Господь пошлет вам посох

Евгений Федорович Козин в советском прошлом – секретарь парторганизации крупнейшего цеха СЭПО, а затем – зам. гендиректора этого производственного объединения. Сегодня он – пенсионер. И совершенно незаменимый человек для Саратовской митрополии. Владыка Лонгин сравнил его как-то с евангельской вдовой, которая своей тихой настойчивостью заставила безбожного и бесстыдного судью поступить по закону (см.: Лк 18, 2–6). И впрямь...

– Евгений Федорович, в чем секрет Вашего общения с чиновниками всех рангов и мастей? Как Вам удается добиваться от них решений в пользу Церкви?

– Главное здесь – терпение.

Но терпение нужно не только для того, чтобы отстоять право Церкви на исторически принадлежавшее ей здание или участок земли. Терпение, настойчивость и последовательность во всем привели бывшего заводского парторга ко Христу.

– Да, шаг за шагом, – соглашается он теперь, – шаг за шагом...

В день, когда мы должны были встретиться для записи интервью, у него разбило машину, стоявшую во дворе под окнами: ураган сорвал откуда-то сверху оконный переплет. В автосервисе назвали сумму. С этого веселого обстоятельства и началась наша беседа:

– Если бы у меня двадцать лет назад вот так машину разбило – какая это была бы каторга! Я не спал бы ночами, я все время думал бы о том, почему это случилось, кто виноват и что мне теперь делать. А теперь я знаю, чем я должен жить и что есть истинная ценность. Конечно, мысли нехорошие – за что мне, мол, это и так далее – они возникают, но я о них на исповеди скажу. Потому что эти мысли – дурь самая настоящая. Я это понял, когда стал читать книги святых: аввы Дорофея, Иоанна Лествичника... Без этих книг у меня не получилось бы жить просто. Выбрасывать из души все ненужные тяжести. Душа человеческая – она ведь что угодно выдумать может, как угодно себя накрутить. Но если ты верующий человек, ты знаешь: субботний вечер, воскресное утро – ты в церкви, и там твоя душа должна прийти в норму.

– В той, прежней, советской, бесцерковной жизни – были какие-то звонки, знаки будущего?

– Были. В 77-м году я участвовал в строительстве заводского жилого дома на месте снесенного барака и сараев. И нашел там две иконы – Иверский образ Божией Матери и Спаса Вседержителя. Я их бережно завернул, принес домой и спрятал. Я был парторгом, но прятал дома иконы, вот так это происходило со мной.

Очень большим и очень непростым для меня событием стало крещение моих двоих детей. Именно тогда я был секретарем парторганизации. Первый раз жена попыталась окрестить дочку в Киеве, во Владимирском соборе, но я воспротивился категорически. Как партийный работник я сталкивался с такими ситуациями, знал, как расправляются с людьми, решившимися крестить ребенка. Мы поссорились с женой, она плакала... И я сам очень переживал, хотя ничего жене не говорил. У меня было чувство вины – за то, что я из страха не дал крестить ребенка...

– Именно из страха, из-за тревоги за семью? Никаких принципиальных, идейных возражений не было?

– Нет, конечно! Через год в Полтаве жена с тещей окрестили обоих детей тайком от меня, а меня поставили пред фактом. Я прослезился. Я был очень рад, что мои дети крещены на историческом для России месте – на поле Полтавской битвы.

В 90-х годах мы с женой уже частенько заходили в церковь, сначала только ставили свечки, потом научились подавать записки, потом – первые паломнические поездки, в Троице-Сергиеву Лавру, в Дивеево... А потом в семье случилось горе (смерть сына – Ред.), и после этого нам уже не было другой дороги. После того, что случилось, мы без Церкви уже не могли.

Однако Евгений Федорович – натура деятельная. И Церковь он сразу воспринял – как область своей ответственности. "Надо потрудиться, чтоб твоя церковь была красивой", – говорит он теперь, не выделяя слова "твоя". Твоя, а чья же – само собой разумеется. Труды на благо Церкви начались тогда – в 1999-м.

– Нужно было изъять здание храма в честь Рождества Христова из областной собственности и передать его епархии. У нас была цель – провести первое богослужение в этих стенах 7 января 2000 года – на двухтысячелетие Рождества Христова, в храме в честь Рождества. Но в храме-то был кожвендиспансер. И добиться его передачи было невероятно сложно, потому что первые лица области были против, и мне пришлось действовать помимо них. 4 января я вошел в кабинет главврача со всеми документами, и дальше – собрали добровольную бригаду, человек пять-шесть, работали днем и ночью, сломали две стены, устроили алтарь, привезли все необходимое. Рано утром седьмого, перед самой службой, получили от владыки Александра (архиепископ Саратовский и Вольский (Тимофеев), 1941–2003 – Ред.) официальное разрешение и антиминс – и отец Александр Пестряков совершил Литургию. На нее собралось больше пятидесяти человек, хотя никакого оповещения, по сути, не было – просто друг от друга люди узнавали, что в диспансере, в Рождественском храме то есть, на Рождество будут служить.

– Вы рассказывали мне, помнится, что ваше воцерковление шло трудно, что вы долго не могли почувствовать ту благодать, ту радость, о которой слышали от священников.

– Не только слышал, но и видел. Большинство священников после службы – страшно усталые, еле держатся на ногах, но на лицах, в глазах какая-то удивительная радость. Но ко мне эта радость приходила постепенно. Это сейчас я не устаю, бывая на богослужениях. А на первых порах мне было очень сложно. Но я знал: усталость, физическая боль от долгого стояния – все это быстро пройдет, а то, что в душе, то останется. Надо себя заставлять, чтобы перейти в какой-то момент Рубикон, какой-то перевал – и... что-то такое сработает внутри у тебя помимо твоей собственной воли, и ты почувствуешь эту благодать. Но вообще это тайна – то, что происходит с человеком, это тайна Божия, я это давно понял и давно из этого исхожу: то, что с тобой происходит, не надо пытаться умом постичь. Болит у тебя?.. Значит, так надо. Устаешь на службе – значит, надо. Долго не чувствуешь радости, не открывается благодать – значит, надо, чтоб это долго продолжалось.

– Вы многоопытный паломник, объездили едва ли не все русские монастыри, бывали и на Синае, и в Греции, и на Афоне. Почему это было Вам так нужно, за чем именно Вы отправлялись каждый раз?

– Чтобы укрепиться и вооружиться духом. Такой вот символический эпизод: на Афоне мне пришлось добираться пешком до русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Там никто не ходит без посоха, потому что заросли густые и в них прячутся змеи. У меня посоха не было, поскольку я не ждал такого: что придется идти пешком. И вот, я оглядываюсь – и вижу посох, прислоненный к забору, будто специально для меня. И я сделал вывод навсегда: Господь обязательно пошлет помощь тому, кто следует по Его дороге. Он приведет в его жизнь людей, которые его поддержат. У меня много друзей, которые помогают – не мне лично, нет, а возрождению Русской Церкви.

Последние годы Евгений Федорович занимался возвращением Церкви двух объектов: здания на Лермонтова, 14, это бывшая Свято-Владимирская богадельня с домовой церковью во имя Святой Троицы, и зданий Спасо-Преображенского мужского монастыря. И то и другое удалось вернуть. Он рассказывает мне о возвращении здания на Лермонтова. Эта одиссея, эта хроника бюрократической карусели с бесконечными "Вы не так оформили...", "Вы не к нам обращайтесь..." и "Не вы одни это здание хотите" заняла бы несколько полос нашей газеты. Результат известен: в ближайшее время в отвоеванном здании начнет работать учебно-просветительский центр митрополии, а в Спасо-Преображенской обители уже возрождается монашеская жизнь... Здесь надо подчеркнуть: пенсионер Козин не занимает в митрополии никакой должности; работу, которая в иных условиях потребовала бы целого штата юристов, выполняет, по его собственному выражению, в порядке благотворительности.

Мы с Евгением Федоровичем познакомились два года назад, и я помню, как поразили меня тогда его слова: "Та часть моей жизни, которая проходит в Церкви, – самая светлая и радостная. Все, что делаю здесь, я делаю от чистого сердца и со спокойной совестью".

– А от чего же раньше-то была неспокойна совесть? Разве Вы трудились не на благо общества, людей?

– Общество, государство, благо людей – это все были лозунги, а работал я ради зарплаты, ради себя и семьи.

– А сейчас?

– А сейчас – ради себя, и семьи, и внуков (их четверо – Ред.), ради Дома Божиего и ради всех, кто придет в него и обретет в нем спасительную благодать.