Процесс над панк-группой Pussy Riot

А.НАРЫШКИН: 15 часов 35 минут в Москве, дневной "Разворот" на "Эхе Москвы". Ирина Воробьева и Алексей Нарышкин, всем добрый день. И у нас в гостях адвокат Лариса Октябристовна Павлова – она представляет интересы потерпевших по делу панк-группы Pussy Riot. Здравствуйте.

Л.ПАВЛОВА: Добрый день.

И.ВОРОБЬЕВА: Я напомню нашим слушателям, вопросы вы можете присылать на номер +7 985 970-45-45 или пишите нам на аккаунт @vyzvon, если пишете нам из Twitter’а. Лариса Октябристовна, подскажите, кого именно из стороны потерпевших вы представляли? Или всех вместе? Просто на прениях вы, по-моему, выступали от имени всех.

Л.ПАВЛОВА: Нет, почему? У меня были свои доверители – это 6 потерпевших. Ну, я не знаю, вас фамилии интересуют, имена?

И.ВОРОБЬЕВА: Нет, ну, кто эти люди именно?

Л.ПАВЛОВА: Это разные люди. Кто-то были люди, которые работали в храме, посторонний человек. 2 алтарника – их интересы я тоже представляла. Всего 6 человек. И еще со мной 2 адвоката работало, двое адвокатов-мужчин, Лялин и Таратухин. Они тоже представляли потерпевших по этому делу, так что мы работали втроем.

И.ВОРОБЬЕВА: Наши слушатели интересуются, вы сами решили, что вы в этот процесс включитесь в качестве адвоката потерпевших? Или обратились к вам?

Л.ПАВЛОВА: Нет, конечно, ко мне обратились. Со мной заключили соглашение, естественно. Я не отказывалась.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, давайте так. Не все наши слушатели смотрели видеотрансляцию из Хамовнического суда и не все, может быть, даже понимают, чем именно обвиняемые вот эти – Толоконникова, Самуцевич и Алехина – оскорбили, и почему люди, которых вы защищали, это потерпевшие.

Л.ПАВЛОВА: Люди не понимают, почему кто-то оскорблен?

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, что именно оскорбило этих людей?

Л.ПАВЛОВА: Ну, знаете, обычный вопрос. Когда кто-то хочет что-то узнать, он спрашивает "А что было?", для того чтобы иметь свое собственное мнение. А, вот, собственно говоря, вы – первый канал, который захотел в прямом эфире поговорить с адвокатами потерпевших. И вы профессионально работаете, я уже была на вашей радиостанции, поэтому я пришла к вам.

Поэтому для того, чтобы сказать, чем оскорблены потерпевшие... Оскорблены тем, что грубо нарушены их права на свободу вероисповедания, на свободу отправления веры. Храм, который они считают своим домом, божьим домом, как они указывают, порядок в нем был нарушен подсудимыми. И поэтому они защищали свое право на свободу вероисповедания. Ну и конкретные действия подсудимых, которые они, в общем-то, в итоге в суде подтвердили, рассказали, что все так и было, они нанесли моральный вред. Я могу вам конкретно сказать, какие действия подсудимых нашли подтверждение в суде, и это даст возможность каждому составить свое собственное мнение.

21 февраля около 11 часов значительная группа людей, до 10-15 человек в обычной одежде, женщины с покрытыми головами вошли в Храм Христа Спасителя. Туда пропускают, естественно, всех, поэтому если у человека нет каких-то вызывающих предметов, вещей, то, естественно, он может пройти в Храм Христа Спасителя. Эти люди прошли, после чего часть людей отвлекала внимание служащих, в частности, Алехина и Толоконникова, как показали очевидцы. Затем пятеро молодых женщин в обычной одежде перепрыгнули через достаточно высокие барьеры – там почти метровые барьеры огораживают центр Храма и второй ряд барьеров огораживает возвышенную часть Храма, которая называется солией и алтарем. Они перепрыгнули, часть людей прошла через калитки, открыв их без разрешения. Когда их стали останавливать служащие, говоря о том, что этого нельзя делать, вы должны отойти, они отмахивались, шли туда, куда им надо. В итоге они взбежали на амвон перед алтарем, там они надели маски (пятеро женщин), остальные рассредоточились по Храму Христа Спасителя. Часть людей с камерами прошли тоже на огороженное место – оно называется "патриаршим", там такое, специальное место, где Патриарх службы ведет. И эти молодые женщины, девушки стали прыгать, скакать, изображать удары тем людям, которые перед ними находились...

А.НАРЫШКИН: А что значит "удары тем людям"? Какие удары? Настоящие?

Л.ПАВЛОВА: Вы если ролик видели, там частично есть это. Воображаемые удары как боксер наносит удары. Вот я сейчас буду... Мы с вами на расстоянии 2-х метров, а я буду делать вид, что я вас ударяю.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, движения руками.

Л.ПАВЛОВА: Да, такие движения, вот, я как боксер, я вас сейчас ударяю. Вот, вчера видели, бокс женский показывали? Вот, примерно так они и делали. Наша замечательная спортсменка примерно то же самое и показала. Так они себя и вели.

И при этом они задирали ноги так, чтобы все было выше пояса видно, в масках в этих цветных и кричали без всякой музыки, безо всего, кричали вот эти оскорбления в адрес Господа, как показывают потерпевшие. Мне не хотелось бы даже повторять вот эту гадость, которую они кричали. Они этого не отрицают. В итоге они признали все свои фактически действия на суде. До этого они молчали. Они просто говорили, что "нас там не было". Но когда они увидели, что они есть на камерах, документальных съемках, то, ну, естественно, они признались, что они там были. У них появилась новая версия. Они стали говорить о том, что "да, мы там были, но мы не совершали преступления в связи с тем, что у нас нет мотива религиозной вражды".

И.ВОРОБЬЕВА: Подождите секунду, давайте последовательно разберемся. Я смотрела ролик и мы часто в этом эфире разговаривали об этом и обсуждали эту акцию. Тем не менее, вот наши слушатели и я тоже не понимаю, нарушение свободы вероисповедания – чем именно? Как именно это было нарушением? В чем?

Л.ПАВЛОВА: Ну, во-первых... Первое. Все СМИ обсуждают исключительно ролик. Если мы говорим о том, что произошло в Храме Христа Спасителя, так давайте об этом будем говорить. Ролик – это видеоматериал, который заранее, надо понимать, заказан, заранее снят, частично в Храме Христа Спасителя, частично в Богоявленском соборе. Наложена прекрасная музыка Рахманинова как сами подсудимые об этом говорят, и это совершенно другой продукт. Подсудимые говорят о том, что они этот ролик сами в интернет не выкладывали, но не отрицают то, что они на нем изображены.

А то, что было в Храме Христа Спасителя, написано в обвинительном заключении. Это не то, что я что-то считаю. Хулиганство есть хулиганство. Вот я, например, почти полтора часа говорила о доказанности фабулы. Но из всей моей речи за полтора часа все СМИ написали только одну фразу, что адвокат просила вынести частное определение.

Все это проанализировано, все это написано в обвинительном заключении, все это прокурор излагал о том, что несанкционированное проникновение на огороженные места, что нарушение порядка, крики, попытка была включить музыку. Отнимали рацию у охранников, отталкивали служителей. Когда служители пытались снять с них маски, то группа сопровождения била по рукам и не давала снять эти маски. Вот все вместе это взятое, во-первых, оскорбило людей, и сами подсудимые-то, ведь, как говорят? Они рассказали (ну, это могут все почитать) о том, что их способ воздействия – быстрость, резкость, динамика, энергия, кричащие краски. И, вот, не помню, кто из них сказал о том, что "да, я считаю, это был, естественно, культурный шок". Но она почему-то считает, что нецензурная брань в чужом доме в адрес господа – это просто культура.

И.ВОРОБЬЕВА: Это и есть нарушение свободы вероисповедания? Ну, просто вопрос был, собственно, об этом конкретно.

Л.ПАВЛОВА: Что такое свобода вероисповедания?

И.ВОРОБЬЕВА: Нет, что такое свобода вероисповедания, мы, наверное, все понимаем. Ну, вот, именно вопрос был, что именно нарушение.

Л.ПАВЛОВА: Ну, наверное, не все понимают, что такое свобода вероисповедания. У нас свобода вероисповедания закреплена в нашей Конституции, что каждый из нас имеет право отправлять ту веру, которую он желает, и тем способом, который не противоречит закону. Так вот каждый человек у нас имеет право иметь место, где находится дом молитвы – это будет мечеть, синагога, храм. Это место действует по законам светского государства внешне, а внутри оно действует по своим законам и канонам: у мусульман – одно, у православных – другое. И поэтому, естественно, человек, который пришел в храм помолиться (об этом шла речь), он вынужден видеть вот эти вот летящие ноги, кулаки, крики, оскорбляющие святыни. Поэтому, ну, тут каждому разумному человеку понятно, что человек, оскорбляющий то, что для другого является святым, нарушает право этого человека, в данном случае на свободу вероисповедания.

А.НАРЫШКИН: Я правильно понял из вашего выступления на прениях, что если девушек не наказать, то они могут прийти и в мечеть, и в синагогу?

Л.ПАВЛОВА: Ну, дело в том, что тут не важно мое-то мнение. Понимаете, я – профессиональный адвокат и я веду разные дела. 80% или 90% случаев я защищаю как раз обвиняемых, если я веду уголовные дела. А в данном случае я защищаю потерпевших, поэтому здесь важно то, что считают они. И я выражаю их мнение. Если они выскажут иное мнение, значит, я как адвокат должна высказывать и подтверждать, скажем, с правовой точки зрения их точку зрения.

И.ВОРОБЬЕВА: То есть все те слова, которые вы говорили на прениях, это слова потерпевших?

Л.ПАВЛОВА: Совпадающие с их точкой зрения, конечно. Но их точка зрения имеет правовую основу, понимаете? Вот, один умный человек (недавно я слышала)... Его спросили: "Что такое правовое государство?" И он говорит: "Правовое государство – это не то государство, где судьи, полиция, чиновники не нарушают закон, а это то государство, в котором создан механизм восстановления нарушенных прав". Вот, в данном случае, понимаете, потерпевшие утверждают, что их право на свободу вероисповедания нарушено и они имеют право в правовом государстве защитить эти свои права: вот, не лезть проливать кровь или бить друг другу физиономии, а они попросили признать их потерпевшими и просят суд установить, виноваты ли в уголовном преступлении эти женщины молодые и наказать их. Они считают, что виноваты. В принципе, там доказанность, с моей точки зрения, стопроцентная, 216-й, части второй. Вопрос о наказании – да, они говорят, чтобы суд решил, они не хотят сами их судить, а полагаются на то, что суд будет, ну, и законным, и справедливым приговор.

И.ВОРОБЬЕВА: Я напомню нашим слушателям, что у нас в эфире адвокат потерпевшей стороны по делу Pussy Riot Лариса Павлова. Приходит очень много SMS-сообщений. Я бы хотела спросить у вас вообще про то судебное следствие, которое закончилось. Был ли состязательным процесс, на ваш взгляд? Давали ли всем сторонам возможность участвовать, заявлять ходатайства? Вот, в принципе, про сам процесс скажите. Все было нормально, без нарушений каких-либо?

Л.ПАВЛОВА: Каких-то принципиальных нарушений судебного процесса не было. И он шел в обычном порядке, который установлен нормами Уголовно-Процессуального Кодекса. Но другое дело, что когда по закону первые доказательства представляет обвинение, это прописано в УПК. Это не просто суд решил или прокурор захотел, или мы требовали. Это просто написано в законе, и каждый, кто откроет УПК, там это написано: "Первые доказательства представляет обвинение". Вот, оно представило свои доказательства, зачитало выборочно обвинительное заключение, а потом доказательства – там, показания потерпевших, какие-то документы, какие-то вещественные доказательства, пленки.

Потом начинается представление доказательств защитой обвиняемых. Уже в данном случае они являются подсудимыми. Все шло в таком порядке. Другое дело, что защита подсудимых – они пытались разрушить этот порядок и без конца заявляли какие-то ходатайства, требования о том, чтобы суд принял какие-то их документы, бумаги, хотя, суд им объяснял, что "вы подождите. Давайте мы дождемся начала состязательности с вашей стороны, и в этот период, естественно, все ваши ходатайства будут приняты".

А.НАРЫШКИН: Но согласитесь, что когда и начала выступать именно защита подсудимых, там с ходатайствами тоже было не так уж просто. Я просто как раз ходил 2 раза на процесс и наблюдал, что со стороны гособвинения все ходатайства...

Л.ПАВЛОВА: Ну, в какие дни вы были? Вы наблюдали какую часть?

А.НАРЫШКИН: Я был в прошлый четверг и был во вторник.

Л.ПАВЛОВА: Ну, в прошлый четверг это у нас было что? Я уже даже и не вспомню. Там было много дней.

А.НАРЫШКИН: Но в любом случае я наблюдал картину, что...

Л.ПАВЛОВА: Это доказательства представляла защита, да?

А.НАРЫШКИН: Любые ходатайства, на моей памяти, просто судом игнорировались. О какой состязательности может идти речь?

Л.ПАВЛОВА: Вы знаете, дело в чем? Это взгляд со стороны. Например, действительно, некоторые ходатайства... Ну, вот это такое грандиозное кричали защитники, давали интервью о том, что будет допрошен в качестве свидетеля Навальный, потом писательница Улицкая, потом эксперт какой-то из Санкт-Петербурга. Так они ничего нам и не предъявили.

Это делается каким образом? Это не просто "Вот я хочу, вот, приведите мне вот того Сидорова с 5-й Магистральной улицы". Заявляется ходатайство, которое должно быть обосновано и должно доказывать фабулу обвинения. Ведь, не шла речь о том, является ли художеством деятельность Pussy Riot. Суду это, в общем-то, не интересно. Суду интересно выяснить, являются ли преступлением те действия, которые они совершили в Храме Христа Спасителя. Поэтому что может писательница Улицкая пояснить, например, по фактам в Храме Христа Спасителя или тот же Навальный? Даже если он политик. Он хотел говорить о политике. Но это не предмет рассмотрения суда. Поэтому это обоснованные отказы были.

И.ВОРОБЬЕВА: Лариса Октябристовна, простите, что перебиваю. Подскажите, а у вас не возникло ощущение, что в этом процессе суд как-то очень подгонял все это, очень быстро процесс произошел?

Л.ПАВЛОВА: Вы знаете, единственное что, обычно не по всем делам дело слушается до 22 часов. Естественно, обычно суд заканчивает... Хотя, я и по другим делам выходила из зала суда и ближе к 23-м, и уже все закрыто... В разных судах это бывало. А здесь несколько дней в таком режиме. Ну, это связано с чем? Когда, например, защитница Волкова 3 или 4 часа зачитывала свое ходатайство и прерывалась там по тем или иным основаниям, а шла речь о том, что она хотела вызвать эксперта Понкина. Ну, это 5 фраз, ну, 20 фраз. Ну, 15 минут, ну, 30 минут. Ну, не 4 же часа.

А.НАРЫШКИН: То есть фактически защита подсудимых затягивала процесс?

Л.ПАВЛОВА: Конечно. Это очевидно.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, подскажите, вот, вы...

Л.ПАВЛОВА: Отводы, неявки в суд. Ну, разные были обстоятельства.

А.НАРЫШКИН: Ну, с отводами и защита потерпевших также выступала.

Л.ПАВЛОВА: Да, было-было-было. Но отводы – это просто по одним и тем же основаниям. Одно дело, если новые обстоятельства, это право стороны. Ну, заявлено, значит, надо его рассматривать. А отвод по тем же самым основаниям заявлялся многократно. Естественно, время уходило, суд сидел до 22-х.

А.НАРЫШКИН: Я хочу вернуться к вашему выступлению на прениях. Вы когда говорили про подсудимых, сказали, что требуете вынести частное представление в вузы, в которых обучались девушки.

Л.ПАВЛОВА: Да, да.

А.НАРЫШКИН: Что это значит? Не могли бы вы пояснить?

Л.ПАВЛОВА: Дело в том, что Уголовно-Процессуальный Кодекс предусматривает возможность вынесения судом частных определений. То есть преступление совершено, и суд в силу закона обязан выяснить, были ли какие-то условия, которые способствовали совершению преступления или как-то могли повлиять на это дело. И я обратила внимание суда на то, что, например, Философский факультет МГУ, который Толоконникова не закончила, но 4 курса училась, они написали, что прекрасное поведение, ни в чем она замечена не была. Ну а, вот, скандально известное в обнаженном виде совокупление пар в музее Тимирязева – это общеизвестный факт нарушения вообще, ну, общепринятых норм. Уж в любом случае, знаете, мелкое хулиганство в музее.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, к суду же это не относится?

Л.ПАВЛОВА: Поэтому эта характеристика – она, как бы, не соответствует действительности. Это было известно и в университете, где они учатся.

А.НАРЫШКИН: То есть что вы тогда хотите от этих вузов? Чтобы они...

Л.ПАВЛОВА: Объективности. Всего-навсего объективности, раз. А во-вторых, ну, если произошел такой совершенно дикий, в общем-то, случай (это общепринятое мнение), то, наверное, может быть, поговорить надо с людьми и объяснить о том, что такое поведение недопустимо. Раз не наказали, два не предупредили, теперь уже люди врываются в храмы, завтра это будут дома, послезавтра я не знаю, что они решат. Они же сказали, что они считают это выражением творческой личности и считают, что они не нарушают каких-то серьезных норм.

А.НАРЫШКИН: Но они также говорили, что это политическая акция и не хотели оскорбить верующих.

Л.ПАВЛОВА: Ну, где политика? "Путин" не произносилось слово. Если они считают, что, вот, я сказала "Путин плохой", это уже политика и сейчас я с вами участвую в политической передаче, ну, давайте сделаем политическую передачу. Я скажу, что, вот, я недовольна политикой, там, такого-то нашего деятеля. Это уже что, политическая передача? А даже имя Путина не произносилось в Храме Христа Спасителя. Там была только нецензурная брань из припева в адрес...

И.ВОРОБЬЕВА: То есть вы не считаете этот процесс политическим?

Л.ПАВЛОВА: Ну, причем тут считаю я или нет? Ну, если я вот сейчас у вас здесь буду кричать вот эти нецензурные слова, причем здесь политика?

И.ВОРОБЬЕВА: Ну подождите, вы не считаете или считаете процесс политическим?

Л.ПАВЛОВА: Процесс?

И.ВОРОБЬЕВА: Ну да, весь процесс над этой группой – это политический процесс или нет?

Л.ПАВЛОВА: Вы знаете, я думаю, что СМИ постарались из простого хулиганства сделать политический процесс. Потому что, во-первых, СМИ исключительно позицию обвиняемых... Они забыли про демократию, они совершенно не отражали позицию потерпевших и, можно сказать, я первый раз имею возможность об этом открыто сказать. И могу об этом только сожалеть. Потому что, вы понимаете, мы живем в серьезное время. Разные люди, разные взгляды. Мы с вами знаем о том, что разница в обществе – она разнится. И поэтому если мы не будем защищать права граждан на покой, на возможность молиться в своих учреждениях, жить в своем доме, чтобы к тебе не врывались, то мы дойдем до абсурда. А вы понимаете, Алехина сказала "Мы ценим абсурд". Но я не хочу жить в абсурде, например. И потерпевшие не хотят. И не хотят хаоса, к которому стремится Толоконникова, Алехина и прочие. Поэтому...

И.ВОРОБЬЕВА: Скажите, а вообще, в целом, вот эта вся ситуация, история, когда вышло первое письмо, подписанное в защиту участниц группы, в защиту обвиняемых, и уважаемые адвокаты, юристы писали об этом процессе и говорили о том, что это совершенно чудовищный процесс по своим юридическим каким-то нарушениям... Вы вот это все читали, вы видели, что происходит вокруг процесса? Как бы вы оценили вот это все, что происходило вокруг процесса?

Л.ПАВЛОВА: Я оценила как попытку придать политический элемент, в общем-то, хулиганским действиям и попытку восстановить порядок, простой порядок. Поэтому говорить и давать какую-то оценку деятелям культуры, юристам... Ну, юристам я могу сказать о том, что они не знают материалов дела, они их не читали и они со слов. А в суде, как известно, показания с чужих слов не засчитываются.

Творческие деятели – я не знаю, все ли они подписали? То, что в суде было, то там не было ни одной заверенной подписи. Там решался вопрос о поручительстве – ни один документ не был оформлен нужным образом. Поэтому я даже не знаю, действительно ли подписывали эти люди это письмо? А потом, за что они выступали? За меру наказания? Ну, давайте вообще подождем, какую меру наказания вынесет суд. А если они за то, чтобы каждый мог в любой одежде врываться в религиозные учреждения и учинять там свои порядки... Вот я говорила, "в чужой монастырь со своим уставом". Ну так что мы хотим? Мы хотим хаоса? Поэтому я не знаю, за что выступили творческие личности.

И.ВОРОБЬЕВА: Лариса Октябристовна, 3 года лишения свободы, на ваш взгляд, для обвиняемых – это соразмерное наказание или нет?

Л.ПАВЛОВА: Вы знаете, у меня нет своего взгляда в настоящий момент.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, вы – адвокат, вы – юрист?

Л.ПАВЛОВА: А как адвокат я могу вам пояснить. Вот по этой статье наказание возможно следующее: от 500 тысяч там то ли до миллиона, то ли до полутора (сейчас я могу ошибиться) штраф. Но эти женщины не работали, у них нет дохода, они все жили, я не знаю, за какой счет. Может быть, получали деньги за свои вот эти самые выступления, которые они так пропагандируют. Первое.

Второе, наказание до 7 лет лишения свободы. Поэтому 3 года – это даже меньше, чем половина. Это не самое суровое наказание. Надо ли условно? Понимаете, для того, чтобы условно... Может, суд изберет условную меру. Но суд же не может просто, вот, хочу, не хочу. Суд должен посмотреть, есть ли раскаяние. А его не было. Раскаяние было: "Я перепрыгнула через барьерчик. Извините". Но если я к вам ворвалась в дом и стукнула топором по голове и говорю "Извините, я через забор перепрыгнула", ну, это просто смешно. Поэтому суд должен все взвесить.

А.НАРЫШКИН: Скажите, пожалуйста, а в Новосибирске уже направлен первый гражданский иск о возмещении компенсации за моральный вред.

Л.ПАВЛОВА: Ну, я слышала, вроде, в московский какой-то суд.

А.НАРЫШКИН: Ну, из Новосибирска, жительница Новосибирска направила в Кунцевский суд, если мне память не изменяет.

Л.ПАВЛОВА: Я слышала, что именно в связи с роликом.

А.НАРЫШКИН: Да. Те, чьи интересы вы представляете, как раз потерпевшие по этому делу собираются направлять иски и требовать каких-то компенсаций?

Л.ПАВЛОВА: Знаете, потерпевшие сказали по-разному. Во-первых, все отказались предъявлять материальные иски. Одни сказали, что это иудины деньги, другие сказали, что моральный вред нельзя оценить деньгами, третьи сказали, что мы не нуждаемся в деньгах от этих людей. По-разному. Но все сказали, что материальные иски они предъявлять не будут.

И.ВОРОБЬЕВА: Буквально у нас осталось полторы минуты, очень мало времени. Я хотела бы вернуться к обвиняемым. Вы в процессах выступали в том числе как адвокат обвиняемых (я имею в виду в других процессах). Вот то, что происходило с обвиняемыми, то, как они не спали там, в постоянном режиме находились в суде (ну, вы знаете все эти вещи), это, действительно, было так? Вот, как адвокат, который...

Л.ПАВЛОВА: Ну, во-первых, в условиях Москвы все уголовные дела назначены на рано утром, подсудимых поднимают одинаково как этих трех женщин. Они выезжают обычно где-то в 8 утра из Следственного изолятора и добираются до места. Естественно, встают они несколько раньше. Например, их защитник Волкова, которой ехать, как она говорила, 3 часа, она вообще вставала в 5 утра. Суд начинался в 10, даже не в 9, а в 10, в 11, в 11:30. Поэтому вопрос доставки из Следственного изолятора – это обычный порядок, здесь ничего такого нет.

То, что суд заканчивался поздно, это тоже бывает. И по-разному конвой. Иногда суд заканчивается в 2 часа, а подсудимые могут увозиться там, допустим, в 5 часов, в 6.

И.ВОРОБЬЕВА: Ну, то есть это нормальная ситуация, получается?

Л.ПАВЛОВА: Ну, обычный порядок. Ничего в этом особенного нет.

А.НАРЫШКИН: Совсем мало времени у нас остается. Последний вопрос я вам хотел задать. Вы не жалеете, что вообще вошли в этот процесс и участвуете?

Л.ПАВЛОВА: Ну почему? Это моя работа. Это моя работа, потом я защищаю законные права граждан и я думаю, что весь смысл процесса именно в этом. И надо говорить о том, что, наконец-то, да, показало расслой общества, расслоение общества. Но сама по себе защита вообще именно демократических свобод, я хочу сказать... Ведь, раньше невозможно было заявлять свое право на свободу вероисповедания. А сейчас это можно по нашей Конституции. Почему же нам эти права не отстаивать в суде? Я очень довольна тем, что я занимаюсь столь благородным делом.

И.ВОРОБЬЕВА: Спасибо большое. Адвокат потерпевшей стороны по делу Pussy Riot Лариса Павлова была у нас в эфире. Мы вернемся после новостей сюда в студию.

Л.ПАВЛОВА: Ну, всего доброго вам.

А.НАРЫШКИН: Спасибо.