пугает их даже не исход слушаний и не появление в спальных районах новых храмов. Их пугает пробуждение и объединение православных людей. Это их кошмарный сон. У них есть стереотипный образ православного человека: это забитое, согбенное, безгласное существо. Такие противники их устраивают. Противники-тени. Противники-бойцы, которые будут говорить о своих интересах на ТВ, в управах и на площадях – совсем другое дело. Конечно, они боятся нашего пробуждения. Нас слишком много. Их мало, но на их стороне связи, административный ресурс и, конечно, финансы. Повторюсь: если противник бесится, значит, мы правильно действуем. Был бы документ беззубым и вялым – на него не обратили бы внимания.

– А если вам скажут, что конфронтация – не в духе православия?

– Этот шаблон надо ломать, и он уже отчасти сломан. Конфронтацию разожгли не мы, нам ее навязали. Мы не блокировали строительство светских объектов, которые нам могут не нравиться. А нам мешают строить храмы. Мы не плясали ни на чьих святынях, а на наших святынях пляшут, религиозные чувства оскорбляют. Причем не только на выставках и телеканалах – уже залезли в наши храмы, забрались на алтарь. Чего еще ждать? Нет, я решительно против идеологии кота Леопольда. Жить дружно с богохульниками, кощунниками, танцующими на алтарях, рубящими иконы, вырывающими из земли распятия, я не собираюсь. Мы будем бороться – разумеется, в легальных рамках, установленных Законом. Мы должны стать влиятельной социальной группой, с которой считаются. Значит, надо активно действовать на поприще своей веры.

– Что вас удивило при встречах с антиклерикалами на слушаниях?

– Невежество в религиозных вопросах. Неприязнь к церкви, которая воспринимается этими людьми как некий ритуально-коммерческий институт. Как магазин ритуальных услуг.

– Мы живем в обществе потребления. Не переносят ли они свои моральные принципы на оппонентов?

– Да, они видят в нас то, что им самим близко и понятно. Меняют только знак: плюс на минус. Ничего святого у этих людей нет, для них автопарковка и Церковь – вещи одного ряда. Они не верят даже в то, что люди могут искренне Церковь защищать, считают, что нам хорошо заплатили. Это потому, что им самим защищать нечего.

– Не считая парковки?

– Ну да (улыбается). Когда находятся люди, отстаивающие что-то духовное, это вызывает у них оторопь и удивление. Они приписывают сторонникам храма продажность, отмывание денег, на худой конец – фанатизм.

– Расскажите, как обычно проходят общественные слушания?

– В психологическом смысле это такая микроволновка. Там очень высокий эмоциональный накал. Ведется стенографирование, иногда аудио-, иногда видеозапись, но разговор идет на повышенных тонах и очень жестко. Это тяжелая психотравмирующая ситуация. Поэтому я в инструкции пишу, что людям слабым, немощным и робким не стоит туда ходить. А вообще я считаю, что устраивать общественные слушания по строительству храмов странно. Потому что храм – не букмекерская контора и не ночной клуб. Это религиозный и идеологический объект, который призван частично компенсировать невосполнимые утраты, понесенные Церковью в ХХ веке. Мы же не устраиваем слушаний по вопросам реабилитации узников сталинских лагерей или по установке памятника жертвам Холокоста? Храмы – это тоже память о мучениках.

– Всеобщее голосование в этих вопросах неуместно?

– Конечно. Обычно мы набираем на слушаниях большинство. Но сама процедура кощунственна. Получается, что любой атеист или оккультист может зарубить строительство православного храма, высказав свое мнение по поводу нашей святыни, где мы будем молиться и причащаться. Люди, которые не имеют к ней отношения, ее закрывают. Это положение надо пересматривать. А пока оно существует, нам всем пригодится моя памятка. Ведь жизнь подбрасывает сюрпризы, проверяет на прочность.

– Например?

– В борьбе проявляются наши слабые места – разобщенность, благодушие, желание, чтобы кто-то работал за нас. Батюшка, епископ, Патриарх... Но пора принимать ответственность на себя, если мы хотим, чтобы в наших спальных "пустынях", как их иногда называют, – были святыни. Будут храмы – будут приходы, общины, социальное служение, просвещение, взаимопомощь. Каждый верующий почувствует себя частицей огромной семьи под названием Церковь. Кроме активистов появились уже и православные правозащитники, защищающие наши права. Это радует.

– А светская концепция гражданского общества не учитывает православные интересы?

– Конечно, нет. И дело не только в религии. Она очень многие интересы не учитывает. Начать с того, что когда светские политики говорят о гражданском обществе, они по умолчанию исключают из него "маргинальные" (в их понимании) слои населения, которые составляют в стране большинство. Это бюджетники, нестатусная интеллигенция, рабочие, люди с консервативными или социал-демократическими убеждениями. И, разумеется, православные. Политики и светские правозащитники хотели бы иметь гражданское общество для привилегированного "креативного класса". Под которым подразумевается прослойка менеджеров. Вся страна – их кормовая база. Даже врачи и учителя, во многих странах причисляемые к среднему классу, у нас никто. Словом, это "гражданское общество" без народа. Неудивительно, что права православных в России регулярно нарушают: кто не "креативен", тот бесправен.

– Поборники "модернизации" считают православие и церковность признаком отсталости, зашоренности, косности...

– Что ж, мы уважаем их точку зрения. Мы не мешаем им посещать торгово-развлекательные центры, казино, стриптиз-клубы и фитнес-центры. Равно как и строить все эти объекты, которых в каждом районе, замечу, куда больше, чем запланированных храмов. Но пусть и они нам не мешают. Пусть каждый живет своей жизнью, несмотря на разные ценности и точки зрения. Но если права одних людей уважают, а других – нет, это уже не точка зрения, а ксенофобия в чистом виде.

– Мы пропустили момент, когда это началось?

– Многие понимали, к чему все идет, но молчали. А зря. Почивший Патриарх Алексий Второй сказал однажды: "Если мы будем молчать, нас просто уничтожат". Я постоянно встречаю подтверждение его словам. Антиправославие сегодня становится нормой, хотя еще несколько лет назад считалось ксенофобией. Есть организации и общества, которые ставят целью третировать Церковь. Например, печально известный фонд "Здравомыслие", праволиберальные политики, сталинисты из РКРП, "оранжевые" леваки, иеговисты и прочие сектанты. Они хотят ограничить Церковь рамками культа.

– Возможно ли сегодня наступление эпохи нового государственного атеизма?

– Скорее, государственного антиклерикализма. Да, этого нельзя исключать. Если в программу партии, которая идет в Думу, включены антиклерикальные пункты, это говорит о многом. Без санкции свыше ни один кандидат программу не пишет. Хотя антиклерикализм может быть ему близок изначально. Я отнюдь не только коммунистов имею в виду.

– Кого еще?

– Недавно я общался с одним очень известным деятелем либерально-демократического толка (не хочу называть его имя). В этой частной беседе он мне признался, что считает ошибкой демократических сил решение отменить политику зажима Церкви после распада СССР. Сегодня они жалеют об этом. Товарищ сказал мне откровенно: "Мы проморгали РПЦ". – "В каком смысле?" – "В прямом. Советская практика в отношении церкви была верной. Ее надо было сохранить. А мы на волне демократизации и ревизии истории это дело упустили. Надо было оставить в силе Закон о религии, который действовал при коммунистах". Это признание многое объясняет.

– Почему через 20 лет после падения советского строя свобода совести вновь нарушена? Почему православные терпят дискриминацию в собственной стране?

– Причин несколько. Во-первых, 20 лет по историческим меркам – очень небольшой срок. Да, общество изменилось, но в какую сторону? Либеральная парадигма, которую взамен советской восприняло наше государство, к религии относится враждебно.

– Ее сторонники часто упрекают РПЦ в сервилизме, близости к власти, "иосифлянской болезни".

– Это либеральный миф. Чиновники есть везде, в том числе и в Церкви, и везде имеют сословные интересы. Но причем здесь сама Церковь? Церковь – это миллионы верующих, десятки тысяч общин и приходов. Это все мы. Мы что, у государства на содержании? Уверен, если бы Церковь позволила использовать свой бренд для маркировки либеральных ценностей, которые лежат в основе нынешнего политического курса, ее бы превознесли. Но именно это и было бы сервилизмом, огосударствлением, "иосифлянской болезнью".

– Крошечная группка внутрицерковных либералов к этому Церковь и призывает, не так ли?

– Да, эти люди убеждают РПЦ стать служанкой чуждого ей политпроекта. Их намерения вполне очевидны и вызывают в массе православных резкое отторжение. Ведь в этом случае РПЦ как раз и превратилась бы в канцелярию по духовным делам при правительстве или партии. Хорошо, что Церковь отвергла идею секулярной Реформации, не заболела обновленчеством, не спешит "бежать за новым комсомолом". Это было бы медленным самоубийством.

– У нас в это многое упирается. А что вы скажете о состоянии религии в Европе? Там часто следуют рецептам светских идеологов.

– Это происходит под чудовищным давлением. В Европе трудное положение у практикующих верующих. Людям не дают жить по библейским принципам. Их заставляют снимать кресты на работе в угоду политкорректности. Требуют снимать распятия в школах, где они висели сотни лет, называть рождественские елки "праздничными деревьями", папу и маму – "первым и вторым родителем"... Порокам и грехам придают статус охраняемых – их адепты заведомо вне критики. Мне запомнился один случай. Еврокомиссар Роко Бутильон однажды позволил себе критику гомосексуализма. И был уволен со своего поста моментально. А ведь это чиновник высшего звена. Бутильон – практикующий католик и просто высказал доктрину своей Церкви, за что и расстался с должностью. Нам в России говорят, что мы тоже "интегрируемся в глобальный миропорядок". Но не все так просто. Секуляризация церкви – не единственная тенденция в Европе.

– Есть другая?

– Да. Идет подспудная борьба. В наиболее консервативных странах поднимается волна неотрадиционализма. В Польше, Италии, Израиле, США влияние традиционных конфессий велико. Консервативная часть польской политэлиты и все правые партии пронизаны католицизмом. Доктринально-идеологический базис американских неоконов – протестантский фундаментализм. Другое дело, кем и для чего он используется. Но факт остается фактом. Когда Буш-младший говорил, что он – член методистской церкви и слышит голос Бога, никто не указал на нарушение принципов светскости или политкорректности. У нас бы кричали: "Остановите клерикализацию!"

– Там по-другому понимают светскость, нежели у нас?

– В России имеет место чудовищная подмена, связанная с понятием светскости. Противники Церкви стараются убедить общество в том, что светскость – это атеизм. На самом деле это просто равноудаленность государства от всех идеологий и религий. Или равная близость. И Польша светское государство, и Израиль. Российская империя, где православие было государственной религией, считалась светской страной. Ни один историк не возьмется утверждать обратное. Да, у царя была сакральная функция, он был помазанником Божьим. Но он не был ни аятоллой, ни далай-ламой. Это не теократия.

– Что пожелаете напоследок соратникам и единоверцам?

– Учиться доказывать свою правоту. Если надо – в суде. Главное – максимум активности. Я писал в своем ЖЖ, что эпоха "авось" и "абы как" уходит в прошлое, в небытие. Инертность православных людей мало-помалу удается преодолевать. И еще, пользуясь случаем, хочу сказать спасибо нашим противникам. Они просто не дают нам быть пассивными.

Беседовал Алексей Гладков