Далеко до смены вех?

Григорий Ревзин о том, чем современная журналистика напоминает эмигрантский еженедельник 1920-х годов и почему российских колумнистов мало интересует судьба африканских туарегов

По наводке фейсбука просмотрел в интернете эмигрантский журнал "Иллюстрированная Россия", издававшийся в Париже в 1920–1930-е годы. Это, в принципе, обычный еженедельник с картинками, довольно-таки роскошный, судя по тому, что годовая подписка на него стоила 100 франков, а рекламируемое в нем мужское кожаное пальто – 75 франков. Человек, который регулярно читает сегодняшние еженедельники, легко может представить себе, как он делался и о чем там могло быть написано. Мода, спорт, литература, кино, театр и т.д. Есть, однако, легкая специфика.

Нет светской жизни. Репортажи с балов, праздников, ресторанная критика почти отсутствуют – регулярно появляются только фотографии свадеб, если женятся представители русской аристократии, спортивных событий, похорон и церковных праздников. Большую роль играет уголовная хроника – кто кого убил, ограбил, какие-то интересные преступления, а уж если случилось что-нибудь в кругу русской эмиграции, то это тянется из номера в номер. Похищение генерала Кутепова подано просто роскошно, в четырех номерах, с реконструкцией места преступления, опросом свидетелей, публикацией мнений видных эмигрантов – военных и политиков – о значении события и видных эмигрантов-экстрасенсов о том, где бы генерал мог находиться, с фотографией маленького сына генерала, рассматривающего портрет папы на обложке. "Коммерсантъ" и Life News вместе не могли бы подать новость лучше.

Про политику, понятно: засиротский митинг, антигейский закон, приступ православия у Путина и приступ сталинградства в Волгограде

Политических новостей практически нет (только фото с подписью), экономических новостей тоже, социальных никаких – за исключением ситуации, когда какой-нибудь французский политический деятель третьего разлива что-нибудь скажет по поводу русской эмиграции. Новостей из СССР практически тоже нет, те, что есть, изначально сугубо издевательские. Скажем, получив фотографию нового газетного киоска из Москвы, редакция тут же сообщает, что продавать там нечего, потому что вся советская пресса – пропаганда под контролем ГПУ и скоро граждане перестанут реагировать на эту промывку мозгов. Никакие сведения об экономическом или политическом развитии России, за исключением того, что все большевики сволочи, редакцию не интересуют.

Всю актуальную жизнь заменяют бесконечные колонки интеллектуалов, посвященные проблемам судьбы России в настоящем, прошлом и будущем – без конкретики.

Старые журналы интересны тем, что их невольно сопоставляешь с сегодняшней жизнью. Я пытался представить себе, как этот журнал писал бы про события последнего месяца – ну, Познер на пляже, Депардье в Мордовии, сумасшествие Кабанова, обливание кислотой Филина, убийство Деда Хасана, гибель Долматова, Колмановский – Овчинников. Про политику, понятно: засиротский митинг, антигейский закон, приступ православия у Путина и приступ сталинградства в Волгограде. Из бытового – снег парализовал жизнь в Москве (там, кстати, была такая публикация в феврале 1930-го).

Я перебирал эти новости и вдруг с некоторым удивлением осознал, что нет таких, которые не попали бы в этот журнал. То есть которые были бы ему не интересны. Еще раз, смотрите, там стоял жесточайший фильтр. Жизнь политических ньюсмейкеров из СССР там воспринимались только в ракурсе "как живут подонки и сволочи", экономические новости из СССР там были интересны только тем, когда же все развалится, а международные новости – только в том смысле, что или иностранные деятели нас (эмиграцию) поддерживают, или делают что-то такое, от чего они – в СССР – подавятся, или, наконец, что местные беспринципные свиньи поддерживают гэпэушных подонков. У нас нет такого фильтра. Там не менее все новости, которые составляют нашу повестку дня, будто уже прошли через него.

Даже иностранные нас интересуют ровно так же, как могли бы заинтересовать их. Просто для примера приведу пост из фейсбука, случайно попавшийся на глаза. "Из рубрики "Пусть Милонов сдохнет": Национальная ассамблея Франции утвердила статью о легализации однополых браков. За статью проголосовали 249 депутатов. Против высказались 97. После окончания голосования большая часть депутатов от левых партии, в частности социалисты, встала и начала аплодировать". Уверяю вас, политические новости Франции "Иллюстрированная Россия" освещала ровно так же. Само по себе что у французов происходит не больно интересно, однополые браки, разнополые – кого волнует, но с точки зрения "пусть Милонов сдохнет" мир приобретает эмоциональные краски. Причем, кстати, как мы оказываемся не вполне способными разобраться, кто есть кто в местных раскладах, отчего на первое место выдвигается некоторое человеческое недоразумение в виде депутата Милонова, так и они на рубеже 1920–1930-х как-то досадно путались, посылая свое негодование в адрес пустоватых в советской иерархии фигур вроде вахмистра Буденного и слесаря Калинина.

Ну и конечно, всю эту информацию – геи, сироты, Кабанов, снег – они бы в январе обильно проложили колонками интеллектуалов о судьбе России. Мы тоже проложили. Разница невелика – они, правда, несколько больше нашего думали о возможности возвращения монархии, а мы больше напираем на демократию и либерализм, но общий пафос того, что в России все ненормально, нужно найти духовный путь возвращения к нормальности и прикинуть, когда дойдем, в наших и их колонках примерно одинаков. В принципе, могли бы махнуться: меняем Быкова с Шендеровичем на Адамовича с Сашей Черным – качество текстов, актуальность и результативность примерно одинаковы, хотя наши чуть поживей.

Термин "внутренняя эмиграция" обычно употребляется в отношении 1970-х годов. По сравнению с диссидентами-отказниками того времени мы гораздо больше встроены в жизнь – не кочегары мы, не дворники, у нас есть работа, у нас во множестве кафе и рестораны, а не то что одна рюмочная в Питере, у нас есть Парк культуры, а не то что подмосковный лесок для "коллективных действий", у нас есть пресса и интернет, а не то что "Эрика" берет четыре копии, вот и все, а этого достаточно". И у нас, и у них – "Слушай, давай станцуем вальс в ритме дождя", только у нас дождь – телеканал и вальсирует Миша Фишман. Но повестка дня у нас – будто мы опять в эмиграции.

Это как-то надо понимать, как жить, если ты уже в эмиграции, хотя никуда не уехал. То есть в принципе-то мы хорошо знаем, как эмигрировать, за последние сто лет опыта накоплено хоть залейся, но если и впрямь уезжать, тогда надо встраиваться в тамошнюю жизнь. Уникальность эмиграции после 1917 года в том, что уехало много людей зараз и получился свой социум, который никуда не встраивается, живет своей повесткой. И там такая ситуация, что жизнь как-то ужасно суживается, темы измельчаются, никого, собственно, не волнует ничего, кроме что узнав об измене жены, банкир убил авиатора, а Бриан отказался встречаться с советской делегацией – и так им и надо. Во внутренней эмиграции тоже никуда встраиваться не надо. И тоже как-то сужается горизонт.

Однополые браки, разнополые – кого волнует, но с точки зрения "пусть Милонов сдохнет" мир приобретает эмоциональные краски

Мой бывший друг Максим Кантор пишет о российских журналистах, дружески именуя нас пупсами: "У меня сложилось впечатление, что большинство колумнистов – сумасшедшие. Не в переносном смысле – в самом буквальном. Пупсы пишут про то, что Шевцов атаковал интеллигенцию, что злодей сфотографировал Познера на пляже, что в Ватикане нет Бога, что истерик покончил с собой, что пить за рулем нельзя и еще что-то столь же важное, – писать пупсам не о чем. Что им нечего сказать, известно. Хуже то, что не интересно знать. Началась война в Африке".

Действительно, судьба туарегов в Мали мало волнует российских колумнистов, и даже больше того, искренняя уверенность в том, что наплевать на самоубийство Долматова и вплотную заняться проблемами Дионкунда Траоре в Бамако – это естественное поведение нормального человека, наводит на мысль, что у автора текста самого случилось помутнение сознания.

Это коммуникативная проблема – у нас с остальным миром начинает принципиально расходиться повестка дня. Понимаете, империя так устроена, что ей до всего есть дело – и форма клюва у галапагосских вьюрков, и классификация языков в Полинезии, она везде пытается навести какой-то порядок и как-то все это освоить. А если в ней родиться, но как-то мысленно заключить себя в глухой провинции у моря, то все новости сводятся к тому, что

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?

Худощавая, но с полными ногами.

Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.

Жрица, Постум, и общается с богами.

Во французской эмиграции 1920–1930-х годов из стремления прорвать узость горизонта родилось сменовеховство. Не то что слишком удачливое интеллектуальное движение, даже наоборот, но человечески более чем понятное. Интересно, далеко ли нам до "Смены вех"?