Когда видишь сегодня в "фейсбуке" гневный пост про "засилье попов", про Церковь и чиновничество и даже про то, что христианство мертво, то вспоминаешь Розанова. Обо все этом он писал еще сто лет назад. Загадочный русский философ, которого одни считали антихристианином, другие антисемитом, одни провидцем, другие – краснобаем, лишенным убеждений, умер в этот день в 1918 году – возле Троице-Сергиевой лавры, после исповеди и причастия
Василий Розанов – идеальная иллюстрация для античного представления о переменчивости человеческого счастья. Голодное детство и старость, неудачный первый брак и тайное венчание с женщиной, с которой философу удалось прожить до конца своих дней, учительство в провинциальных городах и писательство, постепенно приносившее богатство. Знакомство с Константином Леонтьевым и Львом Толстым, несколько лет жизни с бывшей любовницей Достоевского, которая так и не дала развода молодому мужу, ужасающая бедность и болезни в конце жизни, тяжелая болезнь жены, смерть детей.
Пожалуй, в начале прошлого столетия не было другого философа, заплатившего столь дорогую цену за право диалога с читателем о самых интимных вещах. Интимность, пол, семья – вот любимые розановские слова, которые составляли сущность его философии и его жизни. Его "антихристианство" и борьба с ролью монашества в истории Церкви были трагическим бунтом человека, который всю жизнь страдал от холода мира.
Жар и холод были излюбленными метафорами Василия Розанова – "теплый" Достоевский был его идеалом, "холодный" Гоголь – проклятьем. Столь же категорично он относился и к Библии, безусловно считая Ветхий Завет книгой радостной и светлой, а Новый Завет – холодной и темной.
Сложные отношения Василия Розанова с Церковью связаны с его страшными детскими впечатлениями о смерти матери. Рано лишившись мужа, она была вынуждена в одиночку поднимать детей, здоровье не выдержало, и родительница Василия Розанова почувствовала приближение смерти. Василий побежал за священником, но тот отказал умирающей в причастии, сказав: "Да ведь я ж ее две недели тому исповедовал и причащал". В результате бездушия священника женщина умерла без причастия на глазах детей.
Вторая трещина в отношениях Розанова и Церкви произошла в тот момент, когда молодой студент решил жениться на Аполлинарии Сусловой. Василию было 24, бывшей любовнице Достоевского – 41. Несколько лет жизни с Сусловой, которую Розанов жалел до конца своих дней, были сложнейшими, и едва не уничтожили в молодом философе представления о возможности семейного счастья. Не будем утомлять читателя физиологическими подробностями этого союза, о которых рассказывал сам Василий Розанов, ограничимся лишь тем, что эта женщина категорически не хотела рожать детей и избегала традиционных отношений между супругами.
После распада семьи Суслова не стала давать развод своему мужу, а это означало, что молодой мужчина по тогдашним законам был лишен возможности вступить в новый официальный брак. Церковь не могла "развенчать" супругов, поскольку они не были алкоголиками, не страдали половым бессилием и не пропали без вести.
Из-за несовершенства брачного законодательства Российской империи Василий Розанов в 1891 году тайно обвенчался с Варварой Бутягиной, с которой и прожил до конца своих дней. Позднее он подробно опишет обстоятельства своего венчания, не забыв упомянуть о том, что друзей больше всего волновало, кто из молодоженов первым вступит на полотенце.
Размывание границ интимности было чрезвычайно характерно для философа – в его квартирах в Петербурге в начале ХХ века проходили многочисленные встречи разных людей, и сам хозяин дома часто шокировал гостей своей откровенностью. В воспоминаниях о нем часто говорится о том, что он мог влезть в чужую душу "прямо в калошах", но те же люди вспоминали и розановскую доброту, с которой тот мог общаться с собеседником. Не скрывая от других тайники своей души, философ считал себя вправе требовать подобной теплоты и интимности и от всех, включая Церковь.
Главная розановская претензия к христианству состоит в том, что оно – якобы чрезвычайно холодная религия. В статье "Церковно-общественное движение" публицист сводит всю историю христианский Церкви к двум предложениям: "Пришли монахи и задавили Церковь. Пришли чиновники и задавили монахов". По мнению Розанова, вина иноков состоит в выхолащивании теплой идеи "нравственности", в замене метафизической проповеди Христа монастырской темницей: "Монашество, где "первые" и остаются "первыми", а "последние суть последние", – есть полное восстановление древнего фарисейства на новозаветной почве. Именно – фарисейства девственности и девства, не розового и юного, естественного в свой возраст каждому существу, а девства как постоянного, неразрушимого состояния, девства желтых старцев и пергаментных старух".
Всю свою жизнь философ интересовался вопросами семьи и пола. Неудивительно, что монашество по Розанову – воплощение всех самых темных начал в Церкви. Даже преподобническая святость строится с его точки зрения на нарушении Божией заповеди "Плодитесь и размножайтесь". Черное духовенство под пером талантливого публициста становится виновным во многих грехах – от разрушения семьи слишком жестким брачным законодательством, которое провоцирует лицемерие (люди спокойно могут иметь любовниц, но не в состоянии развестись даже в самой трагической ситуации, до непризнания Воскресения Христова (в одной из своих статей Розанов называет праздником монашества Страстную пятницу, Пасху же считает невыносимой для отшельников, не способных радоваться).
Оставим на совести Розанова эти жесткие выпады в адрес иноков, так как сам философ неоднократно менял свои взгляды и часто говорил о том, что он как писатель может отдавать свои статьи куда угодно, лишь бы они приносили деньги на содержание семьи.
Однако не будем обвинять парадоксального публициста и в беспринципности. Напротив, ради своей семьи и непоказной любви к Родине он совершал по-настоящему героические поступки. После февральской и октябрьской революций, когда многие писатели типа Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус предпочли уехать из страны, Василий Васильевич остался и стал на свои средства издавать брошюры под названием "Апокалипсис нашего времени", в котором не щадил ни Церковь, ни народ, ни новых правителей: "Христианство не космологично, "на нем трава не растет". И скот от него не множится, не плодится. А без скота и травы человек не проживет. Значит, "при всей красоте христианства" – человек все-таки "с ним одним не проживет". Хорош монастырек, "в нем полное христианство"; а все-таки питается он около соседней деревеньки. И "без деревеньки" все монахи перемерли бы с голоду. Это надо принять во внимание и обратить внимание на ту вполне "апокалипсическую мысль", что само в себе и одно – христианство проваливается, "не есть", гнило, голодает, жаждет".
В этой странной фразе весь Розанов с его гимном любви к маленьким людям и бытовым радостям. Философ, считавший, что в иудаизме с его вниманием к вопросу семьи и пола, есть теплый источник христианства. Публицист, изгнанный из Религиозно-философского общества за антисемитизм, в котором многие увидели защиту евреев в деле Бейлиса. Христианин, полагавший, что монашество нужно упразднить, но отказавшийся от предсмертной исповеди у отца Павла Флоренского с замечательными словами: "Нет... Где же вам меня исповедовать... Вы подойдёте ко мне со снисхождением и с "психологией", как к "Розанову"... а этого нельзя. Приведите ко мне простого батюшку, приведите "попика" самого серенького, даже самого плохенького, который и не слыхал о Розанове, а будет исповедовать "грешного раба божия Василия". Так лучше".
В этой предсмертной фразе демонстрация розановского смирения и бесстрашия, проявившегося после революции.
После того как большевики переехали в Москву Розанов приходил в здание Московского совета со словами: "Покажите мне главу большевиков – Ленина или Троцкого. Ужасно интересуюсь. Я – монархист Розанов". В этой фразе, как и в отношении Розанова к Церкви, не было никакой рисовки. Философ и публицист действительно был убежден в том, что проблемы Церкви, общества и власти нужно решать исключительно с помощью слова.
Именно поэтому, Розанов всячески поддерживал идею созыва Поместного собора и освобождения Церкви от власти синодальных чиновников, которые, по его мнению. были куда хуже монахов, поскольку превратили Церковь в аналог почтового ведомства, куда мужик приходит формально и ставит свечку также, как просит на почте наклеить марку. Впрочем, это уже совсем другая история, не имеющая отношения к духовным поискам русского философа и публициста, умершего в мире с Церковью и похороненного в Черниговском скиту, рядом с Константином Леонтьевым.
Источник: Нескучный сад
