Вещество литературы, или Как готовилась антицерковная кампания

Обсуждение религиозной темы в СМИ порождает не только споры, но и неразрешимые загадки. Например, признанные эксперты, маститые колумнисты, смелые репортеры никак не могут прийти к единому мнению: когда начался так называемый "конфликт между церковью и интеллигенцией".

Одни отсчитывают его от невзоровских программ. Другие – от болезненной реакции гуманитарного истеблишмента на "неприлично многолюдное" стояние к Поясу Богородицы. А кто-то – от политического доноса академиков-атеистов, написавших письмо во власть с просьбой объявить войну "клерикализации", то есть растущему влиянию Церкви в обществе.

Нет единомыслия и в терминах. Одни говорят об антицерковной кампании, кто попроще – называют ее просто интеллигентской истерикой, а прирожденные аналитики – хорошо срежиссированным политическим спектаклем.

Я и сам долго терзался смутными сомнениями насчет этого самого "часа икс". Сомневался бы и дальше, не попадись мне на глаза небольшое, но примечательное интервью с Людмилой Улицкой "Сегодня церковь опять в подполье"

Прочитав его, я понял, с какого момента следует отсчитывать если не сам "конфликт", то официальное объявление войны.

Но обо всем по порядку.

Это интервью – лишь одно из многих, которые давала разным СМИ создательница российского "интеллигентского романа" – впрочем, слово "российский" здесь явно лишнее, ни в какой другой стране этот жанр невозможен.

Людмила Улицкая и на этот раз, как это ей свойственно, занимает резко антицерковную позицию, хотя выражения использует чаще всего почти парламентские. Оно и понятно. Гуру гуманитарной интеллигенции, знаток диссидентской субкультуры и фанатичный популяризатор политкорректности и толерантности в России – статус по нынешним временам серьезный. И его обладательница, конечно, не может позволить себе плясать на амвоне подобно "отвязанным" панк-феминисткам, даже если в чем-то разделяет их взгляды. Но иногда она все же переступает невидимую грань.

Например, я с удивлением прочитал, что сегодня "из мировой религии православие превращается в агрессивную партию, пронизанную чувством превосходства по отношению к неверующим и людям иных вероисповеданий". Честно говоря, не припомню, чтобы даже крайние ортодоксы всерьез жаловались на "ползучую атеизацию". Или требовали ограничить в правах атеистов (вариант: представителей других традиционных конфессий), как хотел поступить с православными атеист Михаил Прохоров, выдвинувший чудовищную по своей сути идею "Религиозного кодекса" – нечто вроде желтых звезд для евреев времен оккупации.

Но властительница интеллигентских дум утверждает обратное... И ее мнение, пусть резкое и бездоказательное, – всего лишь мнение. Но как отнестись к другой, куда менее содержательной, но явно оскорбительной реплике: "Там, где висел "КПСС", теперь висит "Христос Воскрес!". Это уже явно не точка зрения (она изложена дальше), а эмоциональное отношение. Отношение к кому? К многочисленной группе российских граждан, для которой кощунственно само уподобление двух понятий – коммунизм и Христово Воскресение. Настолько же, насколько для мусульман оскорбительно изображение Пророка без одежды, а для евреев – издевательство над памятью о Холокосте. Впрочем, в адрес мусульман Улицкая также допускает ксенофобский выпад, рассуждая о том, что мы, россияне, того и гляди, "откатимся по мышлению к уровню исламского фундаментализма". Понимает ли уважаемый автор разницу между молодыми радикальными течениями и вполне традиционным исламским фундаментализмом? Так или иначе, мы имеем в остатке классический language of hate. Именно так называет это новейшая лингвоэтическая терминология, не правда ли?

Куда же подевались толерантность с политкорректностью, за которые неустанно борется Людмила Улицкая? Борется как минимум со времен своего нашумевшего мультикультурного проекта "Другой, другие, о других"... Понимаю, вопрос вполне риторический. Разумеется, это никакая не перемена взглядов. Просто толерантность вкупе с прилагающейся к ней политкорректностью в понимании Улицкой и ее единомышленников распространяются не на всех. Существуют категории граждан, выведенные за рамки этого морального консенсуса его носителями. Выведенные априори. То есть вроде бы граждане – но не совсем граждане.

Уважаемые блюстители основ светской этики, вам это ничего не напоминает?

Сущность секулярной доктрины, которой следует мастер интеллигентского романа, известна давно. Инверсные понятия (грубо говоря, "слова-перевертыши") – вообще ее отличительный признак, как и стирание грани между языком и моралью, поступком и словом. Ведь термины "репрессивная толерантность", "позитивная дискриминация" (ср. не менее парадоксальное "гуманитарные бомбардировки") придуманы отнюдь не мною. Забавно, что эта самая инверсия моральной нормы, часто демонстративная, до боли напоминает принципы советского диамата, который легко и напрямую переносил в политику гегелевский закон "отрицания отрицания" (аналог инверсии). Что в итоге позволяло не очень затрудняться с оправданием очередных политических чисток. Впрочем, использование бывшими врагами коммунистического режима методов своих противников – это тоже вполне диалектично.

Возвращаясь к интервью, замечу: в нем нет ничего нового. Кроме одного: все сказанное прозвучало уже после печально известных плясок на амвоне и спиливания крестов. Не боится ли писательница вместо адепта политкорректности превратиться в банального инициатора религиозной или социальной розни?

Но я затеял весь этот разговор не для того, чтобы уличить известную писательницу в нескольких неудачных фразах, а чтобы вернуть читателя на несколько лет назад. В то время, когда нашумевший роман Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик", очень похожий по идейному звучанию на сказанное его автором сегодня, получил престижную, почти государственную (кому надо, те меня поймут) премию "Большая книга". На дворе был 2007-й, а точнее, конец 2007-го. До начала антицерковной кампании оставалось три года...

Но конфликт "интеллигенция – Церковь" уже был официально озвучен. Пожалуй, впервые так явно после советского времени. Но многие не придали значения этому явному объявлению войны.

Нет, "Штайна" тогда и хвалили, и ругали. Идейные оппоненты совершенно справедливо указывали на то, что роман – отчетливо антиправославный и в значительной мере антихристианский. Кстати, ортодоксальные иудеи тоже не любят эту книгу, и есть за что. Приведем лишь несколько наиболее откровенных мест.

"Интересно посмотреть, что останется в России от самого христианства, если вычесть из него язычество". Сильное утверждение. То есть, я, православный россиянин, по мнению Улицкой – язычник по преимуществу. С какого перепугу? А объявить российских мусульман "неверными" автор не желает?

Или так: "Греческая, византийская составляющая во многом исказила сущность первоначального христианства", которое якобы существовало, когда "новый побег маслины еще не был отрублен от ствола мечом апостола Павла". Добавим ко всему этому крайне неприглядные образы православных и католиков-ортодоксов, которые у Улицкой постоянно кого-то предают – и становится очевидным ксенофобский характер книги.

Я понимаю, это всего лишь литература. Но роман написан как полудокументальное произведение, авторская дистанция по отношению к героям минимальна. К тому же идеи своей книги Улицкая не раз повторяла прессе. А иногда просто напрашиваясь на скандал, буквально как Pussy Riot. Говорила: "Мне оторвут голову. Кто оторвет – я не знаю, но будет много желающих". Отрывание головы не состоялось, и не могло состояться. Проблема в другом. В том, что когда "Штайн" получил "Большую книгу", мы предпочли промолчать. Не только христиане – все, кто имеет совесть и здравый смысл. Вот это действительно страшно.

А ведь уже тогда Церковь могла поставить вопрос перед обществом и властью: не переступили ли мы тот рубеж, после которого общество рискует сорваться в пропасть нового большевизма? Не спросили. Ну, подумаешь: роман и есть роман.

А ведь его премирование явно было началом подготовки общества к антицерковной кампании. И пробным шаром: а что, если...?

Оказалось – ничего. Мы предпочли не заметить бестактность, как это принято в приличном обществе. Если кто-то сморкается в занавеску, ее можно выстирать. Если сквернословит, следует говорить предельно корректно. Мы не виноваты, нас так воспитывали.

Сегодня мы понимаем: молчать было нельзя. Наше молчание было понято однозначно: мы не граждане. А для светского сознания это момент сакральный. Если Бога нет, значит, все дозволено – так было у героев Достоевского. Не гражданин – значит никто. Так в нынешней России.

И несколько лет спустя мы узрели истинное лицо антиклерикального фанатизма, мы услышали с амвона крик "с...ь Господня", увидели как пилят и сжигают Поклонные кресты, как травят священников и оскверняют строящиеся храмы. А ведь не будь того странного награждения, может, не было бы и провокации в ХХС. И адвокаты Pussy Riot не грозились бы теперь вчинить иск своей бывшей подопечной Самуцевич.

Кстати, на подступах к антицерковной кампании было много интересного, о чем сегодня не любят говорить. Например, уже откровенно порнографический роман "Цветочный крест" Елены Колядиной, тоже как бы на церковную тему. И вновь антиправославная агитка становится книгой-лауреатом, теперь уже "Русского Букера" (2010). Правда, на этот раз ребята явно перестарались. Даже иностранных спонсоров премии ситуация, похоже, покоробила настолько, что они не продлили контракт с "Букером" и отключили его от финансирования. Спасибо им за принципиальность.

Я не хочу выдвигать запоздалые претензии госпоже Улицкой, и серьезный разговор о религии с ней вряд ли возможен. Но хотелось бы, чтобы светская часть общества опомнилась и призналась, наконец: да, есть вещи, недопустимые в нормальной стране. Недопустимые по отношению к кому бы то ни было. Если вы назовете православного язычником, мир, конечно, не перевернется. Но очень скоро вандалы войдут в храм.

Или понятие "толерантность" имеет избирательную применимость в России?