Была такая песенка когда-то: "Дождь по асфальту рекою струится, дождь на Фонтанке, и дождь на Неве... Вижу родные и мокрые лица, голубоглазые в большинстве". Увы, в Санкт-Петербурге она потеряла уже актуальность – и лица неродные, и речь чужая. Даже, если не думать о криминальных историях, участниками которых становятся новоиспеченные "земляки", задумываешься о том, что наши города (и села) перестают быть узнаваемыми. Вот, говорят , что их учить нужно. Чему учить и для чего учить? Что мы можем противопоставить этому бескровному (пока) нашествию и завоеванию? И поневоле бросаешь взгляд назад, в историю нашей страны.
Ни один даже выселенный и перемордованный народ не понес таких генетических потерь, как русский. Чеченцы, ингуши, латыши, крымские татары – пострадали, но уцелели, а вот, скажем, терские казаки, чью землю в 1920-м отдали тем же чеченам и ингушам – исчезли бесследно. В школе маленького баварского городка Регенсбурга в первый день все ученики должны прийти в национальной одежде Баварии – несмотря на свою национальность. А что мы знаем о нашем национальном костюме? В музее бывшего Рисовального училища барона Штиглица (ныне – училище имени Мухиной) есть витрина, в которой находятся 145 кукол в костюмах различных губерний – и это неполная коллекция! Но некому шить, носить эту одежду, хотя бы в праздничные дни, не у кого разузнать её секреты. Не осталось еще недавно почти живой культуры средней полосы России Не осталось и следа от архангельских помор, от крепкой северной русской крови и веры. Все депортированные народы сохранили свою культуру, свою веру, свои традиции – и только русскому народу был оставлен ансамбль "Березка" в качестве воспоминания о народной культуре и по одной-двум церквям на город – "для отживающего элемента". Нынешнее возвращение к вере во многом искусственно, преувеличенно – душа вроде и стремится, а телесам лень, чуть погонят, и большинство вернется к прежнему образу жизни. Отсюда видим так много жалоб на сложность служб, на непонятность церковно-славянского языка, отсюда готовность дружить и с католиком, и с сектантом – потому что понятнее и приятнее "Бог в душе", чем Церковь Воинствующая, в первую очередь против твоей собственной слабости и тефтельности воинствующая.
Утрачено чувство общинности, происходящее от соборности, общей "помочи". Приходит беда – отворяй ворота, остаешься один на один, разве что помогут те, кто в похожем положении. 100 тысяч подписей собрано для того, чтобы по-прежнему вывозить наших детей в Америку и что-то не слышно голоса тех, кто против, кто хотел бы и мог позаботиться о детях здесь, на родине. Да, брехливую собаку всегда громче слышно, но ведь "по делам их узнаете их", а и дел наших не видно и не слышно. Дагестанцы лезгинку станцуют – запросто, а мы что можем станцевать? Что спеть? Чему учим своих детей – английскому языку с трех лет? Что мы можем требовать от приезжих, если скоро с трудом будем изъясняться на родном языке, если сквернословие проникло в обыденную речь детей и женщин?
Есть прекрасный рассказ забытого нынче русского писателя и собирателя северных былин и сказов Бориса Шергина – "Для увеселенья". Там описывается, как на маленьком пустом острове была найдена доска с эпитафией двух погибающих рыбаков-поморов самим себе – не хотелось им умирать в безделье и беспамятстве. Вот она:
"Корабельные плотники Иван с Ондреяном
Здесь скончали земные труды,
И на долгий отдых повалились,
И ждут архангеловой трубы.
Осенью 1857-го года
Окинула море грозна непогода.
Божьим судом или своею оплошкой
Карбас утерялся со снастьми и припасом,
И нам, братьям, досталось на здешней корге
Ждать смертного часу.
Чтобы ум отманить от безвременной скуки,
К сей доске приложили мы старательные руки...
Ондреян ухитрил раму резьбой для увеселенья;
Иван летопись писал для уведомленья,
Что родом мы Личутины, Григорьевы дети,
Мезенски мещана.
И помяните нас, все плывущие
В сих концах моря-океана".
Какой простой, вместе с тем высокий слог... какая мудрость и смиренное приятие близкой смерти – и это очень простые, не умудрённые высокой ученостью люди!
И дальше Шергин пишет: "Все как заколдовано. Все будто в сказке. То ли не сказка: полуночное солнце будто читает ту доску личутинскую и начитаться не может. Мы шапки сняли, наглядеться не можем. Перед нами художество, дело рук человеческих. А как пристало оно здесь к безбрежности моря, к этим птицам, сидящим на отмели, к нежной, светлой тусклости неба! Достопамятная доска с краев обомшела, иссечена ветром и солеными брызгами. Но не увяло художество, не устарела соразмерность пропорций, не полиняло изящество вкуса. Посредине доски письмена – эпитафия, – делано высокой резьбой. По сторонам резана рама – обнос, с такою иллюзией, что узор неустанно бежит. По углам аллегории – тонущий корабль; опрокинутый факел; якорь спасения; птица феникс, горящая и не сгорающая".
Что бы и каким слогом мог сказать каждый из нас в подобную минуту? Какие слова найдут наши дети в трудную пору, к кому они обратятся, если мы не изменим своей жизни и не покажем им примером, что, если "с нами Бог – кого убоюся"?
Нет, пока мы сами не осознаём себя русским народом, пока не очнемся, не начнем отыскивать, что потеряли, гордиться тем, что предки из Тверской, Вологодской, Костромской губернии, вспоминать их обычаи, разговаривать и писать по-русски, а не на новоязе, возвращать жизнь, пока не поймем, что только верой и русской церковью уцелела наша многострадальная отчизна – никакие специалисты не спасут. По-человечески, состояние России и ее народа может привести в отчаяние – пустующие деревни, умирающие маленькие города, увеличивающаяся миграция... Но мы не знаем воли Божией, хотя наш собственный выбор может ей способствовать. По-другому стали восприниматься поговорки, которые когда-то приводились, как подтверждение самонадеянности народа – "Бог-то Бог, да сам не будь плох... На Бога надейся, да сам не плошай...". Нет, не против Бога они, а за Него. Бог – не слепая и безличная сила, он – любящий Отец, давший тебе свободу выбора, не неволящий тебя, но ждущий твоего соработничества, поэтому не плошай, начни с себя – со своей семьи, со своих детей. С двух квадратных метров вокруг себя, приведенных в порядок. Это очень хлопотно – наклоняться за каждой мусоринкой. Но если мы этого не сделаем сейчас, следующему поколению придется учить язык пришлецов.
Источник: Православие и современность
