Театр абсурда или 12 часов шестого дня

Они сидят за большим бронированным стеклом, скромно потупив глазки в пол. Из разных концов зала доносится шёпотом "девочки" и "героини". Пробравшиеся сквозь толпу на лестнице счастливчики спешно занимают места в зале – количество присутствующих ограничено – не больше сотни. Именно столько, а скорее даже меньше, может уместиться на деревянных лавках в четыре ряда. Заполняющие пространство негромко обсуждают пришедшего в суд сторонника группы, который за несколько минут до начала очередного заседания предложил всем сочувствующим спеть песенку-частушку в поддержку заключенных под стражу. Увлекательное обсуждение прерывает зычное "встать, суд идет". В Хамовническом суде города Москвы начался шестой день слушаний по делу о пресловутом панк-молебне в храме Христа Спасителя.

Театр абсурда – это, наверное, самое точное определение происходящего. Почти 12 часов хождений по кругу, повторения одного и того же с разными акцентами и интонациями, требования изъять из дела, пересмотреть, дополнить, повторить заново, перечитать, пересмотреть, вызвать, опросить.

В итоге, чудесным образом, выеденное яйцо становится деликатесным десертом, который не торопятся проглотить, смакуют. Столько поразительно новых знаний, как за этот лишь один этот день, я не получала со времен учебы в Университете. Оказывается "сука" это междометие, как и "бл..." – такова полная цитата адвоката арестованных Виолетты Волковой. Произносить эти слова сегодня стало неожиданно нормой, а посему, ничего оскорбительного в их употреблении никто не видит, а другое словосочетание – это вообще ни о чем. Во-первых, в слове "Господня" нет прямой отсылки к Богу. В смысле, если не однокоренное с ним, значит не имеет никакого отношения к богохульству. Речь, таким образом, вообще может идти о ком угодно. А... а второе, вернее первое из двух слов – так, наивная и почти детская экспрессия девушек, которая, кстати, неоднократно подчеркивается и восхваляется их адвокатами. Мол, сами-то о панк-культуре ничего не знаете, а судите. А тут – глубокая мысль и далекий просвещенческий задел. В общем, никаких оскорблений, одна экспрессия, свойственная и характерная вышеозначенной субкультуре. А то, что на солею и амвон полезли – так ведь в правилах Трулльского собора об этом нет ни слова – про солею и амвон. Про алтарь – да, читали, знаем, про амвон не было. Да и даже если бы было – ничего страшного. Ведь сами церковники уже давно не соблюдают ни правила этого собора, ни остальных – по утверждению все той же Виолетты Волковой она изучила документы всех Вселенских соборов и теперь может выступать экспертом по соблюдению принятых на них правил.

В это время девушки за спинами собственных адвокатов начинают радостно улыбаться. Задорный огонёк в глазах появляется – сейчас начнется. И правда, начинается. Виолетта Волкова в подробностях начинает рассказывать, как давеча сама была в Даниловском монастыре, простая, почти что босая, с непокрытой головой и обнаженными плечами. На солею, правда не всходила, но внимательно наблюдала за всеми, кто там ходит. И оказалось, что ходят там почти все, кому не лень, мужчины и женщины разных возрастов и социальных статусов. И никто их не гонит. С обнаженными по локоть плечами и непокрытой головой, топчут святыню на глазах ничего не замечающих служителей культа. А сидеть-то – девушкам. Двойные стандарты.

От почти получасовой лекции про соборы и несоблюдения их правил как основного закона и принципа современной Церкви, речь плавно, но громко перешла к жизни и творчеству эксперта Понкина. Он вообще был герой дня. Его вспоминали при каждом удобном и неудобном случае. Захотелось даже всмотреться в глаза этому одиозному человеку. Понкин и с Кузминым был замечен в "неопределенных связях" (С) В. Волкова), и сам по себе лицо слишком заинтересованное, чтобы дать адекватную экспертизу, ибо является верующим и одновременно гомофобом, в психологии слаб, как лингвист – и вовсе никакой. Адвокаты, в почти часовом спиче полоская жизнь и творчество Понкина, таким нехитрым способом пытались заявить ходатайство о вызове его в суд, для разъяснений некоторых положений Трулльского собора ну и заодно данной им экспертной оценке действия арестанток. Сами арестованные и вовсе хотели у горе-эксперта потребовать точной формулировки терминов "общественное мнение России" и "культурный код", потому что в пространном на их взгляд заключении не совсем понятно, что он имеет ввиду под этими весьма абстрактными словосочетаниями. Перечисление иных "заслуг" Понкина могло бы длиться до конца света, если бы порядком уставшая от балагана судья Марина Сырова не прервалась на пятиминутный перерыв с целью дать возможность стороне защиты собраться с мыслями и в краткой форме выразить желаемое.

Впрочем, для этого понадобилось еще два перерыва, требование восьмого за всю историю этого дела отвода судьи и небольшая, но красочная перепалка, краткий смысл которой – "я вам говорю, а вы меня не слышите" – "я вас слышу и говорю, а вы мне не даете" и "я вас прошу говорить не о том, о чем хотите говорить вы, а о другом" – "я говорю о том, что надо, а не о том, что хотите вы". За это время требование Сыровой перейти к исследованию доказательств, адвокатским составом арестованных было не однажды отклонено в резкой форме, а потом в более мягкой – проигнорировано. Надежда Толоконникова призналась, что чувствует себя лишь бессловесным телом, лишенным голоса вместе со всей страной, а Мария Алехина в полупоэтической форме попыталась уговорить судью уйти. Если не из профессии, то из зала суда точно. В эти первые часы, пожалуй, самым уважительным, звучащим в стенах Хамовнического суда, было обращение – уважаемый суд... Чувство абсурда нарастало в геометрической прогрессии. К трем часам дня уже было почти непонятно кто, что требует и зачем оно все надо. Становилось ясным только одно – доказательств, исследование которых предложила судья, нет и не будет, а заседание продлится до глубокого вечера и, скорее всего, закончится ничем.

Более-менее работа и непосредственно заседание началось только во второй половине дня. Вначале, не без битвы, были озвучены листы дела с доказательствами невиновности арестованных. Сами арестованные в это время пребывают в прекрасном расположении духа, смеются в голос, обсуждают непростые коллизии и стычки судьи и адвокатов.

Далее слово передается девицам. Уставшие от долгого молчания, они, одна за другой, не признавая вины, начинают повествовать об истории их группы, перечисляют акции, находят политические мотивации своей деятельности. Храм Христа Спасителя, из их слов, одна из площадок для выступлений, не больше, а на солею они пошли только потому, что там ступеньки были и отрытое место, подходящее для лучшего звучания аппаратуры. Впрочем, виноваты и сами охранники – при обыске они не предупредили их, что петь и плясать в храме нельзя. Откуда ж дамам было узнать об этом внутреннем церковном запрете? Видимо, в собственной практике посещения храмов, они никогда не сталкивались с подобным прецедентом, а потому, просто напросто не знали, что это нехорошо. Да, и одеты они были по-правильному – пальтишко-куртчонки, платки-капюшоны на головах. А то, что потом разделись и переоблачились – это кредо. Яркие платья – символ панк-культуры и ее основоположников, а маски на головах – чтобы не ассоциировали с личностью. Прямо Бэтмены наших дней, не иначе. Вражды никакой не испытывали, напротив, только любовь, поскольку несли свободу мысли и действий непонятной для них социальной группе "православные верующие" от жестких наказов и указов их Предстоятеля, призывающего голосовать за "нужного" церкви кандидата. В общем, этакий освободительный акт, сопряженный с экспрессией панк-культуры и личными политическими мотивами несогласия и огорчения за всех и вся. И правда, в этой связке осталось непонятным, отчего это потерпевшие, вместо того, чтобы отблагодарить благодетельниц, остались не только недовольными, но даже где-то и оскорбились увиденным и услышанным.

Справедливый порыв дам был поддержан молчаливой улыбкой их адвокатов – этакого бонвивана и остроумного балагура Марка Фейгина и с виду въедливо-дотошного Николая Полозова, так и не понявших до конца, при чем здесь верующие и религия вообще, когда речь идет о высокой политике и несогласии. Кстати сказать, видеоролик, выложенный в интернет, явился для арестованных почти что откровением и чудом – в его создании они не участвовали, распространялся он усилием воли, а невинные жертвы видеопапарацци узнали о нем практически из интернета. Да и в храм они пришли тогда, когда там нет никаких служб – специально чтобы не задеть чувства верующих. А ведь могли бы и вовремя Литургии ворваться, но не стали. Пощадили православных...

С одной стороны – все вроде убедительно. Доводы, история, мотив, забота о ближних... С другой – нарастающее чувство стягивающегося бреда, насмешки, затянувшейся игры. В какой-то момент начинаешь чувствовать себя дураком, ищущим оправданий и им, и себе, и адвокатам, и судьям. И так – почти десять часов. Это время вопросов к самому себе – а ты знал? А ты смог бы? А ты в это веришь? Что из сказанного правда, а что ложь? Этакая головоломка, которая не приводит ни к победе, ни к поиску новых путей и решений, а лишь к головной боли, бессмысленной и тупой, потому что решения не предусмотрено. Оно просто не вложено в ту игру, в которую тебя насильно втягивают.

Сил и задора девицам придают и их защитники – как со стороны суда, так и со стороны зала. Почти все присутствующие – осуждают потерпевших и их адвокатов. На выходе из дверей здания им в спину какой день подряд несется неизменное – Позор! Палачи! Зато отъезд арестованных – это прощание с героями – плакаты, аплодисменты, поддерживающие выкрики. Их ждут часами, на них надеются, ловят их взгляды из-за стекла. Словно голодные сурикаты в зоопарке, по ту сторонку клетки, в надежде всматриваются в проходящих: накормят или нет. Сегодня накормили – дали чуть-чуть хлеба и зрелищ, позабавили, рассмешили, осудили, посетовали. В общем, как и в предыдущие дни, остались молодцами, за что и получили невидимые и очередные медальки в свою копилку ненужных, но приятных мелочей.

А спустя час после конца заседания предательски хочется себя спросить – что это было? Это как дурной фильм-однодневка, когда вроде бы в зале смешно, под попкорн и пепси-колу, а через пять минут после окончания кино и вспомнить-то нечего. Беда только в том, что из дурного фильма с ужасающей режиссурой и дурной игрой заявленных актеров нам насильственно предлагают дешевый сериал. А делать нечего: приходится смотреть и ждать окончания.