Испытание эволюцией

Наука находит все новые подтверждения эволюционной теории. Если верить некоторым современным ученым, человек как существо уникальное в ближайшее время окончательно сдаст свои позиции, превратившись просто в продвинутую обезьяну. Не пора ли переписать богословие, опираясь на последние научные данные?

"Всем животным, включая людей, часто приходится принимать решения" – прочитала я в одной из популярных книг, посвященных новым эволюционным открытиям. Далее на нескольких сотнях страниц автор описывал реальные научные эксперименты, доказывающие, что человек эволюционировал не только биологически, но и психологически. В животном мире обнаруживались, хоть и в зачаточном состоянии, абсолютно все свойства человеческой психики, включая нравственное чувство и свободу воли. Приводимые аргументы звучали весьма убедительно. И все же соглашаться с ними не хотелось. Во всяком случае, стоило сперва поинтересоваться, что думают по этому поводу другие ученые.

Между Дарвином и Уоллесом

Я сижу между обезьянником и "скалой с хищниками" в научном отделе московского зоопарка и пью чай в обществе трех серьезных женщин-зоологов, а точнее, двух этологов и одного зоопсихолога. В открытое окно доносятся крики детей, птичий гомон и еще множество всяких живых звуков.

– Скажите, вопрос о психической эволюции уже решен окончательно? – задаю я с ходу наиболее волнующий меня вопрос.

– Нет, не решен, – отзывается начальник научного отдел Елена Непринцева, невозмутимо отхлебывая чай. – Существуют и другие гипотезы. Думаете, это так просто – реконструировать наше давнее прошлое? Что у нас осталось от того времени? Всего лишь кусочки костей и так называемые артефакты – орудия, предметы культуры, наскальные рисунки. Вот с ними и работаем. Но одно дело с помощью этого материала восстановить внешний вид, а совсем другое – реконструировать особенности поведения и образ жизни. Тут уже возникает очень много априорных допущений. Ну а реконструировать эволюцию психики человека по тем же самым морфологическим признакам и подавно можно только на уровне гипотезы. Нет у нас материала для того, чтобы утверждать что-то с достаточной степенью уверенности.

– Я читала, что животные обладают теми же свойствами психики, что и человек. Они тоже способны на сопереживание, самопожертвование. Разве это не доказывает, что психика эволюционировала, а не была дарована свыше?

– Вы хотите спросить, можем ли мы по артефактам и остаткам костного материала реконструировать эволюцию психики? Это достаточно сомнительное занятие, – включается в разговор старший научный сотрудник факультета психологии МГУ зоопсихолог Елена Федорович. – Смотрите, что при этом происходит. Берут современных животных, сравнивают их с современным человеком. Это центр спекуляций. Если уж на то пошло, сравнивать надо не с современными животными, а с теми, которые существовали в период возникновения человека. А что мы знаем о поведении древних животных? Ничего. Это старый спор. Его затеяли еще Дарвин с Уоллесом. Ведь кроме Дарвина был еще другой не менее достойный ученый – Альфред Уоллес, сегодня несправедливо забытый. Дарвин настаивал на том, что человек постепенно эволюционировал от более низших форм психической жизни к высшим. А Уоллес утверждал, что мы не можем эту эволюцию проследить. Он считал, что особыми качествами человек был наделен сверхъестественной силой.

– Уоллес был верующий? – робко интересуюсь я, опасаясь, что мой вопрос покажется неуместным в этой сугубо научной компании.

– Так и Дарвин был верующий! – в один голос восклицают обе Елены. – В том-то и парадокс, что основатели так называемой "безбожной" теории сами были верующими людьми.

– Дарвина сейчас больше интерпретируют, чем реально читают, – продолжает Елена Федорович. – Зоологи и психологи объявляют, что их современная традиция изучения высших психических функций у животных основывается на учении Дарвина, но сам труд "Происхождение видов" мало кто держал в руках. В обществе есть запрос – найти преемственность между человеком и животными. Вот они и ищут. Но лично мое мнение, и я с возрастом все более категорично его высказываю: есть принципиальное отличие человека от любых высших животных. И человекообразные обезьяны – не исключение.

– Вы можете объяснить, в чем это отличие?

– Могу. Мы отвечаем за себя – они нет. Эта пресловутая воля, она реальна только у человека. Вы, коллеги, можете мне возражать, – Елена Федорович делает паузу.

– И возражу, – с удовольствием отзывается Елена Непринцева. – На самом деле принципы, по которым можно говорить о различии человека и животного, еще не определены. Нет у нас таких принципов, есть некое аморфное облако различий.

– Тем не менее, когда говорят, что животные – хорошие матери, а люди – плохие матери, это чистая манипуляция, – упорно продолжает Елена Федорович. – Если у обезьяны нарушен процесс естественного развития – а у обитателей зоопарка, родившихся в неволе, он нередко бывает нарушен, – она тоже будет плохой матерью. Если ее выращивали люди или у нее была мать с нарушенной способностью ухаживать за своими младенцами, она так же будет отвергать своего детеныша, будет жестоко с ним обращаться. Но у нее нет выбора и нет никаких возможностей для налаживания разрушенных эмоциональных связей. А у человека есть. И наоборот: обезьяна с ненарушенным поведением не может не кормить своего детеныша. А мы можем. Нынешние молодые мамаши бросают своих трехмесячных малышей и выходят на работу. Вот вам выбор. Биологическая составляющая есть всегда, но у нас есть высший, смысловой уровень. Внешне он может задавать сходное поведение, но регулируется это поведение принципиально другими механизмами. Есть такой хороший пример. Вас просят поднять руку как можно выше. Вы поднимаете, и кажется – все, это предел. А потом вас просят достать шапку, которая висит выше поднятой руки. Вы тянетесь и – дотягиваетесь, то есть выходите за пределы собственных возможностей и поднимаете руку еще выше. Вот что делает с человеком смысл.

Собачий имидж

– Я читала, что у животных тоже есть свобода выбора, – не сдаюсь я. – Крыса, например, может какое-то время размышлять, куда ей пойти – налево или направо. А потом рефлексирует, оценивает правильность своего поступка.

– Кто рефлексирует? Крыса?! – Елена Непринцева роняет на стол чайную ложку. – Нет, вы мне скажите, как вы судите о том, что крыса рефлексирует?

Ответить на этот вопрос я затрудняюсь: подробности, описанные в книге, память не сохранила.

– Понимаете, заключения, к которым приходят, ставя один и тот же эксперимент, могут сильно различаться, – подключается к беседе научный сотрудник отдела Ирина Вощанова. – Мы видим только то, что крыса идет, скажем, вправо, а не влево, – и все. Дальше начинается этап наших интерпретаций. И они в большой степени зависят от мировоззрения и той научной школы, к которой принадлежит ученый...

– Совершенно несомненно, что человек имеет огромное количество биологических свойств, которые мы встречаем у животных, в том числе в поведении, – подхватывает Елена Непринцева. – Одно из моих первых открытий, когда я начала изучать поведение животных: все, что видишь в поведении песца, ты находишь в человеке. Я начинала с песцов. Но тем не менее то, как ты интерпретируешь поведение животных, сильно зависит от того, что является моделью для сравнения. Вы не можете изучить ничего нового, не сравнив с чем-то, что уже известно. Вы привлекаете данные, которые ближе всего лежат к объекту изучения. А что ближе всего лежит к поведению животных? Поведение человека. Мы сравниваем внешний поведенческий рисунок человека и зверя и говорим: животные испытывают те же чувства, что и люди. Мы экстраполируем на них себя самих.

– Это и понятно, – Ирина Вощанова как будто пытается оправдать человечество. – Кого мы лучше всего знаем? Себя. Поэтому, когда мы начинаем изучать что-то, мы в первую очередь сравниваем с собой.

– Это называется антропоморфизм – уподобление человеку, – резюмирует Елена Непринцева.

– Подождите! – наконец спохватываюсь я. – Вот моя лайка, например, часто сбегала от меня на прогулке, а когда возвращалась, у нее всегда был очень виноватый вид. Ей действительно было стыдно, она понимала, что поступила плохо.

– О! Ну это просто классика, – вскидываются все три дамы. – Это история про вас, а не про вашу лайку. Опять экстраполяция.

– Как выглядит виноватый вид? – обрушивает на меня вопрос Елена Непринцева.

– Ну как... Прижатые уши, неуверенное повиливание хвоста...

– Когда собака хочет есть, она ведет себя точно так же! Нет у собак позы "виноватый вид". Она не описана, – начальник научного отдела безжалостно разделывается с остатками моей веры в собачью совесть. – Есть прижимание ушей. Виляние хвоста. Из этих элементов складывается поведение приветствия, реакция на агрессию и еще много чего. Или вот, к примеру, кошки. Если кошку регулярно наказывают за то, что она таскает рыбу со стола, то, набедокурив в очередной раз, она тоже будет сидеть с прижатыми ушами и выжидательно на вас смотреть. Этот вид можно назвать неуверенным. Вполне естественно иметь неуверенный вид, когда ждешь нагоняя. А виноватый вид придумали хозяева.

– Ну хорошо, зато собаки очень преданы хозяину, тоскуют по нему, – продолжаю я биться за честь собак.

– Кто вам сказал? – усмехается Елена Федорович. – Это мы хотим, чтобы они тосковали. На самом деле, тоскуем мы – по верности, по доверию. Есть люди, которые то же самое вам расскажут про кошек, про хомячков, про попугаев. Рефлексирующие крысы, совестливые собаки – все эти мифы сейчас очень популярны. В обществе есть запрос на стирание различий между людьми и животными, на биологизацию человека

За время нашего разговора "запрос" упоминается уже второй раз. Кажется, это ключевое слово.

– Что за запрос? Кому и зачем нужно приравнивать человека к зверю?

– Как кому? Людям, обществу. Быть животным очень выгодно – ни тебе ответственности, ни нравственного выбора, ни душевных терзаний. И не надо больше возиться с личностью. Какая личность? Какая нравственность? Все предопределено биологическими законами: стимул – реакция. Покушали – поработали – поспали. Это ж так просто и удобно. Мы уже давно общаемся на эту тему с разными СМИ. Последний раз приезжала какая-то программа НТВ. Там идея была такая: у животных есть жесткая линейная иерархия – альфа угнетает бету, бета угнетает гамму. А раз есть у животных, значит, должно быть и у человека. Я им говорю: нету у них в природных условиях линейной иерархии. Не-ту. Ни одного нашего слова в передаче на НТВ не осталось. Не удовлетворили мы их запрос.

Я выхожу из зоопарка в полном замешательстве. Животные бывают плохими матерями, собачья преданность – миф. Разговор с зоопсихологами до основания разрушил мою картину животного мира. Да и не только животного. В голове хаос и обрывки неоформленных мыслей. Похоже, без психиатра не обойтись.

Неожиданный поворот

Дмитрий Пуляткин – врач-психиатр, имеющий к тому же биологическое образование, – кажется человеком, способным разрешить мои недоумения. Кроме всего прочего, Дмитрий Альбертович – христианин. Наличие общей мировоззренческой платформы еще больше укрепляет мою надежду на успех. Все-таки в таком тонком вопросе религиозные убеждения играют не последнюю роль.

– Не понимаю, почему теория эволюции вызывает такой живой интерес среди религиозных людей, – пожимает плечами психиатр, и мои надежды на скорое обретение абсолютной истины стремительно увядают. – Практически все верующие биологи, за некоторыми исключениями, придерживаются одних и тех же взглядов на эволюционное развитие биологического мира. И им очень странно, что этот вопрос может кого-то смущать. Я христианин, но я против выискивания в Писании каких-либо ответов на вопросы относительно развития органического мира. Ничего подобного там нет и быть не должно. Это книга совсем о другом.

– Но неужели высшая психическая деятельность человека могла развиться из простейших биологических форм? А как же нравственность? Совесть? Ответственность? Разве не это принципиально отличает нас от животных?

– В психиатрии существует такой термин moral insanity – моральное уродство. Таких людей полно. Серийный убийца, например. Какая у него совесть? Какая нравственность?

– Но вы сами называете это уродством. Значит, у человека все-таки есть понятие нормы. А у животных его нет.

– Психиатры считают, что норма может быть только социальной. Это общество так решило, что в определенных обстоятельствах можно, например, выходить на демонстрации (разрешенные властями, разумеется!), но при этом нельзя кидаться бутылками, кусками асфальта, и все согласились. Есть еще семейные, производственные нормы и так далее. Они, кстати, в некоторой степени различаются в разных культурах и меняются со временем. Нравы Средневековья, например, нам порой кажутся дикостью.

– Существуют и общечеловеческие нормы. Обманывать нехорошо, убивать нельзя.

– Но это есть и у животных! Я не хочу сказать, что у животных существует совесть и нравственность, это бездоказательно. Существует именно норма. Самцы, устраивают поединки за обладание самкой, но, как правило, не доводят это до убийства. Ну хорошо, быки не плотоядные, им резона нет убивать. Но лев вполне мог бы добить соперника и полакомиться тем, что от него сталось. Но нет, они своих не едят.

– Это не сознательный выбор, а... – пытаюсь я воспроизвести возражения зоопсихологов.

– А дикари, кстати, ели! – не дает мне договорить мой собеседник.

– Ну хорошо, вы как психиатр видите какую-либо принципиальную, качественную разницу между человеком и животным? Пусть она пока не определена, но она же есть?

– Видимо, есть, но все же только количественная. Более того, в процессе развития человеческой личности и, наоборот, в процессе инволюции психика может приобретать совершенно другие черты. Так, скажем, человек цветущего возраста безусловно "опережает" животных по всем параметрам. А вот, например, человек в деменции (старческое слабоумие) может даже не узнавать ближайших родственников. И в каком же виде тогда душа будет существовать в вечности: до болезни или после нее?

– Ну, тогда я вообще не понимаю...

– Ситуация такая, – Дмитрий Альбертович смягчается. – Эту путаницу может разрешить только подход трихотомический. Тело – душа – дух. Об этом многократно писали святые отцы. Я не понимаю, почему об этом часто никто не помнит? Тело физично, биологично, подвержено болезням, внешним влияниям, постоянно меняется. Душа – тоже, и при этом тесно связана с телом. Это я вам как врач говорю. В процессе некоторых заболеваний человек может приобретать совершенно другие характерологические черты, значит, говорить о состоянии души можно лишь применительно к конкретному моменту времени.

– Мне казалось, что душа – это некое ядро, которое всегда присутствует в человеке неизменно.

– Давайте для начала разграничим понятия "дух" и "душа". Дух есть "благоволение Божие в человецех". Душа же как раз крайне изменчива, на уровне индивида развивается, достигает апогея и, увы, деградирует. Для психиатра душа – это совокупность переживаний, которые актуальны для личности в данный момент или удерживаются в ее памяти. Я ни в коем случае не отождествляю характер, психику человека, то есть то, что нам явленно, с его вечной Душой или Духом. Хорошо, давайте говорить не о душе, а о психике. Это, в принципе, вопрос терминов. "Психе" в переводе с древнегреческого и есть душа. Неразрывная связь души (или психической жизни) с мозгом для науки очевидна. Если угодно, мозг выделяет мысли, эмоции, как печень выделяет желчь. С другой стороны, психическая жизнь имеется и у животных. Так что на уровне того, что доступно нам внешне как предмет исследования, различие между человеком и животным – только в степени представленности тех или иных качеств. Но на уровне, трансцендентном, о котором судить может только Бог, человек имеет Дух Божий. В каком качестве и выражении? Как он взаимодействует с психической жизнью? Этого мы не знаем. Но христиане верят в то, что у человека все-таки присутствует это некое другое измерение, что, конечно, недоказуемо. Это не предмет научного исследования. Это исключительно вопрос веры.

– Вы считаете, что в процессе эволюции в обезьяну был вдохнут Дух Божий и так возник человек?

– Думаю, да. Возможно, это произошло постепенно.

– Но непонятно, в какой момент и каким образом.

– А то, что из сгустка человеческих клеток при развитии плода в утробе появляется такое вот чудо природы, как человек, – это вас не смущает? Тут вы не задаетесь вопросом "когда и каким образом", на стадии, скажем, одной клетки или двух? У Алексея Константиновича Толстого есть отличное стихотворение – письмо к Лонгинову, начальнику управления по делам печати, который собирался наложить запрет на русский перевод Дарвина:

Отчего б не понемногу

Введены во бытие мы?

И не хочешь ли уж Богу

Ты предписывать приёмы?

Способ, как творил Создатель,

Что считал он боле кстати,

Знать не может председатель

Комитета о печати.

У Бога все возможно. Способы, какими Он творил и творит человека, нам неизвестны, и не стоит ограничивать разнообразие возможных вариантов.

– Вы не считаете, что развитие науки ставит перед верующими учеными какие-то новые задачи?

– Я считаю, что верующих ученых просто не существует. Есть верующие люди, некоторые из них по профессии – ученые. И никакого конфликта между этими двумя сферами жизни у них не возникает. Наука доказывает, а религия верует. Вопрос о соотношении богословия и теории эволюции – надуманный по своему существу. Размышление над ним ничего не дает науке, ничего не дает православному христианину, никого ни к чему не подводит и в общем, строго говоря, повторяет историю, в которую в свое время "влипла" Католическая Церковь, когда обвинила в ереси Коперника, а затем и Галилея. Вертится ли Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца – какое это имеет отношение к проблемам духовной жизни? Да никакого! Плохо, когда наука начинает принимать на веру то, что нуждается в доказательствах. И так же неуместно, когда религия пытается трактовать вопросы естествознания.

Я выключаю диктофон и от души благодарю Дмитрия Альбертовича за беседу. Конечно, поиски истины можно продолжить – опросить еще с десяток экспертов, каждый из которых, в этом я теперь не сомневаюсь, будет иметь свое мнение, отличное от предыдущих. Но смысла коллекционировать гипотезы я больше не вижу. Ясно, что научного ответа на вопрос, в чем состоит принципиальное отличие человека от животного, я не услышу. Но ясно и другое – каждому человеку этот ответ уже дан на уровне ощущений и личного опыта. Главное – не забывать об этом, когда пытаешься дотянуться до того, что кажется недосягаемым. Кажется, кто-то из моих собеседников назвал это смыслом человеческой жизни.