В аду нет выбора

Как случилось, что "свободному западному человеку" жизнь стала безразлична? Можно ли оставаться свободным даже в тюрьме или психушке? Что значит фраза "Бог есть мятеж"? Почему европейские СМИ молчали об очереди к Поясу Богородицы в Москве? Об этом и многом другом мы поговорили с философом Татьяной Горичевой, которую еще в 1980 году выслали из СССР за диссидентскую деятельность и чьи лекции о Православии с тех пор пользуются непреходящей популярностью в Европе.

Татьяна Михайловна Горичева

Православный философ, публицист, миссионер. Родилась в 1947 году в Ленинграде. Крестилась в возрасте 26 лет. В советские годы была соредактором самиздатовского журнала "37". В 1980 году была выслана из СССР. В течение восьми лет до возвращения в Россию жила в Германии и Франции. Училась в католическом институте св. Георгия (Франкфурт-на-Майне, ФРГ), в Свято-Сергиевском Православном богословском институте в Париже, прослушала курс лекций в Сорбонне. Автор многих книг о православной вере и культуре. Регулярно выступает в России и в западных странах с лекциями о Православии.

Царство количества

Татьяна Михайловна, свобода – это сегодня, наверно, самое популярное слово среди политиков и общественных деятелей. Может сложиться впечатление, что свобода – это преимущественно социально-политическое явление. Но так ли это?

Да, "свобода" – это самое затасканное и ничего не значащее слово в сегодняшнем политическом лексиконе. На место религии на Западе приходит политика. С грустью сознаю этот факт каждый раз, когда мне приходится говорить о русских мучениках. Даже самые "верующие" западные собеседники в число мучеников немедленно вписывают Солженицына, Шаламова, даже Зиновьева. А сейчас так и "Пусси"... Приходится долго объяснять, что Пусси – нечто противоположное не только мученичеству, но и политическому диссидентству.

Впервые я поняла, какая чудовищная подмена понятий свершилась в западной цивилизации, когда прилетела (будучи изгнанной) в Вену. Одна австрийская газета написала "Горичева выбрала свободу". И бесполезно было объяснять, что "ничто не отделит нас от любви Божьей", что, если ты – христианин, можно быть свободной и в тюрьме, и в психушке. Напротив, в окружении западных внешних красот, развлечений и удовольствий теряешь мысль о Едином на потребу, а значит, и внутреннюю свободу.

Когда я сразу после отъезда из СССР давала в Вене свои первые интервью (прилетели журналисты многих крупнейших изданий и телеканалов), то потом, просматривая их, я с ужасом видела, что все, что "о Боге и о Церкви", было вырезано. Осталась лишь "война в Афганистане", тяжести советского быта, антикоммунизм. Тогда мне стало ясно, как я ошибалась, радуясь, что мы прибыли в "свободную Европу", где (как я раньше думала) все используют "демократию", чтобы любить, молиться, писать стихи.

А насколько вообще сочетаются свобода и материальный достаток, свобода материального выбора, которую мы ассоциируем с Западом? Не противоречат ли они на самом деле друг другу?

Материальный достаток доконал Европу. Вместо выбора между Богом и дьяволом, жизнью и смертью, западный человек совершает выбор между двумя марками машин. Отсюда – его мелкость и то, что сказал о среднем европейце Константин Леонтьев: "средний европеец как орудие всеобщего уничтожения".

Наше время – это время настоящего господства Золотого Тельца. Как никогда актуальна проповедь Евангелия. В Евангелии Господь шесть раз выступает напрямую против богатства и только два раза непосредственно против дьявола. Бедность стала мудростью. Для передовых людей (и на Западе, даже больше на Западе, ибо здесь лучшие уже пережили соблазн богатства) – это что-то жизненно необходимое. У меня за десятилетия пребывания вне России появилось несколько десятков настоящих друзей, все они выбрали аскетический образ жизни, некий минимум (дома лишь книги и иконы), ничего лишнего. "Блаженны нищие духом" – как пишут экзегеты (например, папа Бенедикт XVI), это по-еврейски может звучать и просто как "блаженны нищие". Бедность поставлена сегодня на предельную высоту, потому что сама природа (с ее катастрофами, исчерпанностью ресурсов, умиранием животных – и все из-за человеческой жадности и наглости) говорит нам: хватит расточать за чужой счет, эксплуатировать, жадничать, заниматься убийством и самоубийством.

Как же тогда вообще определить свободу?

Свобода выходит за пределы мира законов, логики, морали, даже за пределы самой свободы.

Богослов Владимир Лосский в разговоре с Оливье Клеманом так высказался о тайне свободы: может ли Бог создать камень, который не сможет поднять? – известный схоластический вопрос имеет ответ: да, может, это – человек. От себя добавим – свободный человек.

Без свободы Бог был бы идолом, а человека не было бы вовсе. Ван Гог в одном письме к брату Тео писал, что Бог бессилен только в одном – Он не может отказать кающемуся грешнику. Тайна свободы – в признании себя несвободным.

Но все равно, свобода абсолютна, хотя бы потому, что абсолютна, безгранична любовь, которая не может быть несвободной. Свобода абсолютна, потому что она принадлежит творчеству, а творчество божественно, наш Бог – это Бог-Творец. Святой Дух ежесекундно "творит все новое".

Но с христианской точки зрения – должен ли человек сам ограничивать свою свободу? Если да, то ради чего?

Христианин – это человек Пути. Он не может стоять на месте, он будет подниматься или падать. Для того чтобы идти узкими вратами, необходимо различение духов. Предпочитая одни ценности другим, мы сознательно ограничиваем свою свободу. Жизнь всегда иерархична. Это особенно важно знать в наше не-путевое время, когда господствуют идеология потребления (паразитизм), царство количества, черная магия рекламы. Человек не только не способен выбирать, он не может ни на чем сконцентрироваться – в бешеном ритме один гламур сменяет другой, так что исчезает само движение и воцаряется адская безвременность. В аду нет выбора.

"Черная пятница" – так называется день начала Рождественских распродаж в США. В этот день все магазины работают круглые сутки, вещи продаются с огромными скидками, покупатели выстраиваются в гигантские очереди, а прибыль супермаркетов в этот день может сравниться с их годовым доходом. Случается, что в погоне за дешевыми товарами люди давят друг друга. Фото http://unews.com.

"Бог есть мятеж"

Что может быть хорошего в том, что человеку предоставлена возможность свободно выбрать зло? Разве можно одобрять существование такой свободы?

Свобода должна присутствовать везде и повсюду. Самое страшное, как заметил еще Бердяев, подчиниться "принудительному добру". Христианство – это нечто противоположное идеологии, утопии и мифу. Оно не позволяет осуждать ближнего, оно радуется истине, которая целостна, таинственна, недостижима.

Путь христианина становится труднее по мере того, как он вырастает в "новую тварь" (т. е. – в новое, преображенное Божие творение). Чем ближе к святости, тем больше искушений и бесовских приражений. Ты выбрал Бога, но это Он полюбил тебя первым. В религиозном опыте все предельно интенсивно, таинственно и промыслительно. Несколько лет тому назад в Европе опубликовали дневники матери Терезы, где она откровенно говорила о частых депрессиях, даже отчаянии. Многих христиан это смутило. А многим и помогло. Люди поняли, что духовная жизнь – нечто противоположное механическому движению вперед. Наоборот, глубина боли и состраданя, переживание ужаса и неведомые миру слезы бывают часто уделом самых внешне счастливых и сильных людей.

"Бог есть мятеж" – кого-то смутят эти слова Макса Волошина. Алексей Лосев в разговоре с Бибихиным говорил, что по-гречески "мятеж" и "жертва" – одного корня. Сегодня принято говорить о мятеже лишь в политическом контексте, но здесь скрыта тайна личности-макрокосма (святой Максим Исповедник). Личность свободна, безумием творческой жертвенности человек преображается в микротеос (святой Григорий Нисский).

А насколько, например, важно для христианина жить в условиях так называемой политической свободы?

И все же политическая свобода (гражданское общество, справедливые суды, настоящие профсоюзы, самоуправление) нужна для того, чтобы общественная жизнь не превратилась в ад. На Западе – при всей лживости политических структур – слабые – после долгих усилий – могут найти защиту. Есть какая-то медицинская помощь, государство и церковь помогают нищим, бездомным, умирающим. Все делается медленно и трудно, но все-таки делается. В России же порой кажется, что ты абсолютно бесправен и должен исчезнуть с этой земли.

"Жанна д’Арк была русская"

Вы уже очень долго живете на Западе. Какой он, опыт жизни там? Чем он в чем-то важном отличается от нашей жизни здесь?

На Западе я поняла, что я "русская", но это не мешает мне любить и весь остальной Божий мир. Сила Запада в том, что огромное множество людей здесь уважают и хотят постичь "Другое" – другие культуры, другие формы жизни. Русский человек когда-то тоже считался "всечеловеком", первая русская эмиграция (Лосский, Булгаков, Бердяев, Евдокимов...) была столь хорошо образованна, столь открыта всему вечному и новому, что, например, здесь, во Франции, русские философы вели за собой и лучших представителей французской мысли. Сейчас же, слава Богу, можно путешествовать, но у многих православных возникает (наверно, в их случае справедливо) реакция "защитная", пугливая, часто перерастающая в отчаянное, инфантильное высокомерие.

Мне, путешествующей с докладами, меняющей страну за страной, было и радостно, и трудно. Я видела глаза, загорающиеся любовью, когда рассказывала о русских подвижниках, о наших монастырях. Это было самой большой наградой – сознавать, что Бог живет в самых разных душах, видеть, какой красотой светятся лица совсем незнакомых, но по-настоящему родных людей.

И все же сознавала и сознаю, что мною потеряно: вся Россия для меня, как для Гоголя, монастырь – больше всего хочется помолиться в Оптиной, освятиться атмосферой Дивеева. Да просто постоять на Литургии в какой-нибудь русской церкви, неожиданно заплакать, восхититься детской доверчивостью простого народа.

И самое страшное за эти годы эмиграции – встречать Пасху вне России. Ее здесь просто нет.

Западное христианство создало могучую культуру и цивилизацию. Но "гордый взор иноплеменный" забыл о смирении, не знает юродства. А без этого все сходит на нет, что понимают и сами западные христиане.

Можно ли сказать, что современный житель Западной Европы – свободный человек?

Нет. Большинство несвободно. Есть свобода "от" и свобода "для". Только свобода для со-творчества с Богом освобождает человека. Это свобода от греха. Грех (и по-гречески и по-русски) означает не-попадание в цель, о-грех. Человек не совпадает с замыслом Бога о себе. Потеряв любящего Творца, чувство реальности, доверие к Жизни, западный человек стал рабом всяких страхов. Страх – это единственное чувство, которое еще теплится в душе "последнего человека". Заглушить эти страхи проще всего суетой, шопингом, гурманством "до упаду". Свободу от ответственности и страха дают деньги – всеобщий эквивалент для обмена одной эфемерной ценности на другую.

И все же Дух Святой не перестает действовать даже там, где его почти не ждут. Например, в Париже, где сейчас живу, я подружилась с католиками-традиционалистами. Они вовсе не пугливые "реакционеры". Они смелые и открытые. Как в XVIII веке, вновь существуют салоны, где парижские интеллектуалы (и много приезжих), художники, журналисты, священники обмениваются живыми мыслями, рассказывают о том, что происходит в мире (а мир, даже западный, быстро и промыслительно меняется). У этих консервативно-революционных кругов есть возможность влиять и на остальной мир: газеты, книги, радио, выставки. Они любят Россию – за христианский максимализм, за жертвенность, за полноту литургического и аскетического опыта. Не раз мне приходилось от них слышать: Жанна д’Арк была русская. Конечно, в шутку, но близкую к "особой" истине. Аббат Гийом Танайяр сказал: у вас в России есть народ (народ – это религиозный опыт коллективного страдания и коллективной победы). Мы же во Франции только начали вставать с колен.

Вы участвовали в диссидентском движении. Скажите пожалуйста, если бы Вы сейчас каким-то чудом вернулись назад, Вы стали бы делать то же самое?

Да, и сейчас я продолжаю заниматься "общественной деятельностью". Только без наивной веры в "права человека", "право-защитничество", без радиостанции "Свобода". Теперь совсем другие времена, все большие структуры коррумпированы, "креативный класс" – это не прежние диссиденты. В них не веришь. Сколько хватает силы, помогаю лекарствами, деньгами, собиранием верных друзей, бессребреников, тех бедных, которые помогают еще более бедным. Особо трудно помочь животным. Они более всего гонимы и истребляемы в нашем все менее милосердном обществе. В России бываю не так часто, как бы хотелось. Здоровье не позволяет.

Что было самым трудным и невыносимым тогда, в советское время? Можно ли сказать, что сейчас мы живем в более свободной стране, чем в советское время?

В советское время я стала диссиденткой, потому что невыносимо было видеть, как несправедливо страдают люди, не вписавшиеся в рамки убогого советского мышления, как преследуют верующих, как гнобят поэтов, художников, не-конформистов, как унижена самая образованная в мире советская женщина. Но если бы я знала, что произойдет во времена постсоветские! Меня ужасает не только материальное истребление беззащитных, не сумевших вовремя стать ворами и преступниками, но и исчезновение образования, книги, доверия к бытию – дух отчаяния, который заставляет забыться в плохом алкоголе, наркотиках или просто умереть. Никакой свободы не прибавилось. Мы живем во времена сатанинского неолиберализма, когда требуется лишь "свобода конкуренции". Расцвели самые низкие чувства – дух зависти, жадности, агрессии. Надо "быть злым" – лозунг времени.

Что сейчас в наибольшей степени ограничивает свободу в современном мире, препятствует ей?

Свобода ограничена растерянностью русского человека, потерявшего ориентацию. И силы зла прекрасно знают об этом. Русская Церковь (могу без преувеличения сказать, самая сильная и в духовном, и в интеллектуальном, и в аскетическом плане) пугает мировых "кукловодов". Особенно переполошились они после миллионной очереди на холоде к поясу Божьей Матери в Москве. Об этом в западных медиа – молчок. Но агрессивная атака на нашу Церковь началась. Благо, что на Западе (опережающем нас в этом плане на 50 лет) "Пусси" появились и регулярно возобновляются – теперь уже как что-то "классически-приличное" – в виде, например, "Писающего Христа". Это и есть царящее ныне "актуальное искусство". Только православие с его глубокой мистикой, с миллионами мучеников, с неослабевающей молитвой, с духом пасхальности, с идеалами братства и "сердцем сокрушенным" спасет Россию. Мы гигантский народ, и медленно оттаиваем, медленно, но верно.

Бегство от свободы

Вы знаете, часто говорят, что Православие подавляет свободу. Недаром, дескать, христиане называют себя "рабами Божиими". Что Вы можете сказать на этот счет?

Человек живет в иконной перспективе. Чем меньше он, тем больше Бог. Чем ниже молитвенный поклон, тем ближе Небеса. Цель христианина – обóжение, и не только свое собственное, но и всей Божьей твари, что стенает и мучится доныне (Рим 8:22).

Обожение возможно через слышание зова Божьего. "Слышать" одного корня с послушанием. Сам Христос принял на себя зрак раба и был послушен даже до смерти крестной. Нужно найти великую музыку послушания – всему универсуму, который есть "чудесно составленный гимн" (св. Григорий Нисский). Тогда мы станем "иконой Бога", обретем красоту. Французская писательница и философ Симона Вайль пишет, что морские волны красивы оттого, что они послушны Богу. Православие сегодня привлекает и верующих, и неверующих всего мира прежде всего своей красотой – красотой Литургии, икон, смирения, святости. Именно эта красота спасет и спасает мир, потому что она есть творчески-свободное избрание послушания. В мире безобразного, гадкого и виртуального, она – Реальность. Она – действительное – т. е. действующее, преображающее Присутствие Таинства (что почти тавтология). Рильке писал: "Sein Wachstum ist der Tiefbesiegte von immer groesseren zu sein" ("Его рост в том, чтобы быть побежденным всегда бóльшим").

Но естественно ли вообще для человека быть свободным, стремиться к свободе? Или человек свободы боится, и ему скорее свойственно прятаться от нее под тенью каких-то авторитетов или идолов?

Для человека, созданного по образу Божьему, естественно стремление к свободе. Но наша цивилизация все более напоминает ту, которую построил Великий Инквизитор у Достоевского. Нет большего желания у современного человека, как отдать свою волю и свободу кому-нибудь другому, как стать "рабом человеков". Бегство от свободы становится очевидным фактом. Не осталось даже страстей (а в страсти есть остаток свободы), нет энергии даже на нигилизм. Если в эпоху модерна люди еще имели "свое маленькое удовольствие днем и маленькое удовольствие ночью" (Ницше), то в эпоху постмодерна исчез и "последний", вечно моргающий человек. Люди не рискуют даже разрушать. В своем аутизме они более не трансгрессируют. Если принцип классического психоанализа гласит "там, где было Оно, должно стать Я", то сегодня наоборот – там, где было хоть какое-то "я", должно стать "оно", дебильная биомасса. Отсюда распространение тоталитарных сект, банализация зла. Великому Инквизитору более никто не мешает.

А в чем, на Ваш взгляд, современная либеральная идеология, которая доминирует в западном мире, благоприятствует свободе, а в чем ее подавляет или ей препятствует?

Современная либеральная идеология, когда-то начинавшая с идеала свободы, превратилась в новый вид тоталитаризма, похуже гитлеровского и большевистского. Это как у Шигалева в "Бесах" Достоевского: "Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом". Если раньше западный человек мог покупать, покупать и покупать, то теперь он обязан делать это – следовать моде, каждый день являться в новой рубашке, гоняться за брендами. Иначе станет изгоем. Если раньше гомосексуалисты могли (тихо и спокойно) существовать в своем меньшинстве, то теперь западный человек обязан признать, что это "меньшинство" – норма. О них – как о героях – говорят повсюду. Не будучи гомосексуалистом, ты уже почти не сможешь попасть в высшие круги шоубизнеса. Во Франции недавно появилась формула – "Жениться можно на ком угодно". Сие означает: жениться нужно на том, на ком христианство запрещает жениться. Боюсь, сюда в будущем войдут и дети...

Работодатели Великобритании запрещают своим сотрудникам открыто носить крестики на работе. В этом их поддержало правительство страны, разрешив увольнять тех, кто будет настаивать на ношении креста. Сотруднице British Airways Наде Эвейда с трудом удалось отстоять в Европейском суде по правам человека свое право на ношение крестика. Однако несколько подобных исков от других людей ЕСПЧ отклонил.

Человек без веса

На Ваш взгляд, то, что человек в современном мире волен выбирать свой образ жизни, семейное положение, сексуальную ориентацию и даже пол – это проявления свободы или нет?

Человек волен выбирать только тогда, когда он созрел до выбора. Когда может идти по пути богоподобия. И выбирать главное, иначе он, каждый раз спотыкаясь о вопросы "кто я?", "что мне делать?" не успеет и начать свою жизнь. Общество потребления лицемерно и хитро навязывает свои вопросы, чтобы навязать уже готовые ответы, заставить человека купить "готовенькое". Потеряв Бога, вертикаль бытия, современный человек стал "Человеком без веса" ("L’Homme sans gravite", Charls Melman).

Исчезновение святого сделало человека безразличным к жизни. Когда нет идеала, не к чему стремиться. Просыпаясь, человек классической христианской культуры спрашивал: что мне необходимо? Как достичь страстно желаемого? Сегодня же психоаналитики жалуются – проблема в том, что нет проблем. Человеку ничего не хочется. Поэтому индустрия наслаждений навязывает ему свою продукцию под обманной вывеской различных свобод: ты свободен купить часы – и ты уже получаешь энергию жить дальше, ты признан почти сверхчеловеком. Купи путешествие – и тебе принадлежит весь мир. Свобода передвижения! Вместо нигилизма (который еще возбуждал) растет царство гиперреальности, сакрализованной лжи. Образуется тело Антихриста.

Сhildfreе – свобода от детей, Freelove – свободная любовь... Под вывеской "свобода" сегодня в общественное сознание продвигается множество, скажем так, нетрадиционных для христианской культуры ценностей. Причем свобод сразу много, это не одна свобода. Как бы Вы прокомментировали это явление?

Можно говорить лишь об одной свободе, как об одном Боге, об одной любви. К свободе призваны вы, братья! – а не к "свободам", пишет апостол Павел. Бердяев верно заметил – все говорят о правах (человека), никто не говорит о его обязанностях перед Богом. Человек свободен лишь тогда, когда стремится выполнить эти обязанности. Если же обязанностей (табу, нравственных запретов) нет, то не хочется и свобод. Запад, пережив "свободу любви", сильно остыл. Теперь, кажется, эрос можно найти только в "строгих" странах, в мусульманских, например, где свободная любовь запрещена.

Бердяев призывал к духовному аристократизму. Наверно, в наш век "неприличной, порнографической горизонтальности" (Бодрийяр) необходимо восстановить вертикаль смыслов. И это уже явлено в Церкви. Благородство – вот что меня более всего восхищало, как выражался Розанов. Ясно, что Розанов говорит о духовном благородстве, о человеке совершенно свободном и свободном потому, что он берет на себя тяготы и ошибки всех других. Духовный аристократ слушает Бога (презирая идолов), в этом послушании он видит свою свободу как дар Божий, как миссию и Крест. Духовный аристократ просто не сможет быть не-целомудренным, растерять свою целостность. Он живет в иерархии, где низшие уровни для него закрыты. Об этом аристократизме, к которому призваны все христиане, говорит апостол Петр: Вы есть царственное священство...

У блаженного Августина есть парадоксальные слова: "Велика свобода – быть в состоянии не грешить, но величайшая свобода – не быть в состоянии грешить". Не могли бы Вы пояснить их?

"Не быть в состоянии грешить". В раю люди, будучи напрямую связанными с Богом, не были в состоянии грешить. Поэтому святой Максим и говорит, что выбор появился лишь после грехопадения. Человек истинно свободный внутренне живет в раю, ему не надо выбирать.

Об этом же райском состоянии говорит и Майстер Экхарт: когда демон находится в раю, ему кажется, что он в аду. Когда ангел находится в аду, ему кажется, что он в раю.

Нам, русским, повезло. У нас уничтожено почти все, но в Русской Церкви по-прежнему – как в раю. И вся остальная жизнь становится "литургией после литургии".