Я – хуже всех?

О том, действительно ли Православие развивает в человеке комплекс неполноценности, где грань между смирением и самоедством и когда стремление к самоуничижению превращается в патологию, мы беседуем с известным психиатром и поэтом из Одессы Борисом Херсонским.

"Православные" комплексы

– Борис Григорьевич, где грань, за которой покаяние, попытка смириться переходит в патологический комплекс вины и ощущение собственной никчемности?

– Мне кажется, что сам человек не в состоянии отметить эту границу: она может быть почти неуловима и пролегает не внутри, а вовне – в отношении к другим людям, к ближнему.

Есть один верный критерий: пока самоумаление ведет к близости с другими, доброжелательности, умению прощать – о патологии не может быть речи. А если человек отворачивается от других, целиком уходит во внутренний мир, утрачивает радость жизни, окончательно осуждает себя самого, не пытаясь ничего исправить, – перед нами уныние, депрессия – на профессиональном нашем языке. И, разумеется, хоть в депрессии есть и "плотский уровень" (страдает, скажем, обмен серотонина), но не видеть в ней душевной и духовной составляющих означает оставаться на уровне примитивного материализма.

– Среди православных депрессия на такой почве действительно встречается чаще, чем среди других людей?

– Не думаю. Первая половина моей врачебной практики проходила в условиях почти тотального атеизма. Но в депрессивных пациентах и в людях с комплексами недостатка не было. Сейчас количество верующих увеличилось на два порядка. И если бы религия действительно всерьез была патогенным фактором, то это повлияло бы на общую частоту депрессивных состояний. А она остается прежней...

Чувство ущербности – откуда оно?

– Давайте разберемся в определениях: комплекс неполноценности, низкая самооценка и комплекс вины – это одно и то же? Если нет, то в чем разница?

– Термин "комплекс неполноценности" вошел в психологическую литературу с легкой руки австрийского психиатра Альфреда Адлера, наряду с "комплексом превосходства" и "социальным чувством". Комплекс неполноценности, как и многие иные комплексы, не выдумка, а психологическая реальность.

– Откуда он берется?

– Он возникает из постоянного соотнесения себя с другими людьми. Возможно, впервые – в раннем детском возрасте, когда маленький "царь вселенной", вокруг которого вращался мир, внезапно осознает себя слабым, беспомощным и ничтожным существом. Фигуры взрослых и старших детей вырастают до гигантских размеров. В каком-то смысле детство – это путешествие Гулливера в страну великанов.

И даже сравнявшись с великанами в росте, человек продолжает чувствовать себя ничтожным и беспомощным: всегда рядом будут люди сильнее и значительнее его. Комплекс неполноценности подпитывается чувством зависти и страхом отвержения. В религиозном отношении это зависть к Богу. Желание "у Бога отнять небеса" (слова из советской песни). При ясном понимании, что Богу завидовать невозможно: если Его нет, то как завидовать "нулю", который "проповедуют атеисты" (Ф. Достоевский). Если же Бог есть, то человек всегда будет ничтожен перед Тем, для Кого звезды – искры.

Я думаю, что сам по себе комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения человека к миру. Гораздо большее количество проблем порождает комплекс превосходства, он же – гордыня, он же прелесть в старом понимании этого слова – прельщение.

– А разве комплекс неполноценности – не обратная сторона гордыни? Ведь в таком состоянии человеку нужно постоянно чем-то подпитывать свое самолюбие...

– Нет, не обратная. Хотя внешние результаты близки: человек избегает общения. Но в первом случае он считает себя недостойным, боится провала, боится быть отвергнутым. А в случае комплекса превосходства он – выше всех и не хочет опускаться до общения с теми, кто его заведомо не поймет.

– В первом случае – тщеславие, во втором – гордыня?

– Да. Тщеславие направлено на коммуникацию, оно нуждается в поддержке извне. Гордыня – личное дело человека, он и так считает, что всё о себе знает, а все остальные – ниже его, так что их мнения не имеют значения. Конечно, это схематичное объяснение.

– Когда Вы говорите, что комплекс неполноценности не патология, а часть нормального отношения к миру, что Вы имеете в виду?

– Человек, правильно относящийся к миру, осознает ограниченность своих возможностей. В том числе и ограниченность своего разума. То есть он понимает, что не всемогущ, не всеведущ. И уж точно – не всеблаг...

– Осознание ограниченности своих возможностей и комплекс неполноценности – тождественны, таким образом?

– В известном смысле. Но закомплексованному человеку осознание ограниченности возможностей начинает мешать в повседневной жизни. То есть приводит к социальным фобиям. Например, так: "Я не смогу этого сделать, потому что я плохой"; или, скажем, "я не буду участвовать в благотворительной программе просто потому, что меня никто не послушает и дело только проиграет". Это признак того, что граница нормы уже пройдена.

– Что нужно для преодоления таких установок?

– Комплекс неполноценности требует компенсации и сверхкомпенсации. Речь идет о достижениях, об успехах в соревновании. К примеру, пишут о комплексе Демосфена, у которого был дефект речи. И он стремился сверхкомпенсировать его, пытался говорить, набивая рот галькой, то есть работал над собой, терпеливо исправлял свой дефект и в итоге стал оратором. Похожая история случилась с самим Адлером. Он не успевал по математике и должен был быть отчислен из гимназии. Чувство неполноценности заставило его взяться за дело, и он стал первым учеником.

Кстати, Адлер писал, что компенсации может быть на "полезной стороне жизни" и на "бесполезной", "темной". Иными словами, хулиганство в школе – частая форма компенсации недостаточных успехов в обучении.

– Но ведь это не преодоление проблемы, а преодоление ее симптомов. Не становится ли человек таким образом болезненно зависимым от своих успехов и неудач?

– Об этом и речь. Компенсация всегда предусматривает соревновательность и ориентацию на достижение. Если успеха не будет, то комплекс, разумеется, вернется с новой силой.

– Стало быть, он неистребим? Но ведь у смиренного человека вроде бы комплексов быть не должно...

– У смиренного человека в идеале – не должно. Но путь к этому – духовный и очень напряженный, приступы депрессии и самоуничижения часты на этом пути.

Другой разговор, что в жизни верующего это нормально, поскольку в его мировоззрении присутствует вертикальное измерение: он видит перед собой цель, видит идеал – Христа, и земную жизнь воспринимает как борьбу за то, чтобы приблизиться к этому идеалу. "Я буду умаляться, а Христос во мне – расти".

– Как не скатиться к тому, чтобы в своем самоумалении и попытках "смириться" начать смаковать чувство собственной никчемности?

– Меньше думать о себе. Адлер говорил, что королева безобразия – все равно королева. Смакование собственной никчемности в этом смысле мало отличается от смакования собственного величия.

На волоске от лицемерия

– Давайте перейдем к чувству вины – это, казалось бы, обычное состояние православного человека...

– Комплекс вины куда глубже комплекса неполноценности и имеет более четкий религиозный оттенок. Достаточно сказать, что для преодоления неполноценности необходимо соревнование, совершенствование, компенсация. А для преодоления чувства вины – искупление и прощение.

– Действительно ли православная традиция покаяния провоцирует комплекс вины?

– В некотором смысле – провоцирует. Но это не значит, что православное понимание покаяния заведомо неправильное. Ведь первые слова в Евангелии говорит не Христос, а Иоанн Креститель, и это – слова о покаянии: Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! Потребность в покаянии вытекает из ощущения близости Христа.

Осознание своей личной греховности – отправная точка духовного роста. Христианство вообще не религия самодовольных и самоуверенных. И, если можно так выразиться, стиль нашей духовной жизни направлен на преодоление наших несовершенств с помощью Божией. Но ведь нужно знать, что именно ты преодолеваешь? Совесть – тонкий инструмент, который должен быть правильно настроен. Вот православная аскетика, молитва – это своеобразный настройщик души.

В ежедневных молитвах, в последовании богослужений постоянно подчеркивается наша греховность и виновность перед Богом. Покаянный 50-й псалом мы читаем ежедневно: Вот, я в беззаконии зачат и во грехе родила меня мать моя...

В молитве перед Причастием – называем себя первыми от грешников. А текст Великого покаянного канона Андрея Критского, в котором наша душа приравнивается к душам всех библейских грешников и злодеев, включая Ламеха, похвалявшегося перед женами смертоубийством?

В молитвах при чтении Псалтири от имени усопшего произносятся самообвинения в таких грехах, которых покойный, может быть, и не знал... А есть еще и знаменитое "Покаяние скитское". Эта весьма поэтичная молитва, имевшая, по-моему, хождение преимущественно в старообрядческой среде, содержит такой список грехов, что удивляешься, как в него не попали вдох и выдох.

– Выходит, нормально для православного считать себя самым грешным, считать, что он – ничто, просто орудие, что он действительно хуже всех?

– Я бы не назвал такое отношение к себе подлинно православным. Какой тут простор для лицемерия! Вспоминаю рассказ Куприна "Мирное житие", в котором подлый человек с удовольствием слушает канон Андрея Критского. Он представляет себя смиренным и очень православным, но при этом обдумывает донос, слушая покаянный канон. И не чувствует противоречия.

Это, в некотором смысле, весьма знакомый мне тип.

– То есть опасность надеть на себя "маску смирения" касается всех, кто проходит через покаяние...

– Да, и подчеркнуто "смиренный" человек на поверку легко может оказаться жестким, негибким, да и недобрым. Я несколько раз имел дело с подобными людьми. Пример. Какое-то время тому назад я формально руководил православным центром милосердия. Формально, потому что моя "заместительница" отличалась редким своеволием и блокировала любые мои начинания, не забывая каждый раз просить прощения с опущенными глазами... Естественно, прощение она получала столь же формальное, сколь и просьба о нем. Я считаю, что дело, которым мы занимались, от этого пострадало сильно...

С точки зрения психологии маска – это норма. А с духовной точки зрения – что может быть хуже лицемерия? Горе вам, фарисеи лицемеры! – это ведь наиболее частая инвектива, которую мы слышим из уст Спасителя.

– Если человек на самом деле себя самым плохим не считает, но продолжает говорить "я грешный, я хуже всех", это обязательно приводит к внутреннему конфликту и лицемерию?

– Не совсем. Парадоксально, но лицемер как раз и не переживает внутреннего конфликта и, со своей точки зрения, – совершенно здоров. И, следовательно, никогда не обратится к психологу. У него прекрасно работают механизмы психологической защиты. В каком-то смысле жизнь для такого человека – маскарад, он может радоваться тому, что маска ему к лицу, что она лучше, чем другие маски. Психологи говорят о "масках", о "ложном я". Совсем недавно прочел статью известного детского психолога Дональда Виннекота на эту тему. Он считает доминирование ложных представлений о себе весьма опасным состоянием. Не то чтобы человек от этого заболеет. Он просто не проживет свою жизнь...

– В каком смысле?

– Он будет все время гнаться за несуществующим идеалом, пытаться соответствовать некоему образу себя, который сложился у него в голове и который он считает достойным одобрения окружающих людей.

– Может ли вообще самообвинение – нелицемерное – считаться нормальным, здоровым состоянием человека?

– Самообвинение – обычное состояние души того, кто вникает в смысл богослужебных текстов и стремится в молитве отождествить себя с окончательно падшим грешником. Но зачастую бывает, что мы чрезмерно подчеркиваем свою греховность – это значит, что мы либо скользим по поверхности покаянных молитв, не понимая и не вслушиваясь, либо это какой-то внутренний протест...

Во всем нужна мера. Погрязать в мыслях о грехах столь же опасно, как и погрязать в грехах. Только опасности разные.

– Но как в таком случае относиться к словам покаянных молитв, если ты их искренне не можешь принять на свой счет?

– Иногда это нужно глубоко прочувствовать. Для того чтобы воззвать из глубины. Но это уже далеко от психологической тематики, я бы эти вопросы оставил духовнику.

Смирение и/или достоинство?

– А что такое смирение на языке психологии?

– Мне кажется, что это спокойное состояние души, готовность принять любые испытания. Психологи скажут "высокая фрустрационная толерантность", но на вопросы о смирении отвечать нашими терминами не подобает. Кроме того смирение предполагает готовность спокойно и правильно действовать с другими людьми, "никого не огорчая и не смущая", как говорится в молитве последних оптинских старцев.

Нарциссизм, болезненная обидчивость, раздражительность – все это противоречит понятию смирения. О смирении можно сказать почти то же, что апостол Павел говорит о любви – не превозносится, не ищет своего...

– С точки зрения психологии какой позитивный момент есть в смирении и покаянии?

– В самоумалении есть серьезная доля реальности. Мы ведь не только считаем себя грешниками. Мы действительно таковы. Наши достижения тоже не столь велики. И мир наш не столь совершенен. И все мы бессильны перед величием Бога и Его творения. А умение видеть себя в мире таким, какой ты есть в действительности, – великое дело. В конце концов, самоконтроль и трезвый взгляд на себя – это именно то, что должен выработать у своего клиента хороший психолог.

Есть, впрочем, психологические направления, которые побуждают человека забыть страх и упреки совести, открыто выражать свою враждебность и агрессию. Но я к этим направлениям не принадлежу.

– Искореняя свои недостатки, умаляя себя, верующий человек, выходит, не имеет права замечать свои достоинства и придавать значение своим успехам? Мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10)...

– Скорее – не должен акцентироваться на своих успехах, но, конечно, каждый человек свои успехи замечает. И неужели верующий не может оценить то, что делает? Другой разговор, что верующий знает цену этим успехам. И что мы не имеем права трубить на всех перекрестках о "благодеяниях", совершенных нами. Мы не носимся со своей самооценкой как с писаной торбой. В каком-то смысле, в идеале, вера должна быть прививкой против нарциссизма.

Вот что важно! Не искать побед во взаимоотношениях с Богом. Вот финал стихотворения Рильке, переведенного Пастернаком:

Кого тот Ангел победил,

Тот правым, не гордясь собою,

Выходит из такого боя

В сознаньи и расцвете сил.

Не станет он искать побед.

Он ждет, чтоб высшее начало

Его все чаще побеждало,

Чтобы расти ему в ответ.

– А слова: "Все плохое во мне – от меня, все хорошее – от Бога" – позиция слабого, пассивного человека?

– Не стоит всерьез говорить об этом. На мой взгляд, такая формулировка вступает в противоречие с известными словами Христа: Царство Божие – внутри вас.

А представление о том, что верующий заведомо неполноценен, слаб – оскорбительно и не соответствует реальности. Список великих верующих настолько огромен, что нет даже смысла обсуждать этот вопрос.

– Не страдает ли чувство собственного достоинства, индивидуальность человека оттого, что он старается смиряться и не придает значения своим успехам?

– Индивидуальность – никоим образом! Она описывается тысячью психологических характеристик, и нарциссически раздутая самооценка лишь в патологии может быть названа ведущей из них. Аккуратность, педантизм, сдержанность, импульсивность – разве зависят эти черты от самоумаления?

– А чувство собственного достоинства?

– Смирение и признание собственных грехов и слабостей не умаляет достоинства человека, а просто снимает этот вопрос. Потому что, с точки зрения верующего, если Бог "немного умалил его пред ангелами, славою и честью увенчал его" – не в этом ли высшее достоинство человека? Не в неуничтожимом ли образе Божием?

Что делать?

– Каков признак того, что верующему пора бороться с комплексом вины? И с чего начать, если ты привык в себе копаться и выискивать собственные недостатки?

– Критерий может быть таким: если ты начинаешь себя ненавидеть и при этом отдаляться от людей, замыкаться в себе, то пришла пора бороться уже не с собой, а с ненавистью к себе. И с отчуждением от окружающих. И думаю, что начать нужно с попытки совладать с этим самостоятельно. Вдумчивый и не слишком строгий духовник может здесь быть хорошей опорой. Но иногда необходимо обращение к психологу, реже – к психиатру. Верующему христианину поможет психотерапевт, с уважением относящийся к духовному миру своего клиента. В идеале – если этот специалист сам верующий. Но вовсе не обязательно.

– Многие сомневаются, что психология может быть полезна верующему. Ведь есть священники, с которыми можно поговорить, посоветоваться...

– Есть простой ответ: по вопросам душевной жизни – лучше обращаться к психотерапевту, по вопросам духовной жизни – к духовнику. Сложность начнется, когда мы станем определять границу...

– Вопросы, которые мы обсудили, – чувство вины и чувство собственной неполноценности – куда относятся? К духовной или душевной сфере?

– И к тому, и к другому. Все зависит от уровня. Если я чувствую вину перед другом – к душевному. Если я чувствую себя виноватым, безвозвратно погибшим перед Богом – это уже другое...