Десять книг 2012 года

Главные темы 2012 года – различного рода разломы и несоответствия. Между властью и обществом. Или между людьми дигитальными и оффлайновыми. Еще – между тюрьмой и свободой. Между поиском словаря, в котором можно говорить о будущем, и невозможностью осмыслить и принять собственное прошлое. Между городским комфортом и российской необустроенностью. И книги в этом году подобрались соответствующие.

В список сознательно не включены прописные шедевры и бестселлеры. Книга Геворкян о Ходорковском, пережевывающая сюжет пленника Путина, рефлексирующей Железной маски. Истории о смелых египетских активистах, свергнувших Мубарака при помощи стремительного Web 2.0. Биография Стива Джобса, которую теперь прочитал и выучил наизусть каждый потенциальный эффективный менеджер и будущий миллиардер. Антикнигой года, кстати, стал опус Николая Старикова "Сталин. Вспоминаем вместе", лидирующий по продажам московских магазинах, и посвященный ответам на вопрос вроде "Почему современники считали Сталина очень остроумным человеком". Всего этого в нашем Топ-10 нет и быть не может. Мы выстраиваем здесь книги-образцы, книги-знаки и книги-сюжеты, штурмующие реальность, приближающие ее к нашему мышлению. Ну а расставлять бестселлеры по полкам оставим гибким мерчендайзерам.

Как и в прошлые годы, главная проблема подведения итогов для нашего интеллектуального книжного рынка заключается в тотальном дефиците оригинальных текстов, написанных на русском языке. Почти все, что можно узнать о современном мире, приходит к нам сегодня с Запада. Давно произошло закрепление этой диспозиции: русские не субъект научного познания, а его объект, пища для ума исследователей из Гарварда или Оксфорда. Сдвинуться с мертвой точки мы не можем, несмотря на усилия отдельных героев.

1. Эли Паризер "За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас?" М.: Альпина Бизнес-Букс, 2012.

Гражданский активист из США Эли Паризер написал книгу, образцовую сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, она посвящена важнейшему вопросу современности: что такое цифровые социальные сети, что они дают нам, что делают с нами и куда ведут общество. Это тема сама по себе стопроцентное попадание в десятку. Думать о влиянии новых социальных медиа на современность очень не хочется, потому что нужно еще посмотреть вон те интересные картинки Вконтакте. Но делать это (думать) нужно, причем быстро, чтобы поспевать за темпами развития интернета. Противопоставлять "реальное" и "виртуальное" давно не имеет смысла, зато у медийной реальности сети появляется собственная история. Ранний интернет, построенной на модели отдельных сайтов и "веб-серфинга" противопоставляется нынешней ситуации, когда сеть – это, например, Facebook, отрытый виде приложения на iPhone. Паризер дает конструктивную и нетривиальную критику одного из аспектов сетевого существования: какую информацию мы получаем из них. Кто решает, что мы читаем в Facebook? Оказывается, вовсе не мы сами, но тайные алгоритмы Цукерберга. Древний тезис Маклюэна тут разрастается до невиданных масштабов и очевидности. Что вы будете знать о мире, напрямую зависит от того, какое новое медиа вы выберете, и как сумеете его настроить. Экологу запрос "BP" в Google дает информацию о нефти в Мексиканском заливе, финансиста тот же самый запрос отправляет на страницы с информацией с биржи. Персонализация поиска, введенная Google, играет с нами дурные шутки: объективной и общезначимой информации больше не существует. Социальные сети навязывают нам картину мира софиста Протагора. Пользователь есть мера всех вещей, релевантных, потому что они находятся, нерелевантных, потому что мы знаем, что они вас не заинтересуют. Еще более невнятные правила игры предлагает Facebook, манипулируя нашими лентами в зависимости от своих маркетинговых нужд. В конце концов мы узнаем, что не все соцсети одинаково полезны. Паризер приводит убедительную апологию Twitter. Все ваши записи в нем доступны абсолютно всем (если только вы не закрыли аккаунт в принципе), а вы в свою очередь читаете 100% твитов всех, на кого подписались. Просто и честно. И еще один момент. Паризер очень наглядно показывает, как нужно делать актуальные и достаточно оперативные тексты-исследования (или расследования). Это готовый учебник для начинающих авторов.

2. Алекс Росс "Дальше – шум. Слушая XX век". М.: Corpus, 2012.

Это одна из тех книг, ради которых стоит любить чтение. Алекс Росс – музыкальный критик The New Yorker с вдохновением рассказывает о классической музыке XX века. Казалось бы, тема хотя и важная, но "на любителя", и поклонникам The Beatles или людым, вообще равнодушным к звукам, читать об этом не обязательно. Весь вопрос тут, однако, в том, как Росс строит свой рассказ. Он самым искусным образом лавирует между чистым музыковедением, анекдотами из жизни музыкантов (однажды Стравинский поперхнулся коктейлем, когда Чарли Паркер сыграл перед ним мотив из "Жар-птицы"), социологией музыки, культурологическими и политологическими контекстами. По сути, перед нами гениальная история века – две мировые войны, русская революция и русская эмиграция, появление американской сверхдержавы и послевоенное становление массового общества, – рассказанная через музыку. На Росса-рассказчика и Росса-эрудита тоже стоит равняться. Да и вообще на каждую тему должна быть написана как минимум одна книга, сопоставимая с этим образцовым нарративом. С изданием Росса на русском языке связан любопытный казус: переводчик Михаил Калужский и/или редактор перевода внесли свой посильный вклад в исследования философии Витгенштейна, сформулировав его фразу "wovon man nicht reden kann, darüber muss man schweigen" как "Если один не может говорить, другой должен молчать". Остается надеяться, что в русском переводе второй книги Росса "От Баха к Бьорк" подобные ляпы будут исключены.

3. Вячеслав Глазычев "Город без границ". М.: Территория будущего, 2011 год.

Вячеслав Леонидович Глазычев ушел из жизни летом этого года. Последняя из его опубликованных книг задумывалась как часть трилогии, продолжение его "Архитектуры" и "Урбанистики". Основной тезис: город больше не рассматривается как пространство, исключенное из "местности" или территории, прилегающей к нему. У современного города нет крепостной стены, а движение людей, товаров и информации делает его гибким, рассредоточенным и подвижным. Рассуждения Глазычева, насыщенные историческими примерами, совпали с запоздалым осознанием: российские города тоже не могут развиваться стихийно. Плановая экономика кончилась, но городам, как и компаниям и людям, нужны стратегии. Появилась идея "Большой Москвы", шумно осаждавшаяся в начале и середине 2012-го. Смерть Глазычева, человека энциклопедически образованного и при этом главного нашего эксперта по городам, – страшная потеря для российской интеллектуальной жизни, потому что заменить его попросту неким. Только книги и остались.

4. Пьер Байяр "Искусство рассуждать о книгах, которые вы не читали". М.: Текст, 2012.

Самая важная книга для студентов и критиков (а всем нам приходится сейчас выступать в той или другой роли постоянно). Как говорить о книгах, которые мы не читали? А как жить с осознанием того, что мы никогда не прочтем всех книг, которые в рамках приличия положено прочитать людям нашего круга? Веселый филолог Байяр протягивает руку помощи. Не отчаивайтесь, друзья, говорит он. Он сам преподаватель, но читает медленно, неохотно и почти все сразу забывает. Иногда Байяр, соответственно, попадал в такие ситуации, когда рассказывал коллегам и студентам и книгах, которые были им, например, только пролистаны. Ну и ничего! Не стоит переживать! Оставьте вы эти невротические комплексы, настойчиво предлагающие обращаться с книгой, как с сакральным предметом, и читать ее исключительно от корки до корки. Даже если так делает Борис Куприянов из "Фаланстера". Есть и альтернативные способы. Байяр говорит, что во-первых, книги цитируют и пересказывают друг друга, поэтому, скажем, почти каждый образованный человек знает, о чем говорится в "Улиссе" Джойса, хотя большинство все-таки его не читает. Во-вторых, нет особой разницы между тщательным чтением и перелистыванием: что-то мы выхватим и запомним, а остальное растворится бесследно. Ну и, в третьих, культура – это вообще умение ориентироваться в непрочитанных и полупрочитанных книгах и ничто иное. Какое облегчение.

5. Альберт Хиршман "Страсти и интересы. Политические аргументы в пользу капитализма до его триумфа". М., Издательство Института Гайдара, 2012.

Еще один мыслитель, ушедший из жизни в нынешнем году наряду с Глазычевым и Хобсбаумом, политолог, экономист, историк идей Альберт Хиршман, в России за пределами узкого профессионального сообщества почти не известен. Совершенно незаслуженно, в том числе и потому, что своей карьерой этот выдающийся интеллектуал XX века демонстрировал условность любых институциональных и дисциплинарных границ в современной науке. Стиль, качество анализа, глубина знаний Хиршмана увлечет вас вне зависимости от вашей "темы". "Страсти и интересы" – небольшая работа, посвященная идеологическим истокам капиталистического общества. Мысль, которую Хиршман прослеживает здесь, опираясь на нетривиальное исследование классических текстов XVII-XVIII столетия, состоит в том, что разрушительные страсти, религиозный фанатизм, невежество, склонность к насилию и жестокость, были уравновешены в глазах первых наблюдателей капитализма единственным рациональным интересом – жаждой наживы.

6. Ричард Рэнгем "Зажечь огонь. Как кулинария сделала нас людьми". М.: Coprus, 2012.

Лаконичная книга, с ясной, полезной и правдоподобной идеей, – большая редкость по нынешним временам. Приматолог Ричард Рэнгем суммирует свои доводы о том, что приготовление пищи на огне стало ключевым фактором, который привел к возникновению человеческой культуры и цивилизации. Приготовление пищи избавило наших предков от необходимости тратить вторую половину дня на ее пережевывание (первая половина тратилась на поиски обеда), и впервые дала человеку свободное время. Кулинария, впрочем, привела к возникновению кухонного рабства для женщин. Ведь повар, готовящий еду, легко заметен на местности и нуждается в защите. Женщины стали кормить мужчин, которые их защищали. С этого все и началось. Мы, люди, по всей видимости, вид обезьян-поваров. Приятного аппетита.

7. Эммануэль Каррер "Лимонов. Роман" М.: Ад Маргинем, 2012.

Талантливый французский писатель, создавший среди прочего замечательную биографию Филипа Дика, пишет книгу о талантливом русском писателе и притом живом, 69-летнем старце-пацане Лимонове. Такое трудно пропустить, согласитесь. Каррера, пожалуй, справедливо критикуют за то, что значительная часть его текста представляет собой пересказ автобиографической прозы самого Лимонова и мало что нового сообщает поклонникам последнего. Но важнее другое: Каррер почувствовал в Лимонове своеобразный симптом послевоенной истории Европы, искренне наслаждается его задором и литературной силой. А самое интересно происходит, когда Каррер и его друзья начинают предсказуемо ужасаться русскими фашистами. Француз понимает, что в России 90-ых годов, где от молодых людей отвернулось государство, где не существовало общественных организаций, а старшее поколение было занято борьбой за выживанием или уже проиграло в этой борьбе, Лимонов стал чуть ли не единственным вождем провинциальных пацанов с запросами выше средних. Вот эта "банда" и свет в оконце для юношей и является его, Эдуарда Венеаминовича, подлинной историей и апологией. А не литература, которую, как можно судить по книге Каррера, Лимонов всегда считал лишь инструментов для получения славы и величия, и не встреча с каким-нибудь Дугиным, трусом и болтуном (это тоже Каррер, но мы согласны).

8. Ричард Докинз "Самое грандиозное шоу на Земле. Доказательства эволюции". М.: Corpus, 2012.

Перевод свежей (2009 года) книги великого Докинза, посвященной одной единственной теме: рассказу о том, какие открытия в биологии были сделаны за последнее время и какой в этих открытиях смысл. В контексте американской интеллектуальной сцены цель Докинза – разгромить креационистов, но в отличие от "Бога как иллюзии" полемических перегибов здесь практически нет, все по делу. Биология сейчас развивается так быстро, что даже специалисты не успевают следить за смежными областями знания, а обычные граждане и вовсе пребывают в уверенности, что со времен Дарвина или, по крайней мере, с тех пор, как они учились в школе, в этой науке ничего не изменилось, и несчастные эволюционисты все еще ищут какое-нибудь "недостающее звено". Докинз интересно и наглядно показывает, что их давно и неоднократно нашли, и что вообще спрашивать про "звенья" сейчас могут только дилетанты.

9. Александр Кан "Курехин. Шкипер о Капитане". М.: Амфора, 2012.

Сергей Курехин – феномен мирового масштаба, один из очень немногих российских музыкантов и композиторов конца XX века, признанных абсолютно всеми, всерьез и навсегда. Курехин вышел за пределы музыки, создавал свою "Поп-механику", играл в кино, прославился всесоюзным шедевром стеба "Ленин гриб". В любой стране кроме России книги о таком человеке выходили бы каждый год. У нас, кажется, до сих пор не было ничего. Александр Кан, музыкальный продюсер, один из деятелей ленинградской джазовой сцены начала 80-ых, осмелился заложить основы для отечественного курехиноведения, избрав для этого жанр личных воспоминаний и одновременно расследования-light. Получилось, кажется, хорошо. Одна цитата: "На пике своей карьеры Курехин стал именно дирижером, если этим термином можно обозначить... дрыганья ногами в позе лежа на полу"

10. Татьяна Щипкова "Женский портрет в тюремном интерьере. Записки православной". М.: "Индрик", 2011.

О женской тюрьме в 2012 году думал весь наш креативный класс. Мы много нового узнали об условиях содержания, греве, хатах и этапах. Было в высшей степени актуально и познавательно. Сейчас женщины в России сидят за нарушение чувств верующих христиан. А в книге Татьяны Щипковой рассказывается о нашем совсем недавнем прошлом: тогда женщины-верующие сидели, так сказать, за нарушение чувств атеистического государства. Щипкова – кандидат филологических наук, в 70-ые годы обратилась к православию, в 1978-ом пыталась вместе со своими единомышленниками издавать журнал "Община". Годом спустя против нее сфабриковали уголовное дело по обвинению – какие знакомые сюжеты! – в избиении дружинника, участвовавшего в обыске в ее квартире. В лагере под Уссурийском Щипкова создает "подпольную школу" и учит зечек русской литературе. Возвращаясь в поезде назад в Москву, начинает писать свои воспоминания, которые теперь наконец опубликованы. Что ж, наша традиция длится: от "Записок из Мертвого дома" к Солженицыну, Шаламову и писателю Андрею Рубанову. Длится ли при этом жизнь? Кажется, топчется по кругу.